Школы, в которые ходили Джейкоб и Фиона, стояли неподалеку друг от друга, и в понедельник, задержавшись на работе, мама попросила Джейкоба сделать крюк до начальной школы, встретить сестру и вместе дождаться ее приезда. А он тоже задержался.

И как назло, именно в этот день Рассела Бернса отправили по тому же маршруту.

Завел его рюкзачок Фионы с героинями My Little Pony. Когда пришел Джейкоб, она уже плакала под тем деревом, у которого они договорились встретиться. Если честно признаться, он и сам недолюбливал этот рюкзачок и предпочитал, чтобы его не видели рядом с этой розовой штукенцией, но… нет. Просто нет. Фиона была его сестрой, и он должен был за нее заступаться — что Джейкоб и сделал, хоть и знал, что боли не избежать.

Он не помнил, кто кого первым толкнул, но считал, что теперь это уже не важно. И все могло обернуться куда хуже — для него драка могла закончиться не только синяком под глазом. Однако, хоть Рассел и знал все, что только можно знать о том, как быть хулиганом, Джейкоб кое-что знал о том, как драться по-настоящему. Папа об этом позаботился, записал его в секцию. Рассел и сам ушел оттуда с фингалом. А еще с разбитым носом, опухшими губами и прихрамывая. Под конец он опустился до угроз, но в каком-то смысле они были куда страшнее его кулаков.

Они сделали для снежного Рассела третью голову, и это все еще им не наскучило.

Так прошло утро этого самого лучшего снежного дня, а потом мама позвала их обедать.

Час спустя он засел за свой Xbox и погрузился в одну из тех своих пяти или шести игр, суть которых сводилась к расстрелу полчищ монстров на чужой планете или на завоеванной ими Земле. Слишком сильно над сюжетами таких игр раздумывать не стоило, чтобы не задаваться вопросом, как у этих тварей хватило ума покорить целую планету, если они настолько тупы, что кидаются на тебя, хотя ты весь увешан пушками. Если хоть немного следить за окружением, боеприпасы у тебя никогда не кончались — патроны, батареи и ракеты валялись повсюду, ожидая, когда их подберут, и это тоже казалось не слишком-то реалистичным.

Но при этом игры точно так же ему не наскучивали, хоть порой Джейкоб и думал о том, что будет, если Рассел Бернс притащит в школу пистолет, чтобы завершить то, что начал в понедельник. Иногда такое случалось. Родители из кожи вон лезли, чтобы ты об этом не услышал, но их власть над звуками была не так велика, как им казалось.

Все это было лишней причиной считать, что снегопад не мог случиться в более подходящее время.

Дом наполнился запахом печенья — мама с Фионой на несколько часов переквалифицировались в пекарей, — и вскоре целая тарелка его возникла под рукой у Джейкоба; ему даже не пришлось просить.

Так проходил этот самый лучший снежный день, пока наконец, хоть он и казался долгим, не возникло ощущение, что он закончился. Джейкоб вернулся в свою комнату; был ранний вечер, но, глядя в окно на непрекращающийся снегопад, меркнущий свет белого, как кость, неба, мерцавшие на улице огоньки — в доме Креншоу и дальше, — он все равно чувствовал, что день ушел навсегда. Почему-то от этого было грустно, ведь Джейкоб хотел большего, и, хотя завтра он его получит, оно будет уже не таким свежим. Сегодняшний день не повторится.

Он не повторится никогда.

Папа вернулся домой в ярости: кто-то помял заднюю панель его «ауди». Виновник скрылся, даже не признавшись, и предоставил своему деянию испортить папино настроение, когда он его обнаружит.

— А если ты выходишь из себя на стоянке, это считается дорожным гневом? — спросил он. — Потому что, если бы я поймал того парня, я бы за себя не ручался.

Впрочем, папа и так едва добрался до дома в целости и сохранности — после суток снегопада, который и не собирался прекращаться, дороги занесло так, что было ясно: завтра он до студии не доберется, а если и доберется, смысла в этом не будет, потому что все остальные не приедут.

«СНЕГОПОКАЛИПСИС» — так это назвали в вечерних новостях, потому что на любое масштабное событие обязательно нужно навесить дурацкий ярлык. Хотя если бы кто-нибудь сделал игру под названием «Снегопокалипсис», Джейкоб бы, без сомнения, захотел купить ее сразу в день релиза.

А вот этот Снегопокалипсис выглядел все менее и менее веселым. Он длился уже двадцать шесть часов, и с каждым часом сугробы становились на дюйм выше. Дело обстояло даже хуже, чем после метели двухлетней давности, когда снега выпало так много, что уборочным машинам некуда было его сваливать. Выбравшись в пригороды, их семейство тогда как будто столкнулось с чередой грязных новых горных хребтов. Основные дороги кое-как расчистили, а вот на боковых улочках снег превратился в твердый лед, тусклый и серый, как чугун. По нему они и ездили несколько недель. Мама говорила, что это словно вести машину по леднику.

Но Джейкобу никогда еще не приходилось видеть следы падения людей. Тротуары посыпа́ли солью, но это не работало. Сколько бы лед ни таял, под ним обнаруживалось только больше льда, а замерзая, он приобретал скользкую и острую как терка текстуру, и местами взгляд натыкался на брызги и пятна замерзшей крови. Представлять это себе было жутко. Все ходили в парках, длинных штанах, ботинках, перчатках — а значит, поранить можно было только что-то выше шеи.

До этого зимний снег всегда ассоциировался у Джейкоба с мягкостью и тишиной. Ты падал в него с мягким «бубух», а если уж упал, можно было заодно и сделать «снежного ангела». Он никогда не задумывался о том, что зима может врезаться тебе в лицо подобно тесаку.

Он представлял себе, как упавшие люди лежат, ошарашенные, и смотрят, как под ними образуется алая слякоть. А ведь на морозе любая боль сильнее. Джейкоб надеялся, что все они были не одни, что рядом нашелся кто-то, способный помочь.

Ведь если бы это оказался кто-то вроде Рассела Бернса, он бы только посмеялся.

К утру пятницы снег был уже выше колена, и они вернулись к нормальным будничным завтракам. Фиона ела свои хлопья с таким лицом, словно ее обжулили в игре. Снежная крепость за окном превратилась в бесформенный бугор с провалом посередине, а рухнувшие останки снеговика-Рассела были почти полностью погребены. Больше ему заслуженная кара не грозила.

Мама ушла работать из своего домашнего кабинета по удаленной связи; у папы тоже была в доме мини-студия, но он туда не пошел.

Он был одним из трех совладельцев настоящей звукозаписывающей студии, но рок-группы там альбомов не делали и рэперы туда не заглядывали, а значит, ничего такого, что Джейкобу хотелось бы послушать, студия не выпускала. Там занимались музыкой для кино, сериалов, реклам и игр — ну ладно, игровые саундтреки, это круто — и, если верить папиным словам, вечно пахали в условиях какого-нибудь невозможного дедлайна. Когда Джейкоб там бывал, только секретарша на входе не выглядела так, будто находится на грани нервного срыва.

Папа всегда мог взять отгул, но это делало следующий рабочий день только хуже.

На этот раз, одевшись и выйдя на улицу с лопатой, чтобы наброситься на снег и расчистить тропку к почтовому ящику, помощи он не попросил и вообще не сказал ни слова. Очень скоро на следившего за ним из окна Джейкоба навалилось чувство вины. А если с папой случится сердечный приступ? Это же он будет виноват. Папа не был похож на человека, с которым может случиться сердечный приступ, но ведь всякое бывает.

И поэтому, хоть он и предпочел бы заняться чем угодно другим, Джейкоб выбрался наружу, чтобы помочь.

Они копали и разгребали, отбрасывали лопатами снег то в одну сторону, то в другую, наваливались на них, вспахивая ими сугробы, как плугами, но, хотя в конце концов они и пробились к почтовому ящику, тропинку позади них уже понемногу засыпа́ло. Джейкобу представилось, что они будут работать вечно, оставляя за собой что-то вроде недолговечного инверсионного следа самолета. Оглянись — и вдалеке уже не будет никаких признаков того, что они здесь прошли.