Девочка погрустнела и уткнулась белёсым личиком в игрушку.

— Не, ну, вот надо было рот открыть, — отреагировала самая старшая девочка и принялась утешать младшенькую.

И тут их напугал голос, который они никогда не слышали на этих собраниях:

— Лучше пусть все работают на одного и думают, что в другом месте лучше не будет, — Олег встал и вышел из кружка, а дети молчали и смотрели на землю в ожидании его ухода.

В этой беседе не прозвучало ни одной версии, которая отражала их реальность.

Олег понял, как директриса ведёт свои дела, и это было настолько глупо и топорно, что даже детский разум не сразу в это поверил. Тайна открылась ему совсем недавно. Две поварихи громко сплетничали и тошно гоготали за старой деревянной дверью в каморке рядом с кухней. Рядом над раковиной склонился Олег, который натирал огромную кастрюлю. Мышцы гудели, а любопытство подталкивало его любым способом просунуть в дверь своё ухо. Олег решил поступить деликатнее и взял нож, он придерживал дверь за ручку и тянул её вниз, а другой рукой давил на неё ножом. Петли были обильно смазаны растительным маслом так, что оно лужицей растеклось по полу. Мальчик прижался ухом к крошечной щели и старался уловить каждое слово поварих. Это были две тучные женщины в белых халатах, отличались они только ростом: одна совсем низкая, а другая на две головы выше.

— В прошлом году она хотя бы моющее покупала, самое дешёвое, конечно, половиной бутылки и руки не помыть. А сейчас всё сами покупаем — не, ну, совесть есть?! — сказала низкая повариха.

— Совесть в магазине не купишь и не похвалишься. Моющего поначалу у нас была канистра на три месяца, потом литр, а сейчас либо сами покупайте, либо в воде полоскайте, — ответила повариха повыше.

— Может уволиться? Это ж место не единственное, где повара нужны.

— Да везде так, — ответила высокая и махнула рукой, — все они сначала лыбу давят, а потом пояса затягивают.

— Ну вот, можно ходить от места к месту, а как начнут борзеть, — увольняться, — сказала низкая и рассмеялась.

— Можно, но отпуск каждый раз будет только через полгода, а борзеть начальство может начать и через месяц.

— Да, летом хочется на моря, а не в этой духоте кружиться.

— И уходить лишний раз не хочется — детишек жалко. У них и так работы хватает, чтоб ещё за нас лямку тянуть.

— И не говори. Такой грех эта мымра в жизни не замолит.

Мягкие пальцы с острым маникюром вцепились Олегу в ухо, а влажная ладонь прикрыла ему рот. Его оттащили от двери и вырвали из рук нож. Мальчик вырывался, топал ногами, старался вывернуться и удрать в противоположную сторону от неизвестного. Поварихи выбежали на шум из коморки.

— Что вы делаете? Отпустите мальчика, — сказала высокая.

Лицо женщины побледнело, а глаза широко раскрылись. Она начала медленно подходить ближе, вытянув открытые ладони перед собой. Мальчику закрыла рот и прижимала к себе директриса, которая держала в другой руке нож. Она посмотрела строго на повариху, а затем на нож и сразу отбросила его на ближайший стол.

— Засранец подслушивал! — гаркнула директриса.

Она убрала ладонь ото рта мальчика и толкнула его к поварихе.

— Наказание оставляю на вас, девочки! — сказала довольная директриса, пока уходила из кухни.

Олег напрягся, сжал кулаки и смотрел, как она уходит из-под сдвинутых бровей. Высокая повариха положила ему ладонь на плечо и сказала:

— Давай, скорее домывай кастрюлю и беги по своим делам.

— А наказать? — спросила низкая с гримасой тупости на лице, — Опять же подслушивать станет.

— Наказали уже, — высокая повариха перешла на шёпот, — Бедняжку и так эта кикимора напугала.

Когда Олегу было пятнадцать лет, он зашёл по пути из школы подстричься в парикмахерскую. В детдоме их стригли воспитательницы под насадку, поэтому мальчики могли выбрать, какой длинны у них будет причёска «ёжик». Девочкам срезали волосы ножницами только до середины лопаток и выбора им не предоставляли. Олегу поначалу нравилось, что он не отличается от других сверстников, но яркое подрастающее вместе с ним чувство того, что он не такой как все, не давало ему покоя. Нужно выделяться и не жалеть на это денег, но наличных удалось отложить немного. Олег нашёл парикмахерскую, на вывеске которой значилась цена за стрижку. Он ещё не успел сесть в кресло, как сказал молодой парикмахерше, что хочет всё что угодно, только не причёску «ёжик» и не гладкую лысину. Красивая девушка тонкими пальцами заплела свои длинные чёрные волосы в пучок и обвила вокруг шеи Олега накидку. Парикмахерша начала мягко ерошить волосы своего клиента, и как только её пальцы коснулись кожи головы, она застыла на минуту. Олег развернулся и спросил:

— Эй, с вами всё в порядке?

Девушка посмотрела холодно ему в глаза, положила пальцы себе на грудь и сделала вращающее движение. Свет за окном погас, а звуки вокруг притихли. Олег замер и впился ногтями в подлокотники. Белки глаз девушки почернели, а радужки покраснели. Парикмахерша наклонилась к мальчику и показала пальцем на окно, которое было слева от зеркала.

— Мальчик, скажи, что ты видишь за окном?

— Т-т-тем-темноту.

— Не бойся, я тебе всё расскажу, и купол сразу исчезнет.

Олег резко развернулся, сидя в кресле, и осмотрелся. Край чёрного купола был на расстоянии вытянутой руки, а потолок практически касался макушки парикмахерши. Девушка присела на корточки слева от Олега и начала объяснять, кто она такая, что за купол вокруг него, и, самое важное, кто он такой. Как только она закончила, Олег рассказал о себе всё, что помнил. Девушка поднялась, стала у него за спиной и положила ему ладони на плечи.

— Твоего отца убил сородич залпом огня в спину, а твоя мама решила отомстить, но они с убийцей погибли вместе.

Олег стиснул зубы, он часто дышал; лицо горело, а живот крутило. Он подался вперёд и начал скрести голову, но в один момент успокоился и откинулся на спинку кресла.

— И что теперь?

— Пока ничего. Подстригу, и пойдёшь по своим делам. Не раньше, чем через год смогу тебя определить в подмастерья.

— Подумаешь год, давайте начнём сейчас.

— Не торопись. Правила в нашем мире значат многое, а нарушать их не безопасно.

Олег сжал губы и кулаки с мыслью: «Да как она смеет? Я готов пойти на смерть, рискнуть жизнью ради силы. А она даже не хочет мне помочь».

Олег спокойно ответил:

— Хорошо. Продолжаем.

По пути в детдом его спину кололи осыпавшиеся в майку волоски, и не выходили из головы мысли об отказе начать обучение немедленно. Возможность умереть не волновала Олега, больше раздражали слова парикмахерши о том, что ему нельзя воспользоваться правом, которое принадлежит ему с рождения. Он шёл, не обращая внимания на лужи, а кулаки держал в карманах своей осенней курточки. Его нос часто и громко выдыхал горячий воздух, который уже начал жечь верхнюю губу. Он смотрел перед собой и хотел ударить каждого из проходивших мимо людей.

Через один год мучительных ожиданий Олега и остальных детей переселили в другой детдом. Никто особо не интересовался причиной, но по слухам там собирались проводить проверку из-за директрисы. В новом детдоме не было тех трудовых обязанностей, и дети первое время чувствовали себя не в своей тарелке. Пока остальные подопечные играли, новенькие мыли подоконники, батареи, отдирали жвачки, чистили свою и чужую обувь. Женщина лет сорока с иссиня-чёрными волосами работала в этом детдоме воспитательницей и разузнала всё о новеньких до их приезда. Она разработала систему, которая позволила им внедриться в новое общество и начать жить по непривычному распорядку. Воспитательница уговорила детей, которые жили тут раньше, помочь новичкам с уборкой, а потом пригласить их поиграть. Она ничего не скрывала от деток и рассказала всё, что узнала о новоприбывших, так на адаптацию ушло меньше двух недель.

Олег особо ни с кем не контактировал, занимался на турнике и брусьях, много бегал и был в предвкушении того момента, когда он понесётся в парикмахерскую на следующее утро после дня рождения. В коллективные и спортивные игры его не приглашали, но боялись отказать, когда он сам приходил. Черноволосая воспитательница не проявляла к нему особого внимания до заветной даты. Утром шестнадцатого дня рождения она подозвала Олега к себе и слабо щёлкнула его по носу. Мальчик схватился за него и поднял от удивления брови. Воспитательница молчала и смотрела на юношу спокойными глазами унта. Это зрелище никак не повлияло на него, и он стоял напротив полный безразличия. Спустя пару мгновений на Олега уже смотрели обычные карие глаза.