— Так вот что за черт тут примостился, — прошептал я тихо, — ну, иди сюда, чертяка!

Когда я аккуратно, спиной вышел к колхозникам, все снова ахнули.

— Живой! Ты смотри-ка!

— Черта-то видел⁈ Там он засел?

— Да нету там никакого черта, бабки! Говорю я, нету!

— А че это молодчик в руках несеть? Черное!

— Черное несеть!

Все заголосили, бабы подняли визг.

— А ну, тихо! — Крикнул я через плечо, — тихо, вам говорю! Ни то черта своего напугаете!

— Я ж сказала! — Гордо заявила Юлия с зычным голосом, — сказала, что черт там сидел! Понял⁈ — Она надменно посмотрела на старика-шофера, — понял, пень старый⁈

Старик не ответил. Он раззявил беззубый рот, расширил полувыцветшие глаза.

— Покажи нам черта! Покажи!

— Ой! Нет! Не показывай! Страшно!

— Страшно⁈ — Шутливо крикнул я, — а я вам все равно покажу! Глядите!

Все ахнули. На моих руках свернулся калачиком напуганный рыжий кот. Он смотрел на всех большими, широко раскрытыми глазами.

— Вот он, — сказал я с улыбкой, — ваш черт.

— Так это ж, — начал дед с трудом закрыв раззявленный рот, — и ни черт ни какой вовсе.

— Точно? — Рассмеялся я и посмотрел на колхозницу с зычным голосом, по имени Юлия, — точно ль не черт?

Женщина проморгалась, и даже глаза протерла. Хотела было что-то сказать, но промолчала. Правда, другие голоса загомонили вокруг:

— И правда, не черт.

— Это что ж? Кот нас всех чуть не до смерти перепугал?

— А кот-то, гля какой красивый!

— И правда, красивый, — спустился я с лесенки, — крупный. Видать, мышелов.

Колхозницы опасливо приблизились. Кто-то из них неуверенно потянулся к коту и решился погладить. Спустя минуту почти все, кроме Юлии и Наташка гладили рыжего мышелова.

Женщины извинились перед дедом. Тот заявил с гордым видом:

— Да ничего бабаньки. Пустяки это все! У страха глаза велики! — Потом дед посмотрел на меня, — А ты, чей такой, молодой, а?

— Зимлицын, — сказал я с улыбкой, — Игорь меня зовут.

— Сёмки Землицына сынок? — Удивился дед.

— Ага, — кивнул я.

— Ну спасибо тебе, тогда, — улыбнулся дед, приблизившись, шепнул, — а то мне от ентих баб спуску б не было бы. Упрямые они, что твои овцы!

— Ты что там мелешь, дед? — Услышала вдруг Юлия, — м-м-м-м?

— Ничего-ничего, — испугался он, — давайте уж загружаться обратно. Нам на свеклу надо!

Женщины стали возвращаться в дежурку. Испуганного кота я отдал деду-шоферу, а тот взял животинку в кабину.

Поцарапанная Наташа замерла, когда проходила мимо кота, сидевшего на дедовых руках. Ее загорелое лицо снова запылало румянцем. Она опустила большие глаза к земле.

— Спасибо вам большое, — прошептала она смущенно, — что от черта нас огородили. Хоть и не чертом он оказался, а только котом.

— Зеленкой намажься, — сказал я с улыбкой, — Царапины глубокие. А ты весь день будешь в пыли да в земле.

— Так, у меня нету, — заморгала она своими большими глазами.

Тогда я спросил зеленки у деда. У того в машине не оказалось аптечки. Пришлось мне доставать свою.

— Наташка! — Крикнула ей женщина с порожек дежурки, когда девушка ждала у моей машины зеленки — чего там капаесся? Ехать нам надо!

— Щас приду, Юля Иванна! — Отозвалась Наташа звонким голосом.

— На вот, — спрыгнул я с подножки, протягивая ей зеленый с грязно-белым колпачком пузырек.

— Спасибо, — смутилась она, — только сейчас я уже ранку полить не успею. Мне ехать надо.

— Ну, на с собой, — я насильно вложил флакончик в худенькую руку девушки.

— А вы? А вдруг вам надо будет?

— Да проживу, как-нибудь, — сказал я, залезая в машину, — беги давай.

— Спасибо! — Крикнула девочка, — спасибо вам большое, Игорь Семеныч!

Колхозные пруды располагались на низу. Еще в пятидесятых годах, когда станица Приречная стала Красной, начались работы по прокладке каналов от бегущего рядом быстроводного Урупа. Каналы эти нужны были для орошения обширных сельскохозяйственных полей, которые так удачно находились в низине.

Ну и отвели от тех каналов несколько прудов, которые заселили рыбой. Туда и нужно было нам свезти весь сор из амбаров на корм рыбам.

Я поехал вниз, к прудам. Включил пониженную передачу, чтобы проще было править груженый газон с горки. Передо мной протянулась длинная, широкая насыпь, по которой бежала гравийная дорога. Впереди она разветвилась. Направо бежал широкий, укрытый тополями путь к огородней бригаде. Налево заворачивала дорога поуже. Вела она к длинным ребристым парникам, а за ними по каменному мосту через канал и лежали колхозные озера.

Я ехал и наслаждался местной природой. Небо было чистым и синим, лишь кое-где пробежит по нему пушистое полупрозрачное облачко. По кабине гулял легкий прохладный ветерок, трепал мне волосы. И казался я сам себе сейчас, счастливейшим человеком во всем мире. Добавляли этого счастья и виды, развернувшиеся вокруг.

Справа, до самого горизонта, куда ни глянь, протянулись поля. Золотистое поле семечки глядело на солнце. Кое-где подсолнухи уже склонили к земле потяжелевшие головки. Там, справа, расположились длинные построенные из стали и стекла парники. Их крыши блестели на солнце, зайчиком слепили глаза.

Слева же шумели на ветру зреющие хлеба. Вдали, за зеленовато-синей ниточкой канала зеленело люцерновое поле на прокорм колхозной скотине.

Уже через несколько минут был я на озерах. Их округлые, подернутые рябью блюдца блестели на летнем, поднимающемся к зениту солнце.

То озеро, на которое нужно было везти груз, было со всех сторон окружено кустами и редким, но не позволяющем пройти самосвалу лесом. По берегам тут и там сидели рыбаки, помахивали бамбуковыми удочками.

Подъезд к озеру был только один. Там примерно третья часть берега, очищенная от растительности, полого спускалась к воде. Кое-где круто поднимались над нею черноземные бережки.

Самосвалы очередью выстроились на дороге, сгружая по двое, по трое содержимое своих кузавов. Оно желто-серой массой просыпалось в воду. Стелило над водою свою пыль.

Пришлось ждать очереди на разгрузку. Обратно то и дело проезжали пустые газоны. Передо мною стояли Микитка и Казачок. Я видел, как выбрались они из своих машин и о чем-то болтали у колеса Казачковского газона. Из машины хрипловато звучала песня велосипедистов:

Трудно было человеку

Десять тысяч лет назад,

Он пешком ходил в аптеку,

На работу, в зоосад.

Он не знал велосипеда,

Слепо верил в чудеса,

Потому что не изведал

Всех достоинств колеса!

По правую сторону от озера, в низинке развернулось очередное поле семечки. На земляной, проезженной тракторами дороге, блестели на солнце две машины: новенький ВАЗ 2121 «Нива», и стоящая с ним нос к носу ГАЗ-24 «Волга».

Разговаривали там одетые по-чиновничьи мужики. Один из них под брюки зачем-то носил высокие кирзачи. Он увлеченно охватывал широким жестом поле и что-то объяснял второму. Второй же, высокий и в очках кивал. Приглаживал непослушный на ветру волос.

В одном из них узнал я колхозного агронома Сергея Александровича Николаенко. Одно время, после переезда из станицы я поддерживал общение с его сыном Сашей. А вот второго мужика в черных очках я не знал.

Из мыслей меня выбила пустая машина, пробежавшая в обратном направлении. Микитка и Казачок запрыгнули по газонам и поехали к озеру. Я дал газу, продвигаясь следом.

Микитке я снова помог выгрузиться. Руководил машиной, пока он медленно, сдавал по пологому склону вниз, к воде.

— Хватит! — Крикнул я, — давай кузов!

Микитка кивнул мне через открытую дверь. Глянул назад. Дал газу и двигатель заурчал на два тона выше. Зашипела гидравлика и кузов стал медленно подниматься. Сквозь расцепленные ранее задний борт посыпался в воду ячменный сор.

Когда Микитка опорожнил машину, дал газу снова. Несмотря на то что берег в этом месте был утрамбован застарелым гравием, колеса скользко провернулись. Машина все же тронулась и поехала, гремя запорами заднего борта.