— Но разве она не сдерживает?

— Ищи любовь жгучую, всепоглощающую, что идёт от чистого сердца. Её испытывает мать, что зацеловывает своего ребёнка, знаешь, так, что закапывается в его щёку. Тебе нужно искать такие чувства.

Борис почесал затылок.

— За мой скромный опыт, не припоминаю, чтобы хоть раз мне попался человек, в котором я бы почувствовал любовь.

— Элементарную вещь скажу, но люди не держат любовь на поверхности. Любовь не для всех.

Борис рассмеялся и старался не фальшивить, но ему показалось, что он не попадает в настоящий смех и сквозь затухающий хохот ответил:

— А ненависть для всех?

Виктор посмотрел в сторону и еле заметно кивнул.

— Я же могу любить всех. Ненависти для них у меня ни капли нет, — сказал Борис.

— Ты прав, ни капли. Вместо неё в тебе плещется недоверие, а любовь внутри тебя, глубоко внутри.

— Год уже прошёл, я другой человек.

— Унт, Борис, унт.

Чёрная сфера заволокла всё вокруг, она скрыла стойку ресепшена и входную дверь. Верхушка была совсем близко, руку протяни и коснешься. Борис выдохнул от облегчения и размял щёки ладонями.

— А теперь по делу, тебе есть, что сказать мне?

— Я знаю, у кого ещё есть иммунитет, это Семён, бывший хозяин магазина. Он хранит в своём теле большое количество безина и держит свои эмоции под контролем — это и есть ключ. Получается, нам с вами порабощение разума не грозит.

Виктор слушал своего подмастерья, потирая подбородок, и когда тот закончил, ещё несколько минут молчал. В его мыслях вырисовывались планы по свержению Аристократа, действовать нужно было быстро, раз на их стороне такое преимущество. Борис в этот момент терпеливо ждал ответа.

— Борис, то, что я дальше тебе скажу важно исполнить. Это единственный путь, путь к успеху. Ещё раз повторю, другого выхода нет. Нужно сказать Аристократу, что ты не подвержен гипнозу, но причину назвать ложную, а именно, что для иммунитета нужно чувство нонконформизма и независимости. Он тебе точно поверит, ведь в тебе есть то искреннее желание не подчиняться, а в Семёне такое чувство само собой разумеющееся.

— Постойте, я должен и его раскрыть?

— Должен, иначе ничего не получится.

— По вашему плану, что с ним должен сделать Аристократ, чтобы для нас всё прошло гладко?

— Семёна в живых он не оставит, это точно. Его жизнь и так принадлежит Аристократу, он просто вызовет его на честный поединок. Аристократ уже один выиграл, выиграет и второй. Тебя он не тронет, ты ему нужен для захвата моего салона.

Борис не чувствовал жалости или горечи из-за необходимости предавать унта, который сослужил ему такую важную службу, тем не менее он понимал, что это нарушение морального правила, людского неписанного закона. Виктор однозначно ошибается, нельзя отправлять Семёна на смерть только потому, что он был вовлечён в конфликт, даже не просто вовлечён, а внёс неоценимый вклад по его скорейшему разрешению. Мастер решил судьбу своего собрата за считанные минуты, вынес ему смертный приговор и назвал его единственным возможным выходом. Для Бориса вся ситуация была предельно ясна, но способа разрешения этой дилеммы с наименьшими потерями он пока не нашёл.

— Хорошо, раз по-другому поступить нельзя, я сделаю всё согласно плану.

— После Аристократ подошлёт ко мне Пропа и наверняка вызовет на поединок. Он подстрахуется за твой счёт, будь готов к тому, что нужно будет подчиняться ещё натуральнее. Проси у него всё, что на самом деле хочешь.

— После того, как я себя раскрою, я должен буду стать вашим врагом?

— Да, думай именно так. Внуши себе эту мысль для успеха нашего плана.

— Готов вас уверить, что ситуация для меня не сложная. Я в этом деле преуспел.

— В чём именно, обмане или вражде со мной?

— В том, чтобы умело притворяться. Виктор, я с вами слишком крепко повязан, чтобы вас предать.

Мастер ткнул его в то место, где была змейка, что тот услышал шипенье и почувствовал, как она шевелится на коже.

— От этого ты мог бы умереть.

— От чего? От тычка?

— Об этом никто не знает, но я могу управлять унтом или хинтом, если нанесу на его тело татуировку, но только одни сутки, как ты мог уже убедиться. И это ещё не всё, я могу убить от прикосновения к той самой первой татуировке.

Борис плотнее прижался к спинке дивана и сказал:

— Это угроза? Я же сказал, что мы связаны, и я вас не предам.

— Я тебе не угрожаю, как раз таки наоборот. Борис, расслабься уже наконец, я дал обещание. Помнишь?

— Помнишь.

— Если я один раз кем-то управлял, то второй раз этот фокус не пройдёт, и убить прикосновением к татуировке не получится. Штука эта одноразовая. И никто кроме тебя об этом не знает.

— Даже Никита?

— Даже Никита.

— А у него есть татуировка от вас?

— Есть. Голова слона на плече, — Виктор хлопнул себя по левому плечу, — Он не особо долго её выбирал, нашёл в каталоге и попросил набить на плечо. Я предлагал что-нибудь со смыслом, знаешь, такое с душой. А он настоял на слоне.

— А вы когда-нибудь управляли Никитой?

— Эту силу я против него не использую. Против него уж точно никогда.

— А есть ещё унты, ну, или хинты с вашими татуировками? Их вы контролировать пытались?

— Да, есть унты с моими татуировками, но ты с ними не знаком. Мог видеть в баре, но не более того. А контролировал я только парочку, включая тебя.

— А нам не пора закругляться? — сказал Борис, поднял руку и попытался пальцами прикоснуться к потолку сферы.

— Ты постоянно спрашиваешь Никиту о моей жизни. Сейчас самый подходящий момент, чтобы спросить напрямую, пока мы наедине.

— На все вопросы я уже получил ответы, не думаю, что вы скажите мне что-нибудь новенькое. Хотя давайте попробуем, почему нет. Последний раз я его спрашивал о цели вашей жизни. Он сказал, что вам очень хочется узнать, что же было в год резни, когда появилось седьмое правило.

— Да, скрывать это глупо, мало ли кто поможет. Ты и представить себе не можешь, каково это потерять год из жизни. Он просто пропал. Знаешь, его будто вырезали, и даже шва не осталось. В тот год случилось историческое событие для хинтов и унтов, зарождение нового правила, а я этот момент пропустил. Это как увидеть затмение, что бывает раз в тысячу лет. Тебе тоже не особо повезло, тебе тогда и года не исполнилось.

— Да меня и год назад дела унтов и хинтов не особо интересовали. А вот что меня по-человечески интересует, кто оставил вам шрам за ухом или хотя бы как?

Виктор провел пальцами по шраму, ощущая выпуклые рёбра узора.

— Честно говоря, не нашёл. Может меня пытали, возможно, что это был Семён с его способностью рисовать огнём.

— Мне это даже в голову не могло придти. Он точно не должен оказаться злодеем в нашей истории.

— Злодей тот, кто нарушает правила, а сейчас на горизонте только один такой унт — Аристократ. Мы должны его остановить. Ты запомнил, что тебе нужно сделать?

— Конечно.

— Мы закончили говорить на моменте, когда ты сказал, что в тебе полно любви, а я сказал, что в тебе много недоверия. Затем я сказал, что ты унт, и открыл купол. Сейчас я его закрою, а ты должен ответить мне.

Борис краем глаза смотрел на пол, в котором утопал чёрный купол, и уже натянул фальшивую улыбку.

— Да-да, я унт. Прошу прощения, оговорился. От старых привычек не так-то просто избавиться.

— Ты главное при людях не проговорись, что ты унт.

— Вы слишком серьёзно к этому относитесь. Они просто пропустят это мимо ушей, подумают, что я оговорился. Люди про нас ничего не знают, слово «унт» для них пустой звук.

— Я хорошо знаю людей, их суеверия смели не одно наше поколение. Сжигали как ведьм на кострах и считали себя правыми. Рядом с ними будь начеку.

— Само собой. Недоверия во мне ведь немало.

— Хочешь попрактиковаться с машинкой? Рука-то уже отвыкла.

Юноша вспомнил про свой кусок сала, на котором он живого места не оставил.