Бабушка смерила его спокойным взглядом, но задержалась на татуированных руках. Шею и спину её внука покрыл холодный пот: она смотрела прямо на револьвер, который Виктор не успел спрятать.

— Да, приятно. Добрый вечер, — она будто пришла в себя и стала боком в проёме, — заходите на чай иль кофе. Я оладки подогрею.

Борис бесшумно выдохнул и зашёл в квартиру со словами:

— Ба, я и так у него много времени отнял. Человек занятой, ему пора уже. До завтра, Виктор.

— Доброй ночи, — сказал мастер и закрыл дверь.

Борис поспешно замкнул её, а затем повернулся к бабушке, в глазах которой читалось недоверие.

— А что ты не говорил, что на работу устроился?

— Ну-у, сама понимаешь. Решение приняли за один день. Собеседование и сразу трудоустройство. Ты ж знаешь, какой я у тебя умный.

— Да дюжа умный, раз тебя на работах дольше месяца не держат. Ещё и директор, татуированный весь, — сидел бандит, — бабушка махнула рукой. — Да все они бандиты. Не мог, кого получше найти? Скажи ему завтра, что передумал, другое место нашёл.

Пока она говорила, Борис, сидя на корточках, разувался, а когда поднялся, его лицо светилось добротой.

— Бабушка, насчёт татуировок — модно сейчас их носить. Я всё проверил, отзывы о нём только положительные, закон он не нарушал, а работать у него приятнее, чем где-либо.

Бабушка молчала, не меняя своего недоверчивого взгляда. Внук подошёл к ней ближе, стал боком и выставил руку вперёд, намекая, что хочет пройти. Они разошлись, но стоило ему повернуть дверную ручку, как бабушка спросила:

— Кем ты хоть работаешь? И что это за кусок плёнки у тебя из майки торчит?

Тело не двигалось, а глаза бегали из стороны в сторону. Одна мысль не позволяла открыть рот: «Смогу ли я соврать?»

— Я буду его помощником. Принеси-подай, иди…иди принеси что…что-нибудь, — Борис оторвал кусок целлофана. — А плёнка…он мне склад показывал.

— Опять тебя на склады потянуло, — недовольно проговорила бабушка. — Кушать будешь?

— А куда я денусь? — на выдохе сказал внук.

— Переодевайся и руки помой.

После ужина Борис лежал на кровати и подводил итоги. Кобра свернулась спиралью на его груди. Чувства были смешанные, как сметана и варенье, которые он ел на завтрак. С одной стороны он беспомощен, как пассажир потонувшего «Титаника»: вокруг только ледяная вода беспощадного океана. Но, с другой стороны, он не один, есть какая-никакая коряга.

Бабушка без стука вошла в комнату. Кобра вмиг среагировала и приготовилась к броску. Бабушка стояла и смотрела на внука. Видимо, она вспоминала, зачем зашла. Старушка напоминала пустынную черепаху с приоткрытым ртом, изрезанным морщинами. Наконец, она выдала:

— А тебе ко скольки на работу?

— Не беспокойся, Ба, я поставлю будильник. Обещаю, не просплю.

Бабушка расплылась в улыбке.

— Прям и побеспоко-о-оиться нельзя-я-я.

После того, как бабушка закрыла за собой дверь, Борис начал обдумывать, что у неё на уме. Она же не может притворяться. Чёрная кобра на груди внука, его проводил человек с револьвером в руках, а бабушка, будучи в очках, не обратила на это никакого внимания.

Его размышления прервал сладкий и лёгкий, зефирный голос кобры:

— Я ж говорила, Хозяин, люди не могут меня видеть.

— Мысли читаешь?

— Не мысли, лицо — всё на лице написано.

— Можешь выключить свет? — сказал Борис уставшим голосом, закрыл глаза и отвернулся от лампочки.

— Вам нужно обработать татуировку, а то…

— Не нужно. Она ж волшебная. Выключи, пожалуйста.

— Вы же не хотите, чтобы от меня осталось распухшее пятно, как у того в красном?

Глаза широко открылись, а вены на висках надулись. Борис вскочил с кровати и даже не обратил внимания на кобру, которая упала на ковёр и сразу с ним слилась. Юноша по плечо просунул руку в узкий проём и торопливо шарил за шкафом, куда бабушка точно не заглянет. Со всем необходимым он направился в ванную, а когда вернулся, посмотрел в бусинки глаз змеи и выпалил:

— Всё?!

На что она поднялась по его ноге и шепнула на ушко:

— Спокойной ночи.

“Мы слишком много думаем и слишком мало чувствуем”

Чарли Чаплин, к/ф Великий Диктатор.

На безоблачном ночном небе висел яркий полумесяц. Город практически опустел и затих: визжали колёса набирающих скорость машин, и рвали глотки выкидыши дешёвых кабаков. Тишину одного тёмного переулка нарушал глухой стук деревянной трости. Среди куч строительного мусора, от которых разило мочой и штукатуркой, шёл высокий, широкоплечий мужчина. Осанка прямая, а шаг размеренный как у дворянина.

Трое преградили ему путь, выплыли из темноты будто призраки. В кромешной тьме нельзя было различить цвет одежды троицы или мужчины. Стоило группе неизвестных появиться, как они захихикали подобно гиенам. Из рук банды начали расти тени. Мужчина поднял трость над головой, и в тот же миг переулок озарил оранжевый свет пламени.

Капюшоны чёрных спортивных костюмов закрывали большую часть лица, но дрожащие, серые губы им прикрыть не удалось. Троица застыла, глядя на огненный вихрь вокруг трости. Её держал коротко стриженый мужчина в тёмно-фиолетовом плаще, чьё лицо было таким же неподвижным как у статуи. Он резко опустил трость, за которой потянулись длинные языки угасающего пламени.

Мужчина пошарил во внутреннем кармане пальто и вытащил целую горсть предметов, которые напоминали цилиндры и не помещались у него в ладони. Он швырнул их в сторону троицы. Банда капюшонов как голодные собаки бросилась на эти предметы, они дрались за них и даже выгрызали, если у сородича оказывалось больше. Когда они закончили возиться, один из одичалой компании подкрался бочком на корточках к мужчине и протянул в левой руке один из этих цилиндров. Правую ладонь он раскрыл на манер попрошайки. Мужчина не шевелился. Капюшон жалобно мычал и пять раз помахал вперёд-назад левой рукой, а правую поднял выше.

Из трости вырвался поток пламени в виде толстой, пятипалой лапы, которая впилась когтями в ладонь попрошайки. Капюшон заскулил и попытался рывками выдернуть руку. Ладонь зашипела, запахло жёной кожей. Несчастный впился жёлтыми зубами в своё запястье.

— Я же запретил убивать молодого, тупые уроды. Только разгромить салон и запугать, — мужчина говорил спокойно, бесстрастно, совершенно не выражая эмоций. Лицо, освещаемое пламенем, тоже было пустым.

Обессиленный капюшон распластался на земле ничком. Когтистая лапа отпустила его и вернулась в трость. Обугленные островки на правой ладони дымились, но левая рука так и не выпустила цилиндр. Капюшон лежал без сознания с вонзёнными в запястье зубами.

— Вас же было пятеро.

В ответ двое принялись во весь голос плакать и реветь.

— Заткнитесь, — мужчина стукнул тростью, под которой полыхнуло пламя.

Капюшоны прекратили реветь, начали вытирать глаза рукавами и шмыгать носами.

— Значит, Жираф прихлопнул. К нашей следующей встрече найти им замену или…

Мужчина махнул тростью в сторону ближайшей горы строительного мусора. Из наконечника вылетел огненный шар, который подпалил обломки деревянных оконных рам и досок. Огонь вмиг перемолол всё в пепел и крошечные угольки. Парочка капюшонов схватили бессознательное тело своего товарища и скрылись в глубине переулка.

***

Утром Борис вышел из квартиры, не пропустив ни одного ритуала. В окна пробивался свет, а в нос запах сигарет. Он тяжело вздохнул и сказал:

— Как дела, погода, что в мире?

В пролёте третьего этажа курил другой мужчина лет тридцати. Борис подумал: «Не пропадать же добру, хотя меня и так заставят».

— Здравствуйте, — сказал он.

Мужчина смотрел в открытое окно и даже не обратил на юношу внимания. Борис ощутил лёгкую обиду, но подавил её и продолжил спускаться. Запах сигаретного дыма его не раздражал, а наоборот разжигал желание закурить. Таким людям, которые курили у них на лестничных пролётах, он был даже благодарен, потому что мог свалить всё на них, если бабушка учует.