— В конце концов, — сказала через плечо Лорелея, — я начала думать о демонах как о духовном эквиваленте антиматерии.

Первые ночи в мотеле напоминали ночевки в лагере; Лорелея лежала на кровати, я — на полу, и оба мы не спали, но и не спешили сделать первый ход. Мы были терпеливы, позволяли всему идти своим чередом и, возможно, не хотели второпях совершить ошибку.

Мы просто разговаривали, и хотя можно было подумать, что за четырнадцать лет у нас набралось много тем для обсуждений, среди них оказалось на удивление мало того, что имело значение. Поэтому у нас было вдоволь времени, и пространства, и тишины для того, что его имело.

Например, для главного моего вопроса:

— Как, бога ради, ты в это ввязалась?

— Сначала была фотография, — ответила она. — Я просто начала ходить в подобные места, чтобы делать снимки. Они были мне ближе. Они больше меня отражали.

«Что именно они отражали?» — подумал я, но не спросил. Пустоту? Покинутость? Выжженность? Трудно было слышать это и не ощущать вину. И хотя сейчас Лорелея была гораздо лучшим фотографом, чем тогда, когда мы были вместе, я бы отдал почти все, чтобы она снова стала такой, как прежде, и видела мир так, как раньше.

— Может быть, из-за того, что я всю свою жизнь занималась фотографией, я стала наблюдательной, — сказала Лорелея. — А может, я такая от природы. Я хотела бы рассказать тебе какую-нибудь драматичную историю… Однажды я вернулась домой, а эти твари пожирали моего мужа… Я правда хотела бы. Но не могу. Я просто. Начала. Их. Видеть.

Должно быть, это заняло годы. Годы, в которые она подмечала закономерности, боролась с неверием, считала себя сумасшедшей. Мне достался экспресс-курс с наставницей. Лорелея прошла через это одна.

— Они тебя не пугают?

— Я никогда не рискую к ним приближаться, — сказала она. — Но они, похоже, не нападают на людей. По крайней мере, я о таком не слышала.

— Почему? Казалось бы, от них можно этого ожидать.

— Не знаю.

Мы умолкли, прислушиваясь к какой-то ссоре, происходившей то ли снаружи, на стоянке мотеля, то ли в другом номере. Сначала разговор на повышенных тонах, потом неподдельная ярость. Я напрягся, сердце заколотилось в два раза быстрее. Вскоре остался только один голос, стонавший и утихавший по мере того, как его хозяин уползал прочь. Выстрелов не было. Возможно, его ударили ножом. Не исключено, что скоро мы услышим сирены. А может быть и нет.

— Какой она была? — спросила Лорелея.

Множество мелких подробностей уже начало расплываться и выцветать. Да и что я должен был сделать — выдать череду эпитетов и характеристик? Она была ростом пять футов четыре дюйма, и ее волосы казались красными в ярких лучах солнца, и она вечно притаскивала домой бродячих кошек, и ее память всегда работала лучше всего, когда мы ссорились? Никому это не нужно.

— Сколько времени прошло? С тех пор, как она…

— Это было в августе прошлого года, — сказал я. — Пятнадцать месяцев.

— Достаточно времени, чтобы ты поучаствовал в нескольких боях. Верно?

Я помолчал, считая в уме.

— В пяти.

— Ты говорил, что побеждаешь примерно в половине случаев. Каков твой результат с тех пор?

— Я выиграл их все.

Какое-то время Лорелея ничего не говорила, позволив этой фразе висеть в воздухе, пока мы оба гадаем, что она означает. Либо то, что я вкладывал все в обновленную волю к победе, либо то, что меня перестало заботить, ударят меня или нет, а это всегда дает бойцу преимущество. Скорее всего, второе. Моя жена никогда не видела меня со шрамами. Они появились после нее.

— Пожалуйста, не злись на меня, — сказала наконец Лорелея. — Но, может быть, тебе захочется для разнообразия направить эту энергию на что-то важное.

Я так и не спросил, как она познакомилась с Маркусом и Фиби. Должно быть, с охотниками на демонов это происходит так же, как с фанатиками НЛО. Их притягивает друг к другу какая-то странная разновидность магнетизма.

Маркус и Фиби все это время жили на противоположной стороне того же самого дерьмового мотеля, точно так же играли в шпионов на стадионе, и на следующее утро, когда Лорелея повела меня знакомиться с ними за пончиками с кофе, смотрели на меня как на нового члена команды.

Я гадал, не будут ли они выглядеть так же, как Лорелея, — изможденными, больными, проваливающимися в самих себя. На самом деле Маркусу это даже пошло бы на пользу. Когда-то он был священником из южных баптистов, а выглядел как старящийся самоанец, ни разу в жизни не отвернувшийся от предложенной отбивной. Фиби оказалась этакой пикси с короткой стрижкой и явной нелюбовью к косметике. Если бы я не знал, что она женщина, то, наверное, считал бы ее мальчиком, пока не подошел бы достаточно близко, чтобы разглядеть «гусиные лапки» в уголках глаз.

При виде этой парочки мое любопытство — и беспокойство — относительно того, почему на Лорелею все это влияет сильнее, удвоилось. Может, дело было в близости. Она больше времени проводила, залезая вслед за этими тварями в их логова, подвергаясь влиянию их выделений. Точно так же, достаточно долго побродив по канализации, начинаешь выдыхать метан. И заражаешься малярией, проведя достаточно времени не на том болоте.

— Я пока еще на это не согласился, — сообщил я им. — Просто чтобы вы знали.

— Ничего страшного. Не торопись, сынок. Они никуда не собираются, — ответил Маркус. В голосе его до сих пор сохранялись сильные, экспансивные ноты стоящего у амвона проповедника. — С другой стороны, как тебе должно было подсказать то гигантское мушиное пятно на стене стадиона, у них есть определенный срок годности. Мне бы хотелось сделать это прежде, чем тот, который поселился на крыше, решит, что его время вышло.

— Вот что меня беспокоит, — сказал я. — Если существо, способное с такой силой запустить себя в стену, хорошенько врежет мне по голове…

— А ты не думал, что можешь оказаться для него таким же твердым, как та стена? Стене же ничего не было. Вы оба сделаны из плоти и костей… только движут вами совершенно разные духи. Твое неоспоримое преимущество в том, что ты в последнее время не распадаешься изнутри. — Маркус разорвал покрытый шоколадом «медвежий коготь» и окунул половину в кофе. — И вообще. Я ни разу не слышал и не видел ничего, что заставило бы меня думать, будто они способны оказать хоть какое-то сопротивление. К тому же они явно не испытывают к телам, которые занимают, ничего, кроме презрения.

— Тогда почему бы тебе не снять его оттуда самому? — спросил я.

Маркус затолкал пропитавшийся кофе кусок теста в рот.

— Они ведь и на месте сидеть не будут. А я — ты только не удивляйся — двигаюсь не так уж и быстро, и не сказать чтобы тихо.

В разговор вклинилась Фиби:

— Есть еще один вероятный фактор. — Она явно была в команде гиком. Мне подумалось, что Фиби из тех, кто таскает с собой в туалет ноутбук. — Я тут провела исследования, показала кое-каким людям фотки с кляксой, которые сделала Лорелея, и… есть теория, что, когда они решают взять самоотвод вот так, нарушая законы физики, им кто-то помогает. Они не просто разбегаются и прыгают. Их еще и тянут. Они сосредотачиваются на чем-то, обладающем значительной массой, — хрестоматийном неподвижном объекте, — происходит что-то вроде всплеска положительного и отрицательного зарядов, а потом… — Она резко хлопнула в ладоши. — Но, как я уже говорила, это лишь теория.

Лорелея называла их духовным эквивалентом антиматерии. Когда такие частицы сталкиваются, они не просто разрушаются. Они аннигилируют. Обнуляются.

Маркус наклонился поближе ко мне.

— Тебе разве не хотелось когда-нибудь попробовать свои силы против чего-то большего, чем простой человек? Ты бьешь его, он бьет тебя, один из вас побеждает, другой проигрывает, потом вы обнимаетесь по-братски — и чего вы добились? — Он выглядел так, словно почти мне завидовал. — Сынок… тебе выпала возможность присоединиться к невеликому числу людей, боровшихся с ангелами и демонами. Неужели ты и впрямь откажешься от такой возможности?