— Ничуть. У нас свои осведомители есть, записные. Однако позвольте вам заметить, что вы лучше выполните долг дружбы, отвечая мне без обиняков, чем замыкаясь в молчании, которое может лишь все запутать.

— Вы правы, — признался Ноэль после некоторого молчания. — Ладно, выскажу вам мое мнение в двух словах. Вы ошибаетесь, подозревая Юдифь Вейль в том, что она могла совершить преступление из ревности. Она, само собой, страдала от неверности мужа, но это-то и составляло смысл ее жизни.

Комиссар не записал этот ответ, но манера, с которой он его выслушал, позволила заключить, что нескоро его забудет.

— Благодарю за искренность. Поговорим-ка о мадемуазель Вейль. Она когда-нибудь пускалась с вами в откровения?

— Конечно. Но отнюдь не для того, чтобы я это повторял.

Комиссар вздохнул.

— Я, должно быть, плохо выразился! Мадемуазель Вейль уже взрослая, впору замуж. Я хотел лишь спросить, не знаете ли, может поговаривала о каком-нибудь молодом человеке?

Роман между Джоан и Абдоном был всем известным секретом. Ноэль решил не делать вид, что ему ничего об этом неизвестно. К тому же, он знал от Бэль, что полиция прекрасно о сем осведомлена.

— Мне сказали, что месье Вейль был против пассии своей дочери.

— Да как это возможно? Он даже не был в курсе.

— Предположим, что он что-то пронюхал. Он бы воспротивился?

— Вероятно.

— Был бы рад услышать ваше мнение об этом месье Шамбре. Он вам внушает доверие?

— Нет. Ни доверия, ни симпатии. Сразу же добавлю, что не думаю, что он способен на преступление.

— Неужели? А почему?

— Потому что не сможет! У него нет ни требуемого хладнокровия, ни решимости.

— Погодите-ка, месье Мартэн. Я — ювелир, золотых дел мастер, как мы говорим в шутку у нас на Набережной Ювелиров,[7] и могу вас заверить, что редко убивают хладнокровно. Хладнокровие требуется потом, когда к виновному звонят в дверь, когда ему приходится отвечать на вопросы, лгать, притворяться, придумывать правдоподобную историю, пытаться провести полицию… Скажите-ка… Говорят, что между мадемуазель Вейль и ее отцом был постоянный конфликт?

— Да, ее независимость ущемляла его домашнюю деспотию. Джоан считала, что отец не имеет никакого права вмешиваться в ее личную жизнь. Упрекала его в жесткости к Юдифь, в том, что он всегда противился ее собственной эмансипации путем труда… Конечно же, всего этого недостаточно, чтобы толкнуть на преступление девушку ее круга!

— Даже если эта девушка находится под полным влиянием совершенно беспардонного человека?

— Даже! Вы что, сомневаетесь, что удар Вейлю нанес мужчина?

Ноэль надеялся получить таким образом хоть какие-нибудь сведения о ходе расследования, но был жестоко разочарован. Комиссар снова, вроде бы, был поглощен лишь своим блокнотиком.

— Вы сказали, что ходили к Вейлям в среднем два раза в неделю?

— Да.

— А случалось, что мадам Мартэн бывала у них без вас?

— Конечно.

— И, при этом, месье Вейль иногда был дома один?

— Наверное, да.

— Но, принимая во внимание его репутацию, вам никогда не приходило в голову, что он мог…

— Приударить за моей женой? Послушайте, комиссар, мы же не в прошлом веке! К тому же, Вейль всегда рассыпался в любезностях, вовсе не ожидая моего отсутствия или чтобы я отвернулся.

— И вы не… Вы не возражали?

— Нет. Такого рода ухаживания представляют реальную опасность лишь когда пытаешься им помешать. Они поддерживают в женщине стремление нравиться, но при этом не дают ее супругу утратить бдительность и погрязнуть в обманчивом чувстве безопасности.

— Большинство мужей вовсе так не считают.

— Ну и зря! Без двух-трех таких Вейлей ладной супружеской жизни получиться не может.

Ноэль мысленно закончил: «…и без двух-трех Рэнэ!» Защищая Бэль, развивая ее турнире в честь своей прекрасной дамы. Если бы ему сейчас доказали, что он пришел к преступлению именно в силу своего попустительства, он бы безгранично удивился.

Комиссар, вроде бы, собрался уходить. Стал уже вставать, но тут передумал:

— Хочу задать вам еще один вопросик…

«Ну, вот оно!» — подумал Ноэль.

— Не придавайте ему большого значения. Для меня он тоже маловажен. Но я обязан спросить вас, как и всех близких потерпевшего, где вы были и что вы делали в прошлую пятницу вечером?

— Иными словами, вы требуете, чтобы я сообщил мое алиби?

Но комиссар счел, что уже сказал все, что надо. Вновь одним щелчком раскрыл блокнотик и ждал, держа карандаш на весу.

Ноэль ошибки не совершил и заговорил не сразу. Якобы погрузился в глубокое раздумье:

— Постойте-ка… В пятницу… в пятницу? Легли мы, должно быть, в девять… Нет, в тот день мою жену неожиданно вызвали к больной матери.

Толстяк жестом прервал речь своего собеседника:

— Получается, что вы и мадам Мартэн не были вместе в тот вечер?

— Точно так. Она села на поезд в Пон-де-л’Иль в 18.10 и вернулась лишь на следующий день после обеда.

— Можете указать мне фамилию и адрес больной?

— Безусловно. Моя жена — урожденная Гарзу. Ее мать живет в Пон-де-л’Иле, на улице Май, дом 7.

Говоря это, Ноэль стремился обрести спокойствие ума, коего далеко не испытывал. Он-то ожидал, что его станут расспрашивать о его собственном распорядке времени, и вовсе не предполагал, что полиция заинтересуется делами и поступками Бэль. Не смогут ли они через нее добраться до него?

— А вы сами, месье Мартэн, дома оставались?

— Нет, мне было скучно. Сходил в кино.

Толстяк, наверное, ожидал совсем другого, потому что его карандаш строптиво застыл.

— На последний сеанс, конечно? — спросил он, наконец. — На девятичасовой?

— В 9 или в полдевятого, уж и не помню!

— И в какое кино?

— В «Ампир», на Биржевой площади.

— «Ампир»? Я и сам, кажется, совсем недавно там был. Американскую музыкальную комедию смотрели, а?

От этой шитой белыми нитками хитрости Ноэля прямо внутренний смех разобрал. «Так что, подозреваешь? — подумал он. — Ну ладно, я тебя сейчас еще как побалую!»

— Боюсь, что вы ошибаетесь. Наоборот, я смотрел фильм ужасов, который почему-то назывался «Голубой кот». Его жалкий герой, некто Иалмар Ползиг, получивший во время Первой мировой войны деньги за измену, ценой чьей-то крови построил себе на вершине горы Мармарос замок, начиненный всякими ловушками и орудиями пыток, «самую большую могильную яму в мире». Ладно, я уж опущу подробности. Ну, само собой, Ползиг играет в шахматы и является главным жрецом Сатаны. Один из его близких друзей, у которого он похитил дочь или жену, не помню точно, по имени Витус Вердегаст, нормальное такое имечко, в конечном счете отправляет его в ад. Сущий Эдгар По, пересмотренный Голливудом.

Это объяснение вроде бы прикончило комиссара. Он рассовал по карманам блокнот и карандаш и с трудом поднялся, на сей раз окончательно.

— Полагаю, что мадам Мартэн не скоро вернется?

Ноэль удивленно поднял бровь:

— Да, не скоро. А что, моих показаний вам недостаточно?

— Мне и ее показания тоже требуются. Но это не к спеху. Я могу еще раз вернуться.

— Она мне сказала, что собирается снова съездить к матери, завтра или послезавтра. Как правило, ее можно застать сразу после обеда.

Комиссар направился к двери. Проходя мимо мольберта с портретом Рэнэ, он остановился.

— Мадам д’Юмэн, не так ли?

Ноэль выразил удивление:

— Вы знаете Рэнэ?

— Вчера с ней впервые познакомился: надо было задать ей несколько вопросов, как и вам. Очаровательная молодая женщина, не правда ли? Общение с ней, наверное, особо укрепляет супружеское согласие в семьях ее подруг?

Ноэль так не ожидал замечания в этом роду, что у него прямо дух захватило, и он не ответил на «до свиданья» комиссара. Он глядел, как тот осторожно спускается по лестнице, останавливается, чтобы застегнуть перчатки, высоко поднимает шляпу, приветствуя проходившую через двор мадам Эльяс, хозяйку магазина игрушек: