Он ложится и снова кладет голову мне на колени.

— Я просто хочу вот так полежать.

— У меня такие удобные колени? — шучу я, улыбаясь ему сверху вниз.

Он мотает головой вверх и вниз, глядя на меня снизу, такой серьезный и напряженный, каким он иногда становится.

— Лучше, чем подушка.

— Я сильно в этом сомневаюсь.

— Ха. Тогда ты явно раньше не отдыхала на своих коленях.

— Это вроде как невозможно.

— Может быть. — Он кладет руку на лоб, прикрывая глаза от света, и смотрит на меня. — Тогда тебе следует попробовать мои колени. Может быть, они такие же удобные.

— Но как мы можем знать наверняка? Не получится сравнить.

— Верно. Но я думаю, что мы должны, по крайней мере, попытаться. — Он начинает садиться, наверное, чтобы я могла лечь к нему на колени.

Я кладу руку ему на грудь и тяну его обратно вниз.

— Мы можем попробовать это завтра. Сегодня ты должен отдыхать.

— Обещаешь?

— Обещаю что?

— Что завтра ты положишь голову мне на колени.

Я думаю о том, как Индиго и доктор сказали, что Кай, возможно, мало что будет помнить о сегодняшнем вечере.

— Конечно.

Он улыбается мне.

— Ты такая красивая, когда серьезная, просто великолепная. Я уже некоторое время об этом думал.

Индиго давится смехом, выплевывая кусочки печенья на ковер.

— Он очарователен, даже когда совершенно не в себе.

Он довольно обаятелен, если вы спросите меня, но, хотя обычно он флиртует не так сильно, он никогда прямо не говорил мне, что я великолепна.

Не зная, что еще сказать, я провожу кончиком пальца линию вокруг пореза на его лбу.

— Ты должен послушать доктора и наложить швы. Он сказал, что у тебя может остаться заметный шрам, если ты этого не сделаешь, и на заживление уйдет больше времени.

Он отмахивается от меня.

— Шрамы — это круто.

— Но не на твоем лице.

— Ага. Это показывает, что ты крутой, что ты делал сумасшедшие вещи. И это помогает тебе вспомнить, когда ты делал эти сумасшедшие вещи.

— Ты действительно хочешь помнить все то безумие, что произошло сегодня?

Выражение его лица мрачнеет.

— Иза, я думаю, что я все испортил. — Он протягивает руку, обхватывает запястья и убирает мою руку от своего лица. Сначала я думаю, что это потому, что я причиняю ему боль, но потом он кладет ее на свою потрепанную, опухшую щеку и вздыхает. — С этим парнем Ти… с тем, что произошло сегодня вечером… с тем, о чем я тебе еще не рассказал…

Мой лоб морщится.

— Что ты мне еще не рассказал?

Его губы приоткрываются, глаза наполняются беспокойством, но, прежде чем он успевает что-либо ответить, входит моя бабушка. Она бросает один взгляд на меня и Кая на диване, а затем качает головой.

— Ладно, парень спит на диване, — объявляет она, указывая на коридор. — Иза, ты будешь спать в комнате для гостей. Можешь установить будильник, чтобы прийти и проверить его через пару часов. — Она хватается за ручку чемодан, прислоненный к стене возле двери. — Я пойду приму душ. Иза, прежде чем ты ляжешь в постель, нам с тобой нужно поговорить. — С этими словами она выходит из комнаты, волоча за собой чемодан. Индиго начинает открывать рот, но, прежде чем она успевает что-то сказать, бабушка кричит: — Индиго, дай Изе минутку поцеловать своего милого парня на ночь.

Индиго давится еще одним кусочком печенья, в то время как на моем лице отражается унижение. О, Боже, она что, серьезно только, что это сказала?

Мое смущение только усиливается, когда Кай хихикает.

— Она думает, что мы встречаемся, — поет он с закрытыми глазами, похоже, полностью увлеченный этой идеей. — И что я милый.

— Она так думает про всех, — говорю я ему, желая заползти в нору и умереть.

Его веки медленно открываются, и он щурится от света, фокусируясь на моем лице.

— Да, но неужели она думает, что каждый парень — твой бойфренд?

Я почти говорю: «Да, так и есть. Она говорила подобные вещи и при Кайлере». Слава Богу, мне удается остановиться, иначе я бы сделала ситуацию еще более неловкой.

— Ты должен отпустить меня, чтобы немного отдохнуть, — говорю я Каю. — Я приду и проверю тебя немного позже.

Он протестующе хмыкает, но садится и позволяет мне подняться с дивана. Я иду к бельевому шкафу и достаю ему одеяло и подушку. К тому времени, когда я возвращаюсь, он уже крепко спит на боку. Я подсовываю подушку ему под голову, а затем накрываю одеялом, прежде чем уйти в коридор.

Индиго на кухне, достает содовую из холодильника. Она смотрит на меня, когда я прохожу мимо.

— Это было мило с твоей стороны. Любящая девушка так и сделала бы для своего парня.

Я хмуро смотрю на нее, но улыбаюсь, чтобы она знала, что на самом деле я не злюсь.

— Я не собираюсь просто оставлять его там без одеяла. Бабушкин дом становится очень холодным по ночам.

— Это потому, что у нее приливы жара. — Она открывает крышку банки с содовой. — Еще хуже, когда Гарри ночует у нас. Они вдвоем занимаются этим, как кролики, всю ночь, а потом выключают обогреватель, когда заканчивают, потому что им становится слишком жарко.

Я закрываю уши руками.

— СМИ. (2)

Она смеется, делает глоток содовой, а затем жестом приглашает меня следовать за ней, направляясь в свою спальню.

— Нам лучше поспать. Завтра мы все равно пойдем по магазинам, даже если ты будешь жаловаться, что слишком устала.

— Может быть, нам стоит поехать в следующие выходные, когда все успокоится.

— Нет. Я всей душой мечтаю о новой паре туфель и мое сердце всегда получает то, что хочет. — Она снимает резинку с запястья и скручивает волосы в беспорядочный пучок. — Кроме того, последнее, что тебе нужно делать, это сидеть в этом доме и думать о всякой ерунде. Тебе нужно выйти и подышать свежим воздухом — подышать воздухом, наполненным солнечными лучами.

— Хорошо, я пойду. — Я вздыхаю. — Но Каю, вероятно, придется пойти с нами, так как я сказала ему, что он может остаться здесь на некоторое время.

— Меня это полностью устраивает. Он кажется милым и веселым. Честно говоря, если бы он не был так влюблен в тебя, я бы, наверное, попыталась к нему подкатить.

Я чувствую легчайший укол ревности при мысли о том, что Индиго и Кай могли бы встречаться.

— Он не влюблен в меня. — Хотя, по словам капризного старика на заправке, так оно и есть. Но у Кая, вероятно, было сотрясение мозга в то время, пока он с ним разговаривал, и, вероятно, в этом не было большого смысла.

— Ты сейчас серьезно? — Она останавливается перед дверью своей спальни. — Потому что, если это так, то я явно ничему тебя не научила. — Она указывает пальцем в конец коридора. — Поверь мне, этот парень влюблен в тебя. Все, что он наговорил в машине… — На ее лице появляется эта обморочная, глупая улыбка. — Боже мой, что бы я отдала, чтобы парень сказал мне что-то подобное.

— У него сотрясение мозга. Он даже не понимал, что говорит.

— Он может не помнить, что он сказал, но его слова говорят мне, что он думал о тебе раньше: о том, что знал твой номер, о том, что никто не был достаточно хорош для тебя, о том, какая ты великолепная и удивительная.

Я смущенно ерзаю.

— Не думаю, что ты права. — Но в глубине души крошечная часть меня хочет, чтобы это было так. Я не знаю, что делать с этим чувством. Или стоит ли мне вообще что-то делать с этим.

— Конечно, ты этого не видишь, потому что выросла в гребаной семье, которая лишила тебя каждой унции уверенности. — Выражение ее лица смягчается. — Извини, я не хотела, чтобы это прозвучало так грубо.

— Ты не была грубой. Они испортили мне жизнь. Я осознаю это. — Я проглатываю комок в горле и поворачиваюсь к гостевой спальне напротив спальни Индиго. — Мне, наверное, стоит приготовиться ко сну, а потом пойти и поговорить с бабушкой, иначе я не смогу уснуть.

Она вздыхает, но позволяет мне уйти. Когда я вхожу в комнату, я закрываю дверь и прислоняюсь к ней. Все, чего я хочу, — это лечь в кровать и заснуть, забыть об этом дне и о том, что произошло вчера. Но у меня такое чувство, что эти последние двадцать четыре часа откровений и стресса — это только начало.