— Да что я, трогал ее? Ну скажи мне, жена, трогал я эту дуру?

Старая Синья ничего не ответила и ушла. Спустя некоторое время она позвала его:

— Зека, иди есть.

Близился вечер. Мастер слушал, как на карнизе заливается канарейка. Кругом все дышало спокойствием: и солнце, и легкий ветерок, и листья питомбейры, едва колыхавшиеся на ветру. Негр Пассариньо храпел. Неожиданно на понуро бредущей кляче появился капитан Виторино Карнейро да Кунья.

— Добрый день, кум.

— Передохните у нас немного, кум Виторино?

— Мне некогда. Как идет работа?

— Да все так же. Можете привязать лошадь, кум.

Никогда раньше Жозе Амаро не был так любезен с капитаном Виторино. Виторино подошел к навесу и уселся на табурет. На лбу у него был виден еще не заживший шрам. Правый глаз припух и покраснел.

— Вот так-то, сеу мастер, — заговорил Виторино, — проклятые кабры не выносят меня. Кинка Наполеон думал, что я испугаюсь, и велел всыпать мне. А тот подлец, который начал со мной драку, слыл в сертанах храбрецом. Но я повалил негодяя вот этими самыми руками и еще отвесил ему оплеуху. Виторино Карнейро да Кунья на удар отвечает ударом. Они сильно ошибаются во мне. Сеньор Самуэл возбудил уголовное дело. Но я ему сказал: «Сеньор судья, оставьте все это. Такой человек, как я, и без закона добьется, чтобы его уважали». Но он уперся на своем. А Кинка Наполеон уже подсылал ко мне эту собаку Маноэла Феррейру де Серинья, он хочет, чтобы я отказался от иска. Я сказал Маноэлу Феррейре: «Я знал вашего отца, сеу Маноэл Феррейра, он был человеком слова: говорил всем, что никому не платит, и действительно никогда не оплачивал счета». Феррейра хотел надерзить мне, но у него этот номер не вышел. Я тут же выложил ему все, что думал. Вы ведь знаете, кум, Виторино Карнейро да Кунья за словом в карман не полезет. И я ему сказал: «Маноэл Феррейра, передайте Кинке Наполеону, что я не ворую земли. У меня сын — моряк, и вот он, кинжал, которым я вспорю брюхо проклятому кабре».

Мастер Жозе Амаро молча слушал капитана Виторино. Он перестал работать и думал, что старик очень похож на большого ребенка, на неугомонного мальчишку. В глубине души он им восхищался. Виторино говорил все, что думал. Все, что накипело у него на душе, он высказывал помещикам прямо в лицо; он кричал об этом повсюду, никого не боясь.

— Вам здорово досталось, кум?

— Да нет. Рана пустяковая. Вот крови вытекло порядочно. Моя старуха так испугалась, что хотела отвезти меня к доктору Шико в Итамбэ. Но я ей сказал: «Послушай, старая, если ты хочешь моей смерти, то лучше прикончи меня здесь. Я этому доктору Шико в руки не дамся!»

Из окна выглянула старая Синья.

— Добрый день, кум Виторино; как поживает кума Адриана?

— Здравствуйте, кума Синья. Со старухой что-то неладно. Теперь она принялась плакать из-за сына. Это началось после моей драки там, в Пиларе.

— Вас побили, кум?

— Еще чего, дона Синья! Кто это посмеет побить Виторино Карнейро да Кунья! Еще не родился такой человек. — Глаза его округлились, и он встал, сжав кулаки. — Вы меня еще не знаете, дона Синья. Я сам могу за себя постоять. Эти негодяи еще узнают меня. — И он вытащил кинжал. — Я ношу эту штуку с собой, чтобы всадить ее в брюхо проклятому кабре, а не затем, чтобы ногти чистить.

— Да успокойтесь, кум, Синья сама не знает, что говорит. Женщина — что с нее взять!

Жозе Пассариньо поднял голову. Он еще не очухался. Его красные глаза уставились на старого Виторино. Он с трудом сообразил, кто перед ним.

— Это капитан Виторино?

— Заткни свою пасть, пьяная рожа!

— Капитан, не обижайте меня. Я знаю, что вы человек храбрый. Я тоже храбрый, если на меня нападают с ножом, я встречаю с кинжалом.

Капитан Виторино не слушал. Мимо проехал, звеня своими колокольчиками, кабриолет полковника Лулы. Из коляски поздоровались. Мастер Жозе Амаро не встал, как обычно. Виторино снял шляпу, а негр Жозе Пассариньо, поднявшись, сказал:

— Старый Лула целыми днями молится, как кающийся грешник. Говорят, у них в доме даже собака знает «Отче наш».

Капитан, не обращая внимания на слова негра, продолжал:

— Этот Лула де Оланда смеется надо мной. Дона Амелия позвала мою жену и черт знает что ей наговорила. Но мне наплевать на Лулу де Оланда. Это же бык с белой задницей!

— По-моему, кум, вы его чересчур поносите.

— Кума, этот разговор для мужчин. Негру и женщине вмешиваться нечего.

Мастер Жозе Амаро рассмеялся. Негр Жозе Пассариньо недовольно пробурчал:

— Ишь ты, какой нашелся! Почему бы вам, капитан, не вступить в шайку Антонио Силвино?

— Заткнись, бесстыжая рожа! — И он замахнулся на негра прутом. — Заткнись, а то я тебя!

— Сеу Жозе, — вмешалась дона Синья, — оставьте его в покое.

— Черт знает что! Нельзя поговорить спокойно!

— Говорите сколько хотите, сеу Виторино.

— Не смей меня так называть. Заткнись, понял? Я не твоей породы.

Жозе Пассариньо решил уйти, но, выйдя на дорогу, он, повернувшись к навесу, громко крикнул:

— Кусай Хвост!

И побежал прочь. Издалека все еще доносился его крик: «Кусай Хвост, Кусай Хвост!» Мастер Жозе Амаро заметил, как огорчился его кум. Впервые он видел у старика такое грустное лицо. Капитан Виторино Карнейро да Кунья был печален… Кобыла нетерпеливо била копытом по земле. Ее израненную спину облепили мухи, сидевшие до этого на Жозе Пассариньо. Чтобы нарушить затянувшееся молчание, мастер Амаро заметил:

— Кобыла у вас вроде потолстела!

— Это верно. Я даже подумываю ее продать. Присмотрел себе лошадь у сеу Аугусто из Ойтейро. А ему очень нравится моя кобыла, и он во что бы то ни стало хочет ее заполучить. Каждый раз, как я туда приезжаю, сеу Аугусто предлагает мне поменяться лошадьми. Я чертовски привязался к этой кляче. И не поменял бы ее ни на одну из здешних породистых лошадей. Посмотрите, какое у нее шелковое брюхо, кум. — И, как бы вспомнив прерванный разговор, заявил: — Да, кум, выборы уже не за горами. Рего Баррос из тех людей, кто в два счета наведет порядок в нашей Параибе. Учтите, что это вам говорит человек, который знает политику как свои пять пальцев.

— Э, мое дело сторона. Я живу, работаю и, наверное, отправлюсь отсюда только на кладбище.

— Что за ерунда, кум! У вас есть голос.

— А что такое голос, кум?

— Голос — это мнение. Это наказ, который вы даете тем, кто наверху. Вы вот сидите здесь, а распоряжаетесь депутатом, губернатором.

— Кум Виторино, я хочу распоряжаться только в своей семье.

— Вот поэтому наш край и находится в таком запустении. Да, да! Потому что такие люди, как мой кум Жозе Амаро, не хотят понять, чем они обладают.

— Ничем я не обладаю, кум.

Появилась Марта с кувшином на голове.

— Вот что мне пришло на ум, Жозе. Давайте выдадим ее замуж.

Мастер сделал вид, что не слышит его слов. Дона Синья принесла две чашки кофе.

— Крепкий кофе, кум.

Виторино поблагодарил.

— Отличный кофе! Свой?

— Нет, из Брежо-де-Сан-Висенте. Его привез Зеке Алипио.

— Кусай Хвост! — крикнул кто-то писклявым голосом с дороги.

Это был мальчишка из Санта-Розы, который нес со станции газеты. Виторино вскочил и швырнул в него хлыст, будто это был камень. Прут взметнулся в воздух, как стрела. Но мальчишка не унимался:

— Кусай Хвост! Кусай Хвост!

— Ну как может порядочный человек жить среди таких сволочей! Это все козни Жуки из Санта-Розы. Напрасно, кум, они так относятся к капитану Виторино. Очень напрасно. Ну ладно, я пошел.

Мастер Жозе Амаро не стал удерживать кума. Ему вдруг нестерпимо захотелось побыть одному, погрузиться в свой мысли. И когда старый Виторино уезжал по дороге на своей изможденной, неторопливо шагавшей кляче, сердце Жозе Амаро наполнилось жалостью, какой он раньше никогда не испытывал. В эту минуту он не считал своего кума бездельником, достойным презрения, он любил этого человека и был готов защитить его от людских насмешек, от безжалостных мальчишек и злых языков. Он испытывал к нему почти отцовскую любовь.