Мне здесь не нравится. Что-то есть в этом месте страшно отталкивающее, и я плавно перевожу взгляд на Михаила, который глушит машину и смотрит будто в никуда.

— Что это за место?

— Лечебница.

— Ле…чебница?

— Именно так, Амелия. Психоневрологический диспансер, но по факту в основном здесь живут люди, чьи родственники от них устали.

— Я не…

«Понимаю.» — я понимаю, действительно все осознаю, проглотив огромную таблетку и снова переводя взгляд на здание, откуда выходит высокий мужчина, — «Вот где Матвей…»

— Пригнись, тебя не должны заметить. Лучше вообще сядь на пол и не шевелись.

— Ээ…

— Амелия, пожалуйста, сделай, как я прошу.

В его тоне есть строгость, но больше там мольбы, которую я не могу игнорировать. К тому же, честно признаюсь, мне любопытно, поэтому съезжаю на пол, а он накрывает меня своей курткой. Слышу свой пульс, чувствую себя вором, но покорно молчу, а через миг слышу, как отъезжает стекло с водительской стороны.

— Михаил Петрович? Какими судьбами в такой поздний час?

— Я хочу увидеть брата.

— Конечно, проезжайте. Матвей не спит.

Стекло закрывается, а машина трогается с места, но Михаил молчит, а я не рискую пошевелится, пока мне не позволят. Судя по всему это важно.

— Спасибо, что молчала.

— Я могу вылезти?

— Пока нет. Я скажу, когда будет безопасно.

— Безопасно?

— Все сотрудники куплены моим отцом — ему непременно доложат.

— А о твоем ночном визите нет?

— Да.

— И это нормально?

— Нет ограничений. Для нас.

— Не понимаю…

— Все предельно ясно, Амелия. Отец позволяет нам видеться с Матвеем в любое время дня и ночи, чтобы мы всегда могли наглядно видеть, что с нами будет за неподчинение. Приехали. Вылезай.

Аккуратно, медленно отодвигаю куртку и выныриваю, чтобы осмотреться. Мы стоим внутри гаража, и я боязливо смотрю на Михаила, но тот больше не улыбается, пусть мое поведение и достаточно забавное. Его выражение лица из разряда «будто на похоронах», он открывает дверь и, не дожидаясь меня, выходит. Его шаги отдаются эхом, как и хлопок его двери, но я слышу звуки музыки и, как бы я не хотела оставаться «холодной», вылезаю следом. Снова осматриваюсь. Это точно гараж — серый, безликий. Здесь стоит еще одна машина — гоночный мерседес, от вида которого я хмурюсь сильнее.

«Зачем здесь нужна машина, если Матвею нельзя покидать это место? Ему очевидно нельзя! Что за глупости?! Или может тут есть кто-то еще?…»

Меня подмывает спросить, но я снова все прошляпила — слышу шаги по лестнице со стороны всего одной-единственной белой двери, которая тут же и отворяется.

— Братец? Что-то ты поздно…

Я смотрю и глазам не верю: передо мной стоит молодая версия Максимилиана и Михаила, немного Марины. Это точно Матвей, тут не может быть других вариантов. На вид ему примерно, как мне, ну чуть постарше. Наверно лет девятнадцать? Он высокий, но достаточно худой. Нет широких плеч, как у Макса, нет мышц, как у Михаила. Он скорее щупленький, но видно крепкий, а еще очень красивый. Кучерявые волосы, темные глаза, смуглая кожа и…парочка длинных шрамов на правой щеке, как от ожогов…

— Привет, Матвей, — мягко, даже нежно здоровается Михаил, крепко обнимая своего младшего брата.

Тот улыбается. Он так открыто улыбается, что у меня сердце ёкает, и я про себя думаю:

«За что его наказали?…»

В этот момент он переводит взгляд на меня. Отстраняется от брата, но не отпускает, а усмехается и указывает подбородком.

— А это кто?

— Амелия.

— Охо-хо… — протягивает со смешком, благодаря которому я понимаю, что и он в курсе кто я.

От этого неловко. Сжимаю руки, хмурюсь, Матвей в ответ щурится и, слегка наклонив голову, протягивает.

— Ну понятно…Что, малышка, пялишься на мои шрамы, которые мне оставила твоя сестра?

«Моя сестра что?! Стоп! Не теряйся! Не показывай слабость!»

— А ты пялишься на мои, которые оставил твой брат?

Огрызаюсь в ответ, да, но скорее с желанием защититься от явного, фамильного сходства.

«А-га, он точно их брат…» — ядовитость, видимо, передается по наследству вместе с сарказмом и любовью к играм в гляделки.

Этим то Матвей и занимается. Оценивает меня, пробегается взглядом от макушки до пальцев, но потом вдруг начинает смеяться и указывает головой в сторону двери.

— Ты мне уже нравишься…Ну проходите, чего встали то?

Вздыхаю, но иду вслед за двумя братьями, которые обмениваются репликами на итальянском. Бесит, что я ни слова не понимаю, поэтому ставлю себе галочку подучить хотя бы пару фраз, чтобы не плавать в неведении. Мы недолго поднимаемся по ступенькам, и через пролет попадаем в светлую, теплую гостиную. Это небольшой коттедж с двумя этажами плюс «зона парковки». Внутри все из дерева, есть уголок с диваном и теликом, небольшая кухня, но основную территорию занимают картины. Их здесь, наверно, миллион, и я жадно разглядываю их, пока разглядывают меня.

— Я ожидал чего-то другого.

Не сразу понимаю, что это реплика по мою душу, но когда перевожу взгляд из-за внезапно повисшей паузы, приподнимаю брови. Матвей сидит в спортивках и обычной футболке на барном стуле, курит, подоткнув рукой голову, а Михаил что-то делает на кухне, но улыбается.

— Кого-то. У тебя проблемы с правильным выбором местоимений?

— О, она острит, ты посмотри.

— Это она еще не острит.

— Как прошло знакомство с Мариной?

— Сказочно. Сначала она ее ударила…

— Ну, это в стиле Марины.

— …А потом Амелия ударила ее.

Матвей резко переводит на меня взгляд, ну а я фыркаю и слегка закатываю глаза, разворачиваясь в сторону картин, правда через плечо все равно бросаю замечание.

— Невежливо говорить о ком-то в его присутствии так, как будто его и вовсе нет. Это моветон.

— Учишь, как мне общаться со своим братом?

— Твоя сестра же учила меня, как мне общаться с твоим братом.

Парирую тихо, теряя интерес ко всему происходящему за моей спиной — мне больше интересно наблюдать за тем, что происходит передо мной.

«Это прекрасно…» — изучая летний пейзаж, отмечаю про себя, даже нагибаясь чуть ближе к полотну, чтобы рассмотреть детали получше, — «Как будто фотография, а не картина…»

Так и есть. Издалека и не отличишь, если честно, лишь вблизи можно заметить ровные мазки. Матвей очень талантливый…

— Я отойду. Мне надо позвонить жене.

— Второй этаж в твоем распоряжении. Жене привет.

Слышу шаги, но предпочитаю не смотреть вовсе, проходя дальше. Там другая картина, в ней больше злости и отчаяния. Черные, грубые, хаотичные маски, много красного — я не очень сильна в живописи, но похоже, что это абстракция. Решаю уточнить…

— Это абстракция?

— Технически это скорее абстрактный экспрессионизм[13]. Интересуешься?

— Не особо, если честно. Я не разбираюсь в живописи, мне больше нравится…

— …Музыка.

Резко поворачиваюсь на него и хмурюсь.

— Откуда знаешь?

— Лиля рассказывала.

— Понятно, — хмыкаю, гася внутри разочарование.

«Черт, я что действительно надеялась, что это он говорил обо мне…?»

Слегка мотаю головой и подхожу к следующей картине. На ней изображена девушка на мрачном, сером фоне. Вся ее одежда яркая, красивая, но глаза очень-очень маленькие — и это довольно жутко.

— Это сюрреализм[14].

— Да, я догадалась. Почему ее глаза такие маленькие? Это же какой-то символизм?

— Зришь в корень. Глаза — это душа. У красивых кукол души вовсе нет, либо она очень-очень маленькая.

«Почему я вижу здесь отсылку к Лиле?!» — решаю не задавать этот вопрос, вместо него озвучиваю другой.

— Это твои картины?

— А чьи ж еще?

— Очень красиво, — тихо говорю, бросив на него короткий взгляд, — Ты талантливый.