— Молодец, не опоздал. Готов?

— Смотря к чему.

— Работать. конечно же. Тебя Виктор за этим послал: набираться опыта у собратьев унтов, приобщаться к коллективу, работать в команде и так далее, и так далее. Но сперва поговорим. Расскажи про свой опыт работы.

Борису показалось странным, что Аристократ не предложил пройти в место, где можно присесть или просто пройтись. Они так и стояли друг напротив друга на отполированном, молочно-зелёном полу.

— Целый год работал подмастерьем в салоне Виктора…

— Не-не-не, постарайся не тратить моё время. Я это и так знаю.

— Кладовщиком работал не долго, четыре дня.

— Интересно.

— До этого года два или полтора работал расклейщиком объявлений, официантом и курьером. Работу постоянно менял, не скажу, сколько точно проработал на каждой из них.

— А про четыре дня кладовщиком хотелось бы поподробнее.

Если бы это было настоящее собеседование, юноша обязательно умолчал про тот случай. Это самая серьёзная компрометация потенциального работника перед будущим начальством. Ты либо ушёл сам, не выдержав «комфортных» условий работы, либо тебя вышвырнули за профнепригодность. Третьего не дано. Сейчас Борис не боялся, это место и так гарантировано, тем более страха он теперь вообще не испытывал.

— Склад только открылся, я начал работать, ко мне приставили наставницу — хорошая женщина. Я быстро вникал во всё, что она мне говорила, не без ошибок, конечно. Замечаний особых не было, начальник говорил, что я делаю работу не так быстро, как нужно. Но я ведь новичок, конечно, я буду осторожен во всём, — Борис, понимая всю неофициальность диалога, всё равно подбирал слова, подходящие для настоящего собеседования.

— А ты не замечал за своим начальником…знаешь, такое поклонение успеху? Может он читал книжки по саморазвитию, постоянно о них говорил? Такой человек-мотивация, человек — успешный успех.

— Да именно так, продуктивность, успех, всё это про него. Мне казалось, что кроме успеха его ничего не интересует.

— Типичный фанатик. Не парься. Таких деспотов среди нашего брата полно. В его представлении работник должен встать на рельсы и тащить за собой весь состав с первого дня, но в жизни так не бывает. Люди ведь не машины.

У Бориса в голове сразу блеснула мысль о том, что Аристократ к нему подлизывается: корчит из себя рубаху парня. Судя по его опыту, это было впервые, обычно начальники предпочитали не сближаться и показывали, что они на ступень выше в пищевой цепи. Для Аристократа этот шаг был слишком очевидным, поэтому юноша насторожился ещё сильнее.

— Вот в этом-то и дело. Я готов усердно трудиться, но мне не дают. Ему не терпится, чтобы я стал профессионалом с первого дня.

— У нас такого нет. Я разработал для каждой точки программу обучения и управления, — Аристократ махнул головой вправо на висевшую в углу камеру с козырьком, — Тебя обучение, конечно же, не особо должно интересовать; ты тут ненадолго. А про камеры не забывай. Считай, что за тобой следит не только ТОТ, но и я.

— Здраво, — Борис фиксировал каждый выпад — сначала втирался в доверие, теперь угрожает.

— Ты сюда ездишь на метро? Компенсация за транспорт нужна?

— Нет. Оставьте себе. Я тут недалеко живу.

— Пока да. Но тебе нужно будет побывать во всех моих заведения. На метро ездишь? Я пополню тебе карту на несколько поездок.

— Да, пусть будет метро.

— Странное место. Вагоны, считай, оплот правильного поведения: стены завешены плакатами, голос вещает указания, а экраны показывают фильмы, как себя вести. Но там не всё продуманно, — Аристократ сдвинулся с места и пошёл направо, приглашая Бориса жестом последовать за ним, — Ты слышал, как голос в вагоне говорит, что нужно уступать место пожилым людям и женщинам с детьми.

Борис хотел его поправить, но промолчал: не хотелось показаться душной личностью при первой беседе с глазу на глаз. Юноша молчал и смотрел на Аристократа, который продолжал говорить:

— Получается, что правило предписывает, не уступать места мужчинам с детьми. Диктор так и говорит, что раз ты вышел гулять с папой, то будь добр постоять, — Они дошли до конца склада, развернулись и пошли обратно, — А в других вагонах запись уже куда более продуманная; там диктор говорит, что нужно уступать место пассажирам с детьми. И всё это в границах одного города.

— Думаю, всё зависит от воспитания. Кого хорошо воспитали, тот и так знает, как ему поступить.

— Но они не просто так вещают. Так они показывают, как нужно себя вести. Раз ты зашёл в вагон — будь добр. Не хочешь делать так, как мы говорим, тогда выметайся и не возвращайся.

— Не думаю, что меня выгонят из вагона, если я не буду уступать место.

— Это зависит от воспитания. Если там будет Виктор, он тебя за шкирку поднимет и не опустит, пока на твое место не присядет какая-нибудь бабка.

— Что там с работой? — Борис понимал, что это уже выливается в спор, а с этим унтом ему соперничать не хотелось.

Аристократ остановился, повернулся к нему и опять выставил перед собой трость так, что юноше пришлось сделать шаг назад.

— Ты видел раньше хинтов? Общался с ними?

— Видел, когда впервые пришёл в бар. Только так и не поговорил с ними. Виктор говорил, что устроит с ними встречу позже. Пока этим не стоит забивать…

— Вот и славно. Нужно доставить продукты одному хинту. Иди в зал и найди черноволосого парня с большим носом. Он выдаст тебе рюкзак с заказом, адрес и контакты клиента. Можешь задержаться у этого хинта, если хочешь.

Борис сразу развернулся и последовал в зал.

— Пока я не сказал, что ты можешь идти, от меня не отходи. Хорошо?

— Хорошо. Я могу идти?

— Можешь.

Это «хорошо» в конце предложения, Борис воспринимал как элемент влияния. Так манипулятор заставлял собеседника взять на себя ответственность. Каждое такое «хорошо» задевало его, а в пользователя этого гнилого приёма навсегда въедался ярлык.

— Привет, новичок, — сказал молодой человек с чёрными волосами, — куда идти знаешь?

— Разберусь. Мне бы адрес.

Работник поставил на кассовую ленту курьерский зелёный рюкзак с множеством красных кружков и надписью «Чудо» на нём, вытянул из верхней складки белую бумажку и протянул Борису.

— Видок у тебя конечно вообще не курьерский. Малиот подумает, что ему элитную доставку организовали, и на порог не пустит.

— Церковь значит, — сказал Борис, надевая увесистый рюкзак, чей вес показался юноше таким внушительным. — Особые наставления будут?

— Особо с ним не трепись и не пугайся. Ты же хинтов раньше не видел, — он не понижал тон голоса, невзирая на посетителей, которые проходили мимо совсем близко.

— Спасибо, учту.

Молодой унт так и знал, что его направят в ближайшую церковь инсентов только по одному слову «малиот». Санов этой религии очень мало и о них знали даже те, кто к ней отношения не имел, как например, Борис и его бабушка. Малиот — служитель церкви инсентов, главный человек в ней. Могут быть как мужчины, так и женщины. Малиот проводит службу, следит за порядком и управлением церковью. Высшим саном считается Матриарх — глава духовенства на отдельно взятой территории. Им может стать только женщина, потому что учение этой веры завязано на сдерживании своих чувств и эмоций, а женщинам это делать сложнее всего. На начальной ступени стоят анлоты, которые помогают малиотам. Обычно при церкви на одного малиота приходится от пяти до семи анлотов.

Церковь находилась в двух кварталах от продуктового магазина в противоположную сторону от дома Бориса. Здание было большим и старым, несмотря на то, что его не раз реставрировали, оно выглядело на свои сто с лишним лет. Эта церковь была построена в готическом стиле, но с одним отличием: стены раскрашены в небесно-голубой и белый. Символ веры — это знак эмоционального равновесия. Юноша стоял у входа в церковь и смотрел на него. Над двустворчатыми дверьми висели две позолоченные линии, которыми обычно изображают улыбку, одна зеркально другой, будто буква «Х» составленная из двух скобок упала на бок