— Ни то, ни другое. Мне может понадобиться твоя помощь в торговой сделке.

Гуннер нахмурился.

— И что мы продаём? Грузовик, который только заполучили?

— Нет. Женщину.

От этого заявления уголки губ Гуннера опустились.

— Ты же не серьёзно.

— Она не может здесь остаться.

— Почему?

— Во-первых, она меня ненавидит, — выпалил Аксель.

Гуннер через мгновение рассмеялся.

— Пленница ранила твои чувства?

— Нет. — Аксель не собирался говорить «может быть», потому что, как он уже сказал Лауре, ему всё равно.

— Да не гони. Ты раздражён. — Гуннер заржал. — Должно быть, приятно было делить с ней постель.

Его кулак почти встретился с ухмылкой Гуннера. Почти. Аксель нахмурился.

— Я не прикасалась к ней.

Это Лаура на нём распласталась.

— Как скажешь.

— Я велю Карлосу прощупать наши обычные места, может, найдём кого-нибудь, кто согласится на сделку.

— Ты говоришь о скупщике рабов. — Слова Гуннера были тихими и едкими. — Мне это не нравится. Анклав покупает и продаёт людей, но не мы.

— Мы не продаём наших людей, но в данном случае она хочет вернуться. С таким же успехом можно вернуть её за вознаграждение.

— Это очень близко к истине, — заметил Гуннер.

— Я должен думать о благе группы.

— Если бы ты поинтересовался мнением группы, ответ, возможно, тебя удивил.

— Ты же знаешь, нам нужны припасы. А припасы требуют средств, которых у нас нет. Мы не можем продолжать воровать.

— Мы в таком отчаянном положении, что нам нужно кого-то продать?

— А ты как думаешь?

Гуннер вздохнул.

— Вероятно, я правильно тебя ненавижу. Нам бы кое-что пригодилось, и если она не хочет остаться, то не окажем ли мы ей медвежью услугу? Она хорошенькая. И за неё дадут хорошую цену, несмотря на возраст.

Сейчас Гуннер признал то, что беспокоило Акселя.

— Она не старая.

— Может для тебя, но не для остальных.

Аксель изложил основной план.

— Как только найдём покупателя, поедем и встретимся, чтобы произвести обмен. Я хочу, чтобы ты поехал со мной. Кэм и Кейси тоже. Мы возьмём багги и мотоциклы.

Быстро и легко они промчатся там, где не проедут крупногабаритные грузовики.

— Когда отправляемся в путь?

— Думаю, через день или два. Нужно отправить сообщение и дождаться ответа, а потом Карлос будет настаивать на торге.

— Также зависит от сигналов сотрудничающих. — Гуннер кивнул. — Поскольку у нас впереди несколько дней, я собираюсь осмотреться, поискать, не замечу ли ещё каких-нибудь признаков рыщущих по округе солдат Анклава.

— Если что-то обнаружишь, в одиночку не вмешивайся.

— Если только не смогу этого избежать.

— Не говори глупостей, — прорычал Аксель. Уже не в первый раз Гуннер предлагал нанести упреждающий удар. Будучи моложе, Аксель полностью понимал это стремление. Свобода народа. Открытые купола. Прекращение нападений на жителей Пустоши.

Но маленькие бродячие группы не могли пробить брешь в механизме, который был иерархией Анклава.

Или могли? До него дошли слухи, что кто-то провозгласил себя королём, предложив альтернативу и пренебрегая законами Анклава, чтобы установить собственные правила. Проблема с этим конкретным слухом заключалась в том, что никто не знал, где находится это предполагаемое королевство.

— Нет ничего плохого в том, чтобы устранить угрозу. — Гуннер всё ещё не полностью усвоил урок маскировки, а не борьбы. В драке кто-то всегда проигрывает.

— Если умрёшь, я за тебя мстить не буду.

Гуннер улыбнулся.

— Буду осторожен. Ты же не хочешь меня потерять.

— Единственная, кто будет скучать по тебе — это Дотти. Она слишком с тобой мягка.

Кроме того, Дотти сторожила Хилла. Каким-то образом она нашла это место. Просто стояла снаружи и терпеливо ждала, а когда Аксель вышел из их тайного туннеля, чтобы рявкнуть на неё, Дотти сказала:

— Ты как раз вовремя.

— Кто ты? — спросил он тогда.

— Дотти. И я пришла, чтобы жить в твоём княжестве.

В тот раз Аксель рассмеялся над этим словом, но проводил Дотти в её новый дом. Дотти многое знала, и когда она говорила, её слушали. А ещё она слушала любого, кто в этом нуждался, сидя в своём кресле у тепла заряжающихся батарей, её спицы щёлкали, когда она вязала, создавая массивные образцы жемчужной ткани, которые затем снова и снова распускала, чтобы повторно использовать пряжу. А если кто-то приносил ей новый моток пряжи, она привязывала её к концу старого мотка, из которого вязала изделие, и продолжала вязать. Дотти редко вязала что-то, что было достойно, чтобы нитку отрезали и оставили изделие на подарок.

— Ты всё ещё завидуешь, что она сшила мне эту шапку. — Шерстяная вещь появилась из ниоткуда после того, как Гуннер вернулся из патруля с немного отмороженными кончиками ушей от внезапного арктического шторма.

— У меня целый шарф, — похвастался Аксель. Его не так давно дали Акселю с предупреждением брать с собой всякий раз, как покидал Хейвен, потому что скоро он ему понадобится.

Только идиоты игнорировали советы Дотти.

Гуннер ушёл, а Аксель, пробравшись между грузовиками, обнаружил, что Никки всё ещё разговаривает с Лаурой, но уже стоя у стола напряжённая и сердитая. Подойдя ближе, он уловил часть спора.

— … попроси его остаться. Он предоставит тебе убежище.

Вот же чёрт, Никки вмешивалась в их ситуацию. Никакого ответа не последовало. Лаура посмотрела прямо на Акселя и сказала:

— Она считает, что ты собираешься продать меня Анклаву.

Поскольку Акселю было всё равно, он сказал:

— Таков план. Мы отправим сообщения в инкубационный купол, на рынок в городе, даже в улей, чтобы узнать, сколько они заплатят за тебя.

— Ублюдок, — прошипела Никки. — Ты не можешь её продать.

А вот Лаура, похоже, вздохнула с облегчением.

— Мне бы очень этого хотелось. Спасибо.

Он сердито свёл брови, и выражение лица стало иным. Гнев был силён, но почему? Лауре оставалось только догадываться, что это из-за ответа, потому что раньше гнева он не выказывал.

Не то, что Никки. Эта женщина говорила ей мерзейшие вещи. Пыталась рассказать, что быть Матерью ужасно. Эта должность включала такое жестокое обращение, что и представить сложно. Лаура отказалась слушать. Всё знали, что Матерей почитали. По крайней мере, так учили в Академии. Хотя после всего рассказанного Акселем, Лаура задумалась, как много было правдой.

— Ты слышала женщину. Она хочет вернуться. — В словах Акселя была какая-то насмешка, но Лаура не могла её понять, и не могла выяснить, почему эти слова так жалят.

— Ты же несерьёзно раздумываешь о том, чтобы её вернуть? Никто такого не заслуживает, даже эта идиотка. — Никки посмотрела прямо на Лауру, выпалив оскорбление.

Лаура выпрямилась во весь рост.

— Прости, что? Ты не имеешь права меня оскорблять.

— Заткнись, идиотка с промытыми мозгами. Я не с тобой разговариваю, — огрызнулась Никки.

— Ты говоришь обо мне, — не унималась Лаура.

— Говорю за тебя, поскольку, видимо, ты настолько тупая, что не можешь за себя постоять, — горячо возразила Никки.

— Только потому, что тебе не понравилось быть Матерью, не означает, что ты должна приказывать остальным отказаться от этой должности. Мне хочется ею стать, — сказала Лаура, тоскуя по родному куполу и не понимая, что делает в этом странном месте. На неё давило отсутствие окон.

А что если потолок рухнет? Как все дышат? Как они могут существовать? Люди, населявшие это странное здание, казались дикарями. Их волосы не были аккуратно завязаны сзади или коротко острижены. Одежда представляла собой пёстрый ассортимент тканей и цветов, фасоны были столь же разнообразны, как и лица. Толстые и худые. Молодые и старые. Даже настолько юные, чтобы находиться в Яслях. Другие должны были бы посещать Академию. Аномалия или налётчик — не важно. У них не было школ. И правил.