Ее замешательство усиливается.

— Подожди, как давно ты знаешь об этом?

— Пару дней. Я собирался рассказать тебе, когда нашел тебя плачущей на тротуаре. Я хотел сказать тебе тогда, но ты была так расстроена и я… Я просто не хотел причинять тебе еще больше боли.

Я не уверен, как она это воспримет. Многие разозлились бы за то, что им не сказали об этом в ту же секунду, как узнали. Хотя Иза не выглядит сердитой, просто встревоженной.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, заправляя прядь ее волос за ухо свободной рукой.

— Я не знаю. — Ее нижняя губа дрожит. — Ты еще не сказал мне, что узнал.

Боже, как бы я хотел не быть тем, кто должен так поступить с ней. Хотел бы, чтобы то, что узнал Большой Дуг, было неправдой. Я хотел бы, чтобы у нее была нормальная жизнь в замечательной семье, которая знала бы, какая она удивительная.

Я делаю глубокий вдох.

— Твоя мама в тюрьме, Иза.

Ее глаза широко распахиваются, когда она инстинктивно отшатывается, но я крепче сжимаю ее руку.

— За что? — кричит она, вздрагивая от громкости своего голоса.

Я с трудом сглатываю. — По обвинению в убийстве.

Я ожидаю, что она еще немного поорет. Попсихует. Будет в панике. Вместо этого она ничего не делает, только стоит и смотрит на дорогу. Это может быть даже хуже, чем кричать. По крайней мере, я бы знал, что она чувствует. Но так… Я понятия не имею, о чем она думает.

— Я знаю, это звучит плохо, — говорю я, когда тишина становится невыносимой. — Но папка, которую мне дал Большой Дуг… Он сказал, что все может быть не так плохо, как кажется, и что она подала на апелляцию. Я не знаю всех деталей, но я думаю, что мы должны пойти и посмотреть, что в папке.

Она качает головой, на глазах у нее выступают слезы.

— Неудивительно, что мой отец ненавидит меня. Он, наверное, думает, что я стану такой же, как она.

— Никогда, нахрен, не говори так! — огрызаюсь я, мгновенно чувствуя себя плохо из-за того, что потерял с ней хладнокровие. Я осторожно тяну ее за руку, притягивая ближе к себе. Это так неожиданно, что она, спотыкаясь, идет вперед. Я пользуюсь возможностью обхватить ее руками и прижать к себе. Она напрягается в моих объятиях, но я не отпускаю ее. — Сделала это твоя мать или нет, твой отец не имеет никакого права обращаться с тобой как с дерьмом. Твоя мама совершила ошибку, а не ты. — Я беру ее за подбородок и поднимаю голову вверх, заставляя ее посмотреть на меня. — И ты самый добрый, заботливый человек, которого я когда-либо встречал. Ты вытерпела столько дерьма и все же ты такая удивительная. Не позволяй никому изменить это, хорошо? — Мой голос тверд и требователен.

Она неуверенно кивает.

— Я просто не знаю, что думать… это… Я этого не ожидала.

— Знаю. Но я думаю, что мы должны пойти и посмотреть, что в этой папке, прежде чем сделать выводы, хорошо?

Неровное дыхание срывается с ее губ.

— Хорошо.

Я немного расслабляюсь. По крайней мере, она готова сотрудничать.

Я отступаю, беру ее за руку и иду по траве к стоянке. Она цепляется за меня всю дорогу до машины, как будто я единственное, что удерживает ее от падения.

Все еще держа ее за руку, я открываю дверь, и тут начинается паника.

— Здесь ничего нет. Ты уверена, что я взял ее с собой?

— Да. Я помню, как ты достал ее из машины перед тем, как мы уехали с заправки. — Она высвобождает свои пальцы из моих и отталкивает меня в сторону, чтобы забраться на заднее сиденье. Она обыскивает машину, прежде чем выскочить с озадаченным выражением на лице. — Я знаю, что она была у тебя. Ты обнимал ее, как плюшевого мишку, большую часть поездки.

— Тогда куда же она делась?

— Я не знаю… Может быть, Индиго взяла ее в дом. — Ее голос дрожит от беспокойства.

— Давай пойдем и выясним. — Я снова хватаю ее за руку, надеясь, что это поможет ей успокоиться, когда мы возвращаемся в квартиру.

Как только мы переступаем порог, Иза спрашивает Индиго и ее бабушку, видели ли они папку. Они обе отрицательно качают головами.

— Я помню, как Кай держал ее в машине, — говорит Индиго, ставя тарелку с яйцами и беконом на стол. — Но я почти уверена, что он не приносил ее с собой.

— А что случилось? Что в ней было? — спрашивает бабушка, отодвигая стул к столу.

— Кое-что важное. — Паника наполняет глаза Изы, когда она беспомощно смотрит на меня. — Ты же не думаешь, что кто-то взял ее?

— Я не знаю, кому бы она могла понадобиться. — Я провожу пальцами по волосам. — Может быть, машину взломали, и кто-то забрал ее, думая, что это что-то другое.

— Что? — их бабушка роняет вилку и хмуро смотрит на Индиго. — Сколько раз я говорила тебе запирать мою машину? У меня там есть компакт-диски и прочее дерьмо, которые незаменимы.

— Незаменимы, потому что они больше не выпускают компакт-диски, — парирует Индиго. — Я всегда запираю машину. И я точно знаю, что закрыла ее прошлой ночью.

— Она была заперта, — тихо произносит Иза. — Не волнуйся, бабушка Стефи, больше ничего не пропало. Твои диски на месте.

— Значит, единственная вещь, которая пропала — это папка? — Я спрашиваю.

Это странно. Типа, действительно странно. Сначала вчерашний конверт, а теперь это? Почему у меня такое тревожное чувство, что это не совпадение?

Иза теребит подол своей рубашки.

— Это странно, правда? Что кто-то мог взять ее?

— Да, очень странно. — Что, черт возьми, было внутри папки? Мне нужно связаться с Большим Дугом и выяснить.

— Я думаю, вы, ребята, забываете самую важную часть, — говорит Индиго, поднимаясь со стула. — Как кто-то смог отпереть машину, когда у нас единственных есть ключи?

Иза кусает ногти, уставившись в пространство.

Я вынимаю ее пальцы изо рта и переплетаю их со своими, чтобы она не грызла ногти.

— У меня есть идея.

Я просто надеюсь, что они не будут судить меня за то, откуда я это знаю.

Изабелла

Я чувствую себя такой потерянной, когда Кай выводит меня на улицу и ведет к машине, а бабушка Стефи и Индиго следуют за нами по пятам.

Растерянность.

Это все, что я чувствую.

Не злость. Не грусть. Не боль.

Только растерянность.

Ничто не имеет смысла. И под этим я имею в виду: себя, свою жизнь, все вокруг меня. Я чувствую, что плыву, как будто мое тело каким-то образом осталось на земле, а мои ноги двигаются, но мой разум улетел в небо, где он может сидеть и пытаться осмыслить то, что только что сказал мне Кай. Но слишком многое нужно обдумать, слишком много вопросов проносится у меня в голове одновременно.

Моя мама в тюрьме за убийство.

Моя мама — убийца?

Моя мама жива, но я, вероятно, никогда больше ее не увижу.

Линн была права: моя мама — плохой человек.

Делает ли это меня плохим человеком?

— Я бы хотела, чтобы кто-нибудь объяснил мне, что происходит, — говорит бабушка Стефи, когда мы подходим к ее машине. Она надевает солнцезащитные очки и скрещивает руки на груди, осматривая машину снаружи. — Почему эта папка так важна?

Кай бросает на меня косой взгляд, в его глазах читается безмолвный вопрос: ты собираешься ей рассказать?

В конце концов, я это сделаю. Мне просто нужно несколько минут, чтобы разобраться в своих мыслях.

Пальцы Кая разъединяются с моими, когда он обходит машину. Индиго отодвигается на несколько футов, чтобы зажечь свет. Я хочу схватить Кая за руку, потому что это помогает мне чувствовать себя немного лучше, но я не знаю, как это сделать, не получая вкрадчивых взглядов от моей бабушки и Индиго. К тому же, прилипчивость может вывести Кая из себя.

После того, как Кай осматривает машину снаружи, он останавливается возле багажника. Скрестив руки на груди, он наклоняется вперед и, прищурившись, смотрит на замок. Его глаза загораются, когда он протягивает руку и открывает багажник.