Отблагодарила ли ты меня хотя бы улыбкой? Нет. Впрочем, ты и не приняла это как должное. Ладно, хоть кивнула, но едва заметно, будто тебе это трудно и едва ли не больно.

Ты вошла внутрь как раз в тот момент, когда я решил, что это твоя последняя проверка. Последний шанс измнить будущее. От твоего дома до этой кофейни рукой подать, значит, ты здесь постоянный клиент. Тебя наверняка знают все работники. Не могут не знать. Ну, хотя бы один смешок в разговоре с бариста. Давай же, я на твоей стороне! Я знаю, ты сможешь.

Но ты и этого не делаешь.

Запечатанная в зеленый дождевик, с которого капает вода, ты просто стоишь у кассы, не поднимая головы в огромном, как у монаха, капюшоне, и пересчитываешь сдачу. В последний момент вдруг решаешь бросить ее в банку для чаевых. Приятный жест — уже теплее, — но его одного недостаточно, чтобы что-то изменить. Приговоренные к смертной казни и умирающие часто отказываются от принадлежащих им земных благ, и, если ты не понимаешь, что сама находишься в такой ситуации, это наименьшая из твоих проблем.

Жаль, что ты не видишь выражения, с которым бариста провожает тебя взглядом. Она знает тебя, знает лучше, чем ты думаешь; может, даже знает, кто ты на самом деле — знаменитая блогерша-психопатка. Она знает, что с тобой происходит, и желает тебе добра.

Тебе стоило уделить ей больше внимания.

Но посмотри-ка! Ты скрываешь внутри по меньшей мере один сюрприз. Ты взяла кофе навынос, но останавливаешься у островка с пряностями? Я был уверен, что ты девочка, не любящая излишеств и пьющая только черный кофе, но тебе нравится корица. Кто бы мог подумать!

Пожалуй, возьму самый большой стакан кофе: не сомневаюсь, впереди у нас с тобой невероятно длинная ночь, которая принесет нам обоим очищение.

Но не проходит и трех минут, как все идет наперекосяк. Я едва успеваю выйти и вернуться на тротуар на другой стороне дороги, так что мне остается только смотреть. Смотреть и сожалеть о том, что так подвел тебя. Если бы я держался ближе, я бы…

Это даже не твоя вина. Горел пешеходный зеленый. Дорога твоя. Любой может подтвердить. Даже я — а я знаю тебя лучше других — не сомневаюсь, что у тебя были другие планы: ты просто собиралась перейти на другую сторону улицы без происшествий, так же, как и тысячи раз прежде.

Я понимаю, что случится, еще до того, как все происходит. Поднимаю глаза и вижу машину; волосы на загривке встают дыбом, и я знаю, просто знаю, что машина движется слишком быстро, что она не успеет остановиться вовремя, и бегу по тротуару; если бы я держался ближе, я бы вытащил или вытолкнул тебя из-под колес. Все должно быть не так!

Тебе было уготовано намного больше.

Водитель замечает тебя слишком поздно; загораются красным стоп-сигналы, и машину заносит на мокрой дороге. Ты этого не знаешь. Не видишь приближающуюся машину. Мне любопытно: если бы ты видела, если бы у тебя было время, хотя бы мгновение, чтобы среагировать, реальная перспектива умереть заставила бы тебя задуматься, раз уж ничто другое не смогло?

Но ты спряталась за капюшоном и не смотрела по сторонам. Один сокрушительный удар — и ты кувыркаешься в воздухе среди капель дождя и веером выплеснувшегося кофе. И, словно этого недостаточно, ты приземляешься на ветровое стекло машины на встречной полосе и снова отскакиваешь.

Даже я вздрогнул и на мгновение закрыл глаза.

Ну как, подтверждаются твои худшие опасения о том, что ни миру, ни людям не хочется к тебе прикасаться? Они толпятся вокруг и глазеют; впрочем, к этому ты привыкла. Однако я видел и не такое, и зрелище меня не отвращает — по крайней мере, в том смысле, в котором отвращает их. Мне несложно присесть рядом с тобой на асфальт. Несложно прикоснуться к тебе. Несложно обнять. Меня не беспокоит, что твоя жизненно важная жидкость пропитывает мою одежду.

А ты вообще в сознании?

Странно дышишь. Нехорошо. Редкими, короткими глотками, словно рыба, задыхающаяся на воздухе. Твои глаза блуждают, как у младенца, пытаясь сфокусироваться хоть на чем-то, и, судя по всему, ты не понимаешь, что произошло. Это ожидаемо, но я не собираюсь тебе ничего объяснять.

— Останься с нами, Дебора.

Да, это говорю я. И я думаю, что сейчас ты смотришь на меня. По крайней мере, ты не сводишь с меня глаз. Тем хуже, потому что в них я вижу миллион вопросов и не знаю, как на них ответить. Не здесь, не сейчас, не на эти.

Я даже на свой ответить не могу.

Это бы случилось с тобой, даже если бы меня здесь не было.

Мое присутствие ничего не изменило. Я ни на что не повлиял. Мне не дали возможности донести до тебя хотя бы один аргумент.

Так зачем меня сюда привели? Чтобы я стал свидетелем? И все? Всего-то?

Иногда все, что остается, — стоять на коленях под дождем и задаваться вопросом, что же пытается сказать тебе вселенная. Но для меня это уже пройденный этап.

Ты ведь не против, что я зашел в твою квартиру? Ключи из кармана, можно сказать, сами выпали мне в руки.

Я рассчитывал увидеть это место совсем при других обстоятельствах. Рассчитывал, что и ты взглянешь на него иначе — как бывает, когда показываешь новое место другому и гадаешь, каким он его видит.

Теперь это невозможно. Это «сегодня» уже никогда не наступит.

Должен признать, меньше всего я ожидал увидеть лимонно-желтые стены.

Хм, может, ты и пыталась. Как умела.

Я продолжаю говорить с тобой, как с живой, но, может быть, уже поздно. Не знаю, не знаю… Там, на дороге, ты выглядела паршиво. Не похоже было, что мне есть на что надеяться. Странно слышать такое от меня, да? Но я всегда нахожу повод для надежды. Я считаю, что надежда умирает последней. Так что, если ты не против, я пока продолжу наш разговор.

Лимонно-желтые стены. Ядрена вошь! Да ты меня обставила.

Однако самое интересное тут — плакаты на стенах.

Я понял замысел не сразу. Сначала не сообразил, что за композицию ты пыталась создать в спальне из этих плакатов. Казалось, они не связаны. На западной стене — какой-то лес не то ранним утром, не то поздним вечером, по земле стелется туман, и лишь одна фигура в центре. На восточной — вид, снятый из огромной пещеры: крошечная лодочка, уплывающая в косых лучах солнца. На первый взгляд, никак не связанные друг с другом образы.

Но вот же — на северной стене — плакат, который все объясняет. Вот она, связь. Четко виден только серп луны, а фон настолько темный и размытый, что даже неясно, где находится человек, стоящий на коленях в центре композиции. Что это? Тюремная камера? Темница? Канализационный коллектор? Гребаная старая изба? Нет, мне правда очень интересно.

Название соответствующее: «Темная ночь души». Не лучше и не хуже любого другого. И еще цитата. Ну-ка, что у нас тут? «Сердце мистика чувствует, что печаль и страдания служат вратами на пути к свету истины. Не беги от тьмы, ведь однажды она приведет тебя к свету».

Так. Даже не смей говорить мне о темной ночи души.

Поэтому я здесь, серьезно? Это что, шутка?

На какой помойке ты откопала этот пафосный бред? Кто сказал тебе, что нужно пройти через подобное? Это заблуждение. В каком саду лжи ты выкопала идею о том, что боль и уныние не являются неестественными состояниями, с которыми надлежит бороться? Какой внутренний изъян привел к такому отклонению и убедил тебя, что избранный тобою путь теней хоть сколько-нибудь нормален?

Меня и то растили лучше. Мне обещали куда больше. Мне обещали.

Это — мое по праву рождения. Это — мой долг. И я получу счастье, которого заслуживаю.

А ты? Ты стала жертвой худшего вида пропаганды.

И куда тебя это привело?

Так не должно было быть. Так не планировалось. Ни для тебя, ни для меня, ни для кого, и все, кто думает убедить меня в обратном, — все обнаруживают, что свет сопротивляется. Свет не хочет покидать вас.

Теперь-то мне все ясно. Я считал тебя куда опаснее, чем ты есть. Ты всего лишь очередная марионетка, пустышка. Жертва бесконечных ошибок мышления и собственной дремучей глупости. Ты просто не могла взять в толк, что мир настолько изобилен, что все принадлежит тебе с рождения, и, чтобы получить это, достаточно сказать «да». Ты невероятно усложнила себе жизнь.