— Можешь называть меня братом Бенедиктом, — достучалось до его сознания откуда-то извне. — А если ты хочешь знать моё истинное имя, то — Альпин.
Растеклись от вина мысли — не догнать. Николаус успел ухватить одну: ему подумалось, что даже если бы перед ним сейчас предстала ужасная старуха — горбатая, носатая, кривая и с тремя жёлтыми зубами злобная карга, — то и в ней бы он отыскал милые черты (не то что в этом смазливом юноше, в младшем брате), более того, она вполне могла бы показаться ему прекрасной девой — настолько прекрасной, что он готов бы был признаться ей в любви. Николаус улыбнулся этой сумасшедшей мысли.
Кружило голову волшебное вино...
— Ты знаешь, что ассамблея сегодня в масках?
— Знаю.
— Тогда выбирай...
Привратник, взяв Николауса за плечо, повёл его к столу, занимавшему половину прихожей. По пути он пояснял:
— Кто-то приходит сюда со своим обличьем, но если своего нет, то у пас, пожалуйста, много всего. Приятно глазу и радует нечестивое сердце.
На столе во множестве лежали маски; вернее было бы назвать их харями. Здесь были хари свиные, собачьи, волчьи, овечьи, бычьи, кошачьи, беличьи, заячьи, барсучьи, обезьяньи, черепашьи, сорочьи, лягушачьи и прочие. Николаус, не долго думая, выбрал волчью. Она показалась ему самой замечательной. Она будто просилась ему в руки. Это не была маска в привычном понимании слова (клеенная из бумаги или шитая из тканей, раскрашенная и покрытая лаком), это была шкура, содранная с волчьей морды и значительной части шеи, искусно выделанная и с крепкими кожаными завязками.
Привратник похвалил:
— У тебя хороший вкус. Благородного человека тянет к благородному зверю.
— Зачем прикидываться овцой, если рука ищет меча? — уклончиво ответил Николаус и засмеялся; хмель разбирал его всё больше.
— Иерархи уже собрались. Ты слышал — ударил колокол. Сейчас пойдут братья и сёстры, — и привратник протянул Николаусу свёрток. — Надень мантию и ступай.
Николаус послушно облачился в чёрную мантию, надел волчью харю. А куда идти, не знал.
Привратник улыбнулся:
— Ты, как видно, впервые у нас, брат?.. — голос у него стал сладкий, как у соловья, а за спиной под плащом как будто трепыхнулись крылышки.
Николаус, с трудом подавляя изумление, посмотрел на него, ответил:
— Да, частым гостем меня не назовёшь. Матушка Фелиция приглашала...
— Не надо объяснений, — остановил его привратник. — Сегодня у нас большой праздник.
Тут привратник подвёл Николауса к одной из дверей, что были в прихожей, и отворил её.
Николаус вошёл в очень просторное помещение с низким каменным сводом, вымазанным сажей. Массивные каменные перекрытия поддерживались не одним десятком квадратных пилонов. Стены были расписаны непонятными словами на неизвестных языках; скорее всего, надписи мог прочитать только тот, кто владел языком тарабарским. Тут и там встречалась пентаграмма.
Голова приятно кружилась, волшебный золотистый свет довольно быстро окутывал стены и пилоны, наплывал на чёрные своды.
В помещении находилось уже немало людей. Николаус насчитал до двадцати. Но, судя по количеству масок, что он видел в прихожей, братьев и сестёр ожидалось чуть ли не в два раза больше.
Взору Николауса представился настоящий маскарад — если иметь в виду разнообразие харь. На плечах же у гостей были одинаковые чёрные мантии.
Николаус оглядывал хари. При этом веселье так и разбирало его. И только скромность удерживала его сейчас от какой-нибудь озорной выходки.
Хари были такие привлекательные! Конечно же, и люди, что скрывались за ними...
Но даже хороню зная иных из присутствующих здесь, Николаус не смог бы разобраться, кто тут есть кто? За какой из харь, к примеру, скрывался тот капитан замковой стражи, иерарх? А за какой прятал загорелое лицо другой иерарх — пастух? За чёрными мантиями не видно было даже, где тут мужчины, где женщины?..
Николаус вспомнил, что он пришёл сюда за Мартиной, ему показалось на дороге, что её вели куда-то... сюда... насильно. Какой вздор! Здесь так замечательно. Разве можно сюда вести насильно?.. Николаус попробовал но сложению угадать Мартину, однако у него ничего не получилось. Сколько ни приглядывался он к фигурам, ни одна не напомнила ему фигурку худенькой служанки.
Кроме этой непредвиденной сложности, была в маскараде и несомненная очень забавная сторона: Николауса здесь все принимали за своего. И даже раскланивались с ним.
Братья и сёстры парами и поодиночке прохаживались между пилонами, сидели на скамейках у стен, стояли группками. Ожидали какого-то действа.
Время от времени открывалась дверь из прихожей, и всё новые ряженые входили в зал. Было удивительно и любопытно Николаусу видеть, как они кланялись пентаграмме у входа — кланялись наоборот; пригнув голову до самого пола, смотрели снизу назад, у себя из-под ног они глядели; а чтобы не метал свисающий край мантии, задирали его себе на крестец. При этом пришёптывали что-то — сатанинскую молитву, не иначе. Одни выглядели в таком поклоне комично, другие — вызывающе бесстыже, — в особенности те, что, войдя в состояние самозабвения, молитвенного упоения, начинали переступать с одной ноги на другую и делали это всё быстрее, и получалось, что они будто вертели задом. Но это никак не вызывало у Николауса неприязни, напротив, эти бесстыжие, крутящие задом ведьмы и колдуны были по своему милы. Поклонившись и помолившись, они проходили к середине подземного зала и тёрлись друг о друга спиной — это было их приветствие...
Ему и раньше приходилось видеть колдунов и гадателей, заклинателей и чародеев, ведьм. Что далеко заглядывать! На каждой ярмарке можно встретить чародея или колдуна, найди только человека, у которого следует спросить, и спроси у него правильно, не испугай, и он покажет, а за небольшую мзду и отведёт в тайное место, где тебе нагадают и предрекут, где по полёту птиц укажут твою судьбу, а по внутренностям жертвенной крысы назовут твои хворобы, где, превосходя природу вещей, вызовут призраков твоих умерших предков и позволят задать им вопрос, где в гранях волшебного, сияющего кристалла увидят потерянное тобой и то, что ты вскоре счастливо обретёшь, где, разбросив гадальные палочки, укажут вора, укравшего твоего коня или имущество, где дадут тебе нужную травку и посулят верную помощь тёмных сил, где отведут дурной глаз и дадут приворотное зелье, где подскажут, какие суеверные слова, какие заклятия, заговоры ты должен знать, как знаешь имя своё, а какие ты должен забыть напрочь, дабы себе не навредить. В каждой деревне есть своя ведьма, и в каждом городе, на каждой улице тоже ведьма найдётся — та, которую боятся и ненавидят, та, которую презирают и на след которой плюют и вслед которой крестятся, та, которая быстрее птицы переносится с места на место, та, которая при желании может пролезть в игольное ушко, которая, обуянная похотью, взывает ночами к демонам и предаётся любви с инкубом, которая знает способы соблазнения невинных ради умножения нечестия в свете, та, что ворует трупы и сжигает распятия, та, что может притянуть грозу и повалить хлеба, что может направить молнии на людей и животных, что может убить, лишь моргнув глазом, что может произвести жестокое градобитие, навести порчу на домашний скот, что может человеку придать облик зверя, а зверю облик человека, что может с помощью чародейства проникнуть в голову к тебе и сделать всякие обманы чувств и взять тебя телесно в обладание, что может наслать на тебя болезни и лишения, что может лишить мужчину его природного достоинства, а у женщины задержать силу деторождения, что может детей твоих посвятить демонам, что может выполнить ещё сотни и сотни иных лиходейств... но к которой бегут, когда череда лишений сводит с ума, когда при смерти родители или дети, когда прижмёт злая немочь, когда жестокая хвороба возьмёт тебя коликами за живот и заставит обнимать угол твоего дома, когда к скоту твоему привяжутся бесчисленные болячки, когда и тебе, и роду твоему грозят голод и смерть, и когда тебе уже всё равно, к каким силам обращаться за облегчением, та, к которой бегут мимо дома священника, мимо дома учёного врача, мимо дома уважаемого сановника за действенной и незамедлительной помощью бегут и несут последнее серебро... Но Николаусу никогда не доводилось видеть стольких служителей тёмных сил разом, никогда не доводилось бывать в ассамблее их, а попросту говоря — на шабаше.
