— Думаешь, через низ убежало? — Спросил Боевой, с видом матерого шафера сложив руки на груди, — я бы тебе подмогнул, под дно забрался бы. Глянул. Только вот у меня ревматизьм, зараза такая, разыгрался. Да грыжа выпадывает.

— Не бойся, Боевой, — рассмеялся я, — спасибо за предложение, но я сам прыгну.

— Ну точно, убежало, — покивал своим мыслям Боевой, — Через пробку! Через пробку само убежало!

— Главное, чтобы не унесли, — пошутил я и спрыгнул с бампера. Сунулся под машину.

Земля под масляным картером была сухая. Я внимательно осмотрел сам картер и пробку силва. Все было сухим. Ни потеков, ни следов утечки.

Зато нашел я кое-что другое. Пробка сливного отверстия была испорчена. Гаечную ее часть слизали, откручивая, видимо, не аккуратно. Может, инструмент был плохой, может неудобное положение. Может, второпях. Или в темноте.

Однако, ясно было одно: скрутили мне вчера пробку, слили масло. Кто? Зачем? На кой черт? Долго думать мне не пришлось. Слишком уж был очевидный ответ на этот вопрос.

— Вот зараза, — сплюнул я, — слили что ли масло?

— Чего ты там говоришь-то? — Кричал снаружи Боевой, — чего-чего сделали?

Ругаясь про себя матом, я выбрался из-под машины. Отряхнулся от гаражной пыли.

— Масло слил, сволочь, — зло прошипел я, — зараза такая неугомонная! Теперь понимаю я, чего так боятся Микитка с Кашевым! Ох и скор же он на всякую подлость!

— Скор? Кто слил? — Удивился Боевой, — это кому понадобилось-то? Что-то ничего не пойму!

— Кто-кто, — поджал я губы, — да известно, кому такая гадость в голову могла прийти. Разве кто еще додумается со злости до чужого газона лезть?

— Это кто же? — Удивленно заглянул мне в глаза Боевой, — кому, и правда, такое может быть надобно?

— Пашке Серому. Ты его не видал? Где он сейчас? — Я принялся озираться по сторонам, — все. Достал. Пойду ему по голове надаю, сукину сыну.

— Не, я не видал, — покачал Боевой головой, — Серый со Степанычем обычно вместе приезжают. Степаныч его привозит чуть ли не раньшее всех. Раньше, когда я гаражный был, каждое утро их вместе видал. А теперь все. Теперь уж я не свидетель.

— А! Зараза! — Сказал я зло и еще добавил матом. А потом пошел по шоферам Пашку искать.

— Пашку? Да видел, ага. Крутился тут утром. Но, вроде как уехал! — Сказал мне Саня Плюхин, которого я увидел идущим к очереди в диспетчерскую.

— Серый? Не, не ведал я Серого, — ответил Вася Ломов, тот самый комсомолец, бывший хозяин Белки, что ездил теперь на другом пятьдесят третьем самосвале.

— Да был с утра. Может, у завгара? Глядел? — ответил мне шофер по имени Женя Наглов, — там с утра крутился, — кивнул он светловолосой головой на диспетчерскую, и полез в свой бортовик.

— Кажется, пошел к дядьке своему, на склад. Видал, что они там вздорили с утра чего-то, — глядя задумчивыми глазами кверху, сказал мне Иван Калиненко. Потом, с задумчивости, потеребил черный свой ус.

Короче, внятного ответа мне никто из шоферов так и не дал. Все посылали куда глаза глядят. Да еще и в разные места. А уж такое меня не устраивало.

Пять минут походил я по гаражу. Хотел промеж других машин газон серовский отыскать. Вот только номер егошний я запомнил. Была у него машина, простая, с синей кабиной да белым носом, как и у многих других тут. Как их отличишь? Только если наглая Пашкина рожа сама в ветровом торчать будет!

— О! Микитка! — Увидел я молодого парня, капающегося под капотом своего самосвала.

Микитка аж подпрыгнул. Испугался, видать. Поднял на меня свои большие, похожие на девичьи глаза. Лицо его с утра пораньше, было уже вымазано черной моторной грязью.

— Серого не видал?

— Не, — бросил он, — вроде как он уехал уж на рейс. Куда — не знаю.

— Когда успел? — Нахмурился я.

— Так, он всегда раньшей всех приходит, что б со всеми не топтаться в диспетчерской. Первый очередь занимает. Быстренько на досмотр и за листом. И вот уж нет его.

— Мда… — Сузил я подозрительные свои глаза, — а куда уехал, точно не знаешь? Вы ж с ним общаетесь часто.

Микитка помялся-помялся. Скукожился как-то в нерешительности и выдал, наконец:

— Не.

Ладно. Уж, наверное, глупо было ожидать, что Микитка что-то скажет, если даже знает. Ну да ладно. Мучать парня, допытывать, не хотелось. Он и так, бедолага, с таким «другом» как Серый, много терпит.

Я направился обратно к диспетчерской. По дороге встретил Серегу Мятого. Серега, как увидел меня, поник, глаза почему-то спрятал в землю. Стал немножко как бы сторониться.

— Ты чего хмурый? — Спросил я после того, как поздоровался.

— Да чего-то, не выспался, — сказал он уклончиво.

— А Серого видал?

— Уехал он. Куда — не знаю.

— Ну лады. Бывай.

Я сплюнул. Делать было нечего. Ехать, работать как-то надо. А там, уж, может, у завгара узнаю, куда он, етить его, свинтил? О! Расспрошу Олегыча. Он же ему выдавал путевку. А потом, когда отыщу Пашку, получит у меня Серый, по первое число…

Сегодня снова шоферов принимала Машка. Когда я поздоровался с ней, девушка скромно опустила глаза. Поздоровалась в ответ. Щечки ее налились румянцем. Губы на одно лишь мгновение искривила красивая улыбка, но Маша смущенно задавила ее. А потом я вошел в кабинет механиков с завгаром.

— Чего ты, говоришь? — Шепнул завгар мне, — Чего-чего?

— Масло мне надобно менять, — пожал я плечами, — где Степаныч? Пусть мне масла выдаст и фильтр новый. А то вдруг старый развалился.

Федотыч посмотрел на меня остекленевшими глазами. Будто бы вырвал я его из каких-то мыслей.

— Тфу ты, — сплюнул Завгар, — ну ладно. Степаныч чего-то все утро, с самого приезду, копается у себя на складе. Туда к нему иди. Если будет вредничать, скажи, что я наказал тебе все выдать. Бо дам ему по шее за такой его несговорчивый характер.

— Слышь, Олегыч? — Шепнул я механику по отпуску, который меланхолично заполнял остатки путевых листов.

— Ммм?

— А куда ты направил Серого? Нужен он мне.

— А по какому делу он тебе нужон? — Поднял она меня полуприкрытые, спокойные как у удава глаза Олегыч.

— По личному.

— Это по какому ж-то, по личному? — Обернулся со своего рабочего места завгар.

— Ты сам сказал, дядь Миш, — выпрямился я, — что личные наши дела решать за забором гаража. Вот я и решаю.

Завгар засопел.

— Чего там у вас опять?

Говорить о наших с Серым конфликтах я с завгаром не хотел. Понятное дело, что он предпримет: пожалуется в товарищеский колхозный суд. Ну и будут нас вдвоем мурыжить на заседании. Может, вынесут выговоры. Ну а что поделать? Он же, Федотыч-то, партийный. Должен по правилам поступать, если уж вынудили. Хотя и по совести он тоже делает. Вон как с Мятым было.

— Личный разговор, — обернулся я к нему.

— Что? До вечера не подождет? — Нахмурился завгар.

— Разговор, может, и подождет. А Пашка Серый ждать не будет, — сказал я ровным тоном.

— Только давай там, — Федотыч отвернулся, — без перегибов на местах. Ни тебе, ни мне эти проблемы не надыть.

Я посмотрел в широкую завгарову спину, потом на Олегыча. Вопросительно поднял бровь.

— Колхоз послал его в Армавир, — сказал, вздохнув, механик по выпуску, — повез он болгарский перец на армавирский колхозный рынок.

— Стало быть, — вздохнул я, — ускользнул. Змей, дери его…

— Не нравятся мне все эти ваши ссоры, — пробурчал, не оборачиваясь завгар.

— Мне тоже, — я кивнул, — но развожу их не я. Ладно. Спасибо. Пойду.

— Может стоить сообщить? — С тяжелым сердцем сказал завгар Олегычу, когда за Землицыным закрылась дверь, — как долго эти двое будут разводить друг между другом вражду?

— Ну ты ж знаешь, — вздохнул Олегыч, — что Пашка — сложный человек. Колеченая у него судьба.

— Так может, их с Землицыным в воспитательных целях к парткому привлечь? Комиссия пожурит их, да прекратят?

— Уж не знаю, Федотыч, — вздохнул механик по выпуску, — из нас двоих ты коммунист. Ты и решай.