«Что поделываешь?»

«Кино смотрю. Мечтаю, чтобы ты была рядом и держала меня за руку в страшные моменты».

«Ты, наверное, мечтаешь и чтобы я тебя за кое-что другое подержала», — ответила Бейли и сама не поверила, что смогла такое написать и отправить. Это было неправильно. Обмениваться непристойными намеками в это время и в этом месте — как будто она пыталась саботировать то самое событие, о котором больше всего на свете мечтал ее сын. О котором она и сама хотела бы мечтать так же сильно, но не могла.

Бейли наконец-то поняла, в чем дело: у нее были воспоминания об одиннадцати годах, проведенных с Дрю, в основном хорошие, а порой и восхитительные. И она не хотела, чтобы последнее из них — то отчаянное прощание в больнице — заместилось новым, посмертным воспоминанием о том, как мужчина, которого она любила, запертый в жутком новом теле из соломы, старой одежды и мешковины, пытается высказать им все то, что не успел раньше.

«Ах, если бы, — ответил Трой. — Я сегодня лягу пораньше. Думал, что нормально перетерплю эту ночь, но теперь мне хочется, чтобы она побыстрее закончилась. Хочется, чтобы наступило завтра».

«И мне тоже ×1000».

— Кто это был? — спросил Коди, когда она убрала телефон. Похоже, он немного сердился на нее, словно то, что Бейли отвлеклась, могло стоить ему всего. С ее лица спала маска спокойствия.

— Подружка. — Ну прекрасно, теперь ко всему прочему добавились еще вранье и чувство вины. — Желает нам удачи.

Нетерпение, пронизанное дурными предчувствиями, нарастало; кажется, все собравшиеся в первом ряду в той или иной степени ощущали его. Сидевший с дальнего конца вдовец средних лет делал какие-то дыхательные упражнения. Начать вдох, досчитать до пяти, задержать дыхание, досчитать до пяти, начать выдох, досчитать до пяти… Бейли видела, как он загибает пальцы.

Стало еще холоднее, часы на башне здания суда пробили девять — механические удары молотка о колокол были резкими, гулкими и пугающими. Эхо, казалось, раскатилось на мили вокруг и все еще ощущалось в вечернем воздухе, когда к нему добавилось что-то еще. Померещилось Бейли или остальные тоже это ощутили? Толпа за ее спиной на миг умолкла, а потом выжидающий шепот начался с новой силой.

Бейли подняла взгляд на крест с тем же страхом, с которым люди с большей виной на душе, чем у нее, смотрели бы на заносящего топор палача. Она не чувствовала ветра, но пальцы одной из набитых соломой перчаток начали подрагивать. Вскоре ожила вся рука, скользнув по перекладине, на которой держалось пугало, а одна нога начала сгибаться, ударяя каблуком о шест.

Во всем этом можно было винить ветер, пока не поднялась голова.

Зашевелилась вторая рука, пробудилась вторая нога, напряглись плечи; пугало наклонилось вперед и слабо, очень слабо попыталось оттолкнуться от креста. Голова запрокинулась к небу, потом опустилась ниже, к крышам окружающих домов, и еще ниже, к земле, к завороженной и ожидающей толпе… и если пугало действительно видело все это своими черными пуговичными глазами, тогда да, зрелище явно его взволновало… или возбудило.

Самый сильный страх вызывало у Бейли не то, что пугало шевелилось. Нет, причина была куда менее очевидна. Все живое дышало. Женщины и мужчины, кошки и коровы, птицы и обезьяны. Все живое дышало. Но не пу́гало. Его грудь и живот были так же неподвижны, как у трупа. Лишь сейчас она поняла, насколько неправильной выглядела эта имитация жизни без дыхания.

Рядом с ней встал на колени Коди — взволнованный, с широко раскрытыми глазами — и сложил руки у подбородка, закусив кончики больших пальцев. Когда Бейли обняла его за напряженные плечи, он этого, похоже, не заметил.

Пугало наконец-то смогло высвободить одну руку, а за ней и остальные конечности; вся эта пародия на человека повалилась вниз и приземлилась на бок под шорох ткани и соломы. Оно закопошилось, пытаясь подняться, медленно и беспомощно, как перевернутая черепаха. Потом уперлось в землю перчаткой, перекатилось на живот и на четвереньках поползло туда, где лежали принесенные ему дары.

Пугало осматривало их очень долго, дольше, чем когда-либо на памяти Бейли. Это повторялось каждый год: когда оно принимало дар, находило связь — тогда все понимали, кто это. Пугало ползало туда и обратно вдоль ряда подношений, словно чувствуя, что среди них есть что-то, чего оно не может найти.

Наконец оно замерло…

И сделало выбор.

Торт. Старый торт, который утром выглядел так, словно его достали из морозильника. Бейли не знала, чей он, тогда, и не знала сейчас. Коди испустил стон разочарования, и она прижала сына к себе. На сей раз он позволил Бейли это сделать, уткнулся лицом ей в бок и зарыдал. Она взглянула влево, потом вправо… никто не двигался. Более того, все, похоже, пребывали в таком же недоумении, как и она.

Тогда кто оставил здесь этот торт?

Она снова перевела взгляд на пугало. Оно непослушными руками ковырялось в торте, и отчего-то при виде этого ее захлестнула волна отвращения. У него ведь даже рта нет, неужели оно собирается есть? Нет, кажется, дело не в этом…

Бейли услышала за спиной какой-то шум.

…пугало разрывало торт на куски, чтобы добраться до того, что скрывалось внутри…

Она услышала голос, пытающийся перекричать нарастающий гомон толпы.

…отбрасывало в сторону горсти глазури и крошащегося бисквита, и наконец извлекло наружу…

Снова Мелани. Мелани Пембертон, пробиравшаяся в первый ряд, расталкивая добронамеренных мужчин, которые пытались ее удержать.

…музыкальную шкатулку. Старую, облупившуюся, расписанную арабесками. Музыкальную шкатулку.

Анджела? Это — ее сестра Анджела? Сейчас, спустя три года, после того, как ее…

А потом Бейли увидела самую душераздирающую — за исключением ее собственных потерь — в своей жизни вещь: пугало попыталось завести шкатулку, услышать ее песню еще раз, но не смогло; его затянутые в перчатки пальцы были недостаточно подвижны, недостаточно сильны.

— Вы решили, что она умерла! Помните? — прокричала толпе Мелани, наконец прорвавшись в первый ряд, чтобы занять свое место. — Все вы! Потому что так вам было проще забросить поиски! «О, Анджела наверняка уже мертва! Что поделать, жизнь продолжается!»

«О господи, — подумала Бейли. — Мы просто подумали…»

— Что ж, теперь она и правда мертва! И в этом виноваты вы! Все вы!

— Мама? — Коди умоляюще смотрел на Бейли. — Я не понимаю, что происходит.

Похоже, этого не понимал никто. Бейли никогда не слышала, чтобы хеллоуинская толпа так шумела — волны смятения, рикошеты возмущения. Она тревожно дрожала, как готовое броситься прочь перепуганное животное.

Как такое могло случиться? Они нашли окровавленную блузку Анджелы, а пару дней спустя — два ее пальца, валявшихся на обочине шоссе. И больше ничего. Ни слухов, ни намеков, ни улик. Проходили дни, потом недели и месяцы. Постепенно все пришли к одному и тому же заключению, которое передавалось от человека к человеку, как простуда: несчастная девушка наверняка мертва, и однажды где-то найдут то, что от нее осталось.

Но зачем этот обман? Зачем нужен был торт… разве что Мелани не хотела оставлять шкатулку на виду у всех, потому что боялась, что кто-то ее узнает. Но если так…

Нет. Нет, эта мысль была слишком жуткой, чтобы ее развивать.

Коди потянул ее за рукав пальто:

— Я хочу домой.

Мелани уже добралась до конца первого ряда, на пути к пугалу оттолкнув мэра, который, похоже, думал, что оказывает всем услугу, пытаясь остановить скандальную женщину. Она упала на колени рядом с поделкой из одежды, соломы и мешковины и осторожно дотронулась до нее, как будто более сильное прикосновение могло изгнать дух ее сестры, а узнавшее Мелани пугало коснулось ее в ответ.

Бейли не нужно было слышать ее голос, чтобы знать, что последует за этим. Те самые вопросы, которые Мелани хотела задать уже несколько лет.

«Кто тебя похитил?»