Он повернул кран от раковины к ванной, — в неё саму залезать не стал — открыл его и принялся промывать татуировку тёплой водой, поглаживая пресмыкающееся, будто на спине у него сложился комочком пушистый кот. Борис промокнул влажную кожу салфетками как медсестра, которая собирает пот со лба хирурга во время операции, затем начал втирать заживляющую мазь, стараясь не пропустить ни единого раздражённого участка. Татуировка казалась навязчивым ожогом, беспрерывно напоминающем о своём существовании, пульсируя и испуская жар. Ему было сложно в одиночку перебинтовывать себя пищевой плёнкой, он начал перематывать рёбра, но на втором кругу понял, что нужно было вести по часовой. Разорванная плёнка упала на пол — вот он настоящий Борис. В следующий раз он повёл правильно, но перебрасывать рулон через плечо и протягивать трубку за спиной стало для него главным испытанием. Покончив с процедурами, юноша натянул майку, убрал весь беспорядок и двинулся в сторону постели.

Ни последствия, ни татуировка, ни её обработка не были замечены бабушкой, что позволило Борису заснуть без посторонних мыслей.

Открыв глаза, Борис увидел деревянный пол перед собой и полукруг жёлтого света, окружённого непроглядной тьмой. Клейкий сон неспешно ослаблял хватку. Щелкнувшая в голове мысль о пробуждении в незнакомом месте выдрала его из сонного состояния. В панике взгляд начал прыгать по сторонам, ударяясь о границы светового круга. Он сидел на стуле, его руки были за спиной, как не странно, в удобном положении, а прямо над ним ярко горела лампочка. При попытке встать, ноги не сдвинулись с места, будто нервы перерезали: ни единой судороги или спазма, полное неповиновение.

Буйная фантазия молодого человека начала вырисовывать общую картину происходящего — его похитили, накачали дрянью, связали и либо продадут как товар, либо используют в качестве игрушки. Дыхание начало нарастать, было слышно, как оно сбивается, заполняя тишину комнаты. Помещение не пропускало шумов открытого мира за пределами её стен. Густая тишина и возможное нахождение пленителей неподалёку сдерживали Бориса от криков о помощи, которые скопились комом в горле.

Звуки туфель на плоской подошве мягкой и размеренной походкой двинулись в его сторону. Первым в круг света вторгся деревянный стул, а затем и его хозяин — татуировщик. Одежда на нем была прежняя, даже рукава подвёрнуты также, будто юноша от него и не уходил. Он поставил стул спинкой от себя и уселся напротив Бориса, уставившись на него привычно каменным выражением лица.

— Вы! — протянул Борис.

— Виктор, — спокойно произнёс мастер.

— Зачем вы меня похитили, связали, держите здесь?! — кидал обвинения юноша, высвободив комок истерики, скопившийся у него в горле.

— Ты сам пришёл, ты не связан и ты сам пришёл, — проговорил Виктор своим пустым, безэмоциональным голосом, передразнивая темп собеседника.

Борис почувствовал, как немеет и пульсирует нижняя губа, и не заметил, что его рот непроизвольно открылся. Он никогда не страдал приступами лунатизма, да ещё и для совершения таких масштабных походов — салон был в четырёх кварталах от его дома.

— Я повторюсь, ты не связан, так что можешь сесть нормально, — сказал Виктор, выставив руки перед собой. Правая ладонь была раскрыта, а вот левая что-то сжимала в кулаке.

Юноша пришёл в себя и на мгновение сосредоточился на своих руках, они были такими же непослушными и предательски бесчувственными, как и ноги. Он дал им команду хотя бы внахлест упасть ему на колени, что они незамедлительно сделали.

— А это тогда что? — спросил он. По голосу было слышно, что на место страха пришла наглость.

— Не знаю, затекли, наверное, — ни голосом, ни лицом татуировщик не показал насмешку, но такой интонации определённо не хватало, — Я знаю, что лунатиков нельзя будить пока они ходят во сне, поэтому я просто за тобой приглядывал, — пока Виктор говорил, он искал что-то в телефоне, а затем показал экран Борису.

Одинокий стул был окружён кругом света на фоне непроглядной тьмы. Блондин с красным пятном на голове размеренно входит в кадр, трогает сиденье промакивающими движениями и садится, сведя руки за спиной. Его глаза стеклянные и безжизненные. В одно мгновение они захлопнулись, шея ослабла, а голова повисла, слегка покачиваясь. Для Бориса увиденное было дикостью, которая никогда с ним не происходила. Он решил не вдаваться в подробности, а любыми способами попасть домой.

— Ладно, прошу прощения, что побеспокоил, но мне нужно идти, — сказал Борис, растирая бёдра. Он встал, опёршись руками о колени, и остановился, не дойдя до края жёлтого круга. — Вы меня проводите, а-ам?

— Виктор, — сказал мастер, продолжая безучастно смотреть перед собой, и добавил. — Ты оставишь её здесь?

На недоумевающем лице Бориса читался вопрос: «Кого её?» Мужчина протянул левую руку в его сторону и раскрыл ладонь, в ней лежала кобра, как на татуировке, которую ему сделали вечером, того же размера, цвета, только пасть была закрыта. Выглядело это так, словно плоский рисунок сошёл с его тела и стал настоящей змеёй, только окрас показался ему неестественным: глаза, язык и каждая чешуйка были одного аспидно-чёрного цвета. Пресмыкающееся подняло свою головку и плавно покачивалось, будто перед ним играл на флейте заклинатель змей. Кобра подняла кончик хвоста на уровень глаз и послала в сторону Бориса нечто похожее на воздушный поцелуй.

Он наблюдал эту картину, широко раскрыв глаза, и начал дрожащими руками ощупывать через одежду место, где должна быть татуировка. Но кожа над лопаткой не саднила.

— Забирай, — сказал Виктор, изображая неумелую улыбку. Его глаза при этом были пусты и не улыбались.

Он, наклонив ладонь, уронил змею на пол, но она не упала, а вошла в пол и снова приобрела плоскую форму. Свет и тени ложились на чешуйки естественно, казалось, будто на досках растянулась живая кобра. Она рванула к Борису со скоростью, не присущей её виду, и скрылась в штанине своего хозяина. Юноша, испугавшись, упал на пол и обхватил бедро обеими руками, перекрывая — как он думал — змее путь. Он не чувствовал, как она двигается под его одеждой, но через мгновение кожа над лопаткой начала саднить и пульсировать.

Сердце отбивало бешеный ритм, а по телу растекалось сковывающее онемение. Виктор, продолжая сидеть на стуле, повернул к юноше своё бледное лицо, которое на контрасте с тёмными волосами и чёрной одежной казалось совершенно бескровным.

— Если попрошу тебя не бояться, ты же этого не сделаешь? — сказал татуировщик и, не дождавшись ответа, продолжил. — А если так?

Виктор щёлкнул пальцами. Чувство страха пропало, будто его стёрли тряпкой как грязное пятно. Бориса это не удивило и не испугало, ведь внутри было пусто.

— Пожалуйста, присаживайся. Мне нужно тебе кое-что сказать.

Мастер дождался, пока он сядет, и только тогда приступил к рассказу.

— Твоя жизнь полна страхов, тебя воспитывали с их помощью: «Борис не отходи далеко от дома, играй под окнами, не дружи с этими детьми, не выходи на дорогу, убегай от хулиганов». Эти наставления из благих намерений сделали тебя мягким и трусливым. Ты всегда был лёгкой добычей для этих самых хулиганов. Кто-то довольствовался оскорблениями твоего пятна на голове, а кто-то хорошенько избивал тебя. Ты рос, и мир вокруг тебя становился шире, но людей, которые хотели тебя обидеть, становилось всё больше. Ты решил скрывать свои изъяны, свою суть, стал уподобляться своим обидчикам: курил и пил тайком, чтобы бабушка либо её знакомые об этом не узнали, нарушал покой других людей или обижал слабых, вот ещё и эта татуировка. Но в глубине души чувствовал, что ты другой и должен жить по-другому. В их мире для тебя нет места, эта мысль свербит внутри тебя. Верно?

— Верно, — ответил Борис сдавленным голосом.

Каждое слово татуировщика было правдой. Борис понимал, что все эти слова должны хоть как-то на нём отразиться, но внутренний голос говорил, что нужно внимательно слушать Виктора. Он стал владыкой его воспоминаний и чувств. Борис — листок бумаги в руках этого мужчины, и вся его жизнь была написана ручкой, а с этого момента запись велась карандашом. Мастер просто-напросто мог стереть лишнее или дописать необходимое.