Николаус не однажды поднимался по этой лестнице на галерею. И всякий раз, так поднимаясь, Николаус ловил себя на мысли, будто он, смертный, поднимается именно к ней, к этой несравненной красавице со спокойным и чуть надменным лицом, на поклонение к ней поднимается, восходит к алтарю её, вознесённому в поднебесье, из мрака бытия земного, бренного, восходит он к свету вечной жизни, из неразумия к высокому стоянию духа, от человеческих злобы, зависти и подлости к кристально чистой, бескорыстной любви всесильного божества; он любить к ней поднимается или молиться. Но каждый раз взгляд Николауса натыкался на надменность, какая не могла быть присуща любящему божеству. Возможно, надменность эта происходила из холодности камня — очень белого и чистого, но мёртвого; будь фигура вылеплена из живого мягкого воска, она была бы теплее и, наверное, не осталось бы в ней места для надменности. Нельзя было не согласиться с тем, что статуя очень похожа на Ангелику; статуя была бы точной копией Ангелики, если бы не эта надменность.

Вечерами с лицом сосредоточенным и ясным, запёршись у себя в покойнике, Николаус при свете свечи или в малиновом тревожном свете зари рисовал на листе бумаги красивый замок Радбург. Как будто он птицей сумел подняться выше самой высокой — Срединной — башни и, паря в потоках ветра, ловя восходящие потоки воздуха могучими крыльями, кружил, кружил и рисовал, рисовал, и помечал разные важные мелочи — мостки и лесенки, бойницы и окошки, могущие служить бойницами, вороты и рычаги подъёмных механизмов, места расположения камер в стенах... Бойко скрипело перо. Красивый и величественный в неприступности своей вставал на бумаге замок Радбург.

Глава 18

Для воронов нужно иметь коршуна

уляя по Радбургу, Николаус не мог временами не сталкиваться с начальником замковой рати[47] рыцарем Марквардом Юнкером. Последний относился к Николаусу явно с настороженностью, если не с подозрением; вежливо кивнув и скользнув по нему хмурым взглядом, обычно отводил глаза. Зато когда Николаус, пройдя мимо, уже не мог Юнкера видеть, он ясно чувствовал недоброжелательный, пристально-сверлящий взгляд начальника стражи, обращённый ему в спину. Похоже, не очень-то нравилось Маркварду Юнкеру, что этот юный купчик торчит часами на стенах, заглядывает в башни, крутится у пушек, заговаривает с ландскнехтами и пытается завести дружбу с рыцарями — вот с Хагелькеном, например. Но он, Марквард Юнкер, похоже, такой уж был человек, что ко всем относился с подозрением — в особенности к тем, кто, прибыв из Полоцка и едва в замке осмотревшись, проявлял интерес к дверце, запирающей оружейную.

Как скоро понял Николаус, рыцарь Юнкер был уважаем не только владельцем замка бароном Аттендорном и его семейством, но даже и ландскнехтами, наёмниками, представлявшими собой во все времена сборище людей самого разного толка: от воинов совестливых и послушных воле начальника, от воинов, привыкших честно исполнять свой долг и отрабатывать немалую плату, до отчаянных вояк, коим война, как младенцу люлька или раку донный ил, и разношёрстных отъявленных негодяев, промышлявших воровством, обманом и подлостью и поклонявшихся только одному божеству — золотому тельцу. И вот даже эти последние, для которых и родитель не свят, и Папа Римский не указ и которым сам дьявол запанибрата, не могли про Юнкера слова худого сказать и подчинялись ему беспрекословно. Николаус присматривался к Юнкеру издалека. Человек этот, искушённый в воинском деле, был небольшого роста, но с очень широкими плечами и широкий же в кости, кряжистый. Тяжёл был рыцарь Юнкер — когда поднимался он по деревянной лестнице, обыкновенно громко и жалобно скрипели ступени. Но отличался он лёгкостью на подъём. Случалось стражник увидит что-нибудь неясное в поле, померещится что-то в утреннем тумане под стеной, и ударит он в тревожный колокол... капитан ещё только сапоги натягивает, ещё только надевает шляпу, а Юнкер уж возле стражника стоит и вместе с ним со стены смотрит. Николаус сам видел, как Юнкер забавы ради поднимал на плечо такое большое бревно, какое ландскнехты лишь втроём поднимали, видел, как катал Юнкер по одному из двориков неподъёмные валуны и как на досуге от нечего делать жонглировал четырьмя каменными ядрами. За руку здороваться с Юнкером опасались; знали: железная у Юнкера рука.

Угостив свежим пивом одного ландскнехта-датчанина, близко сошёлся добрый Николаус с этим человеком. Тот ему всё про Данию рассказывал, как он любит светловолосых датских девушек, а также дюны и острова, как он море любит и корабли, но занесла лихая судьба в Ливонию — и от Дании, и от моря далеко... Между делом датчанин немало и про Юнкера рассказал; после второй, кажется, кружки...

Марквард Юнкер командовал в Радбурге стражей уже лет двадцать. Те самые ландскнехты, о которых говорилось выше, народ вольнолюбивый и порой весьма строптивый, было однажды решили испытать своего начальника. Как-то ночью, когда Юнкер обходил караулы, накинулись на него в тёмном месте вчетвером; знали, что он без оружия, и хотели намять ему бока. Но он их быстро на стороны разбросал, как медведь легко разбрасывает пытающихся вцепиться ему в шкуру собак. Они и охнуть не успели, а он их всех четверых на земле разложил. Не понял их шутки: одному челюсть на сторону свернул, другому нос, третьему вывихнул руку, а четвёртого так крепко за шею ухватил, что едва не придушил. Всем четверым после понадобилась помощь лекаря. Долго ландскнехты не могли мириться с жёстким управлением Юнкера, ибо даже самым заслуженным и уважаемым воинам он никакого послабления на службе не делал, спрашивал с них, как с молодняка; и пробовали Юнкера запугать. Когда он шёл однажды по дороге, два всадника в шлемах нагнали его. Забрала всадники не поднимали, и лиц он не видел. Ни слова не говоря, всадники возле Юнкера загарцевали и, искусные наездники, крепко сжали его лошадьми. Кого-то другого они бы так калекой сделали. Они бы ему все бы рёбра сломали. Но только не Юнкеру. Он плечи напряг, лошадей раздвинул и, глянув на всадников сурово, продолжил свой путь. Одно время испытывали Юнкера и рыцари. Схватились они как-то с ним бороться на руках. Старинная мужская забава!.. По одному он их всех положил с лёгкостью. А потом Юнкер объявил (быть может, лишку пива хватив), что и двое рыцарей с ним не сладят. Тех взяло за живое, сразу двое сели против него. Взявшись руками, долго сидели в напряжении за столом. В конце концов они Юнкера перевернули, но руку его так и не сломили.

У Николауса отношения с властным и подозрительным Юнкером сразу не задались. На второй или третий день пребывания в замке Николаус обратил внимание на хитрые слуховые окошки в стене и раздумывал, в какие помещения они ведут и как могут быть использованы во время осады. Внезапно возник рядом рыцарь Юнкер и спросил, что юноша здесь высматривает.

— Любуюсь этой красотой, — ответил с вежливым полупоклоном Николаус и указал на поля, простирающиеся у него за спиной. — Что я могу здесь высматривать?

На это Юнкер только недоверчиво покачал головой.

Николаус в последующем довольно часто обнаруживал, что Марквард Юнкер присматривает за ним.

Глава 19

После буквы «U» следует «V» —

такой порядок в азбуке

остаточно осмотревшись в замке, Николаус обратил внимание на окрестности его. Прогулки он совершал довольно далёкие и потому продолжительные. Проходил краями поля с высоким уже житом, затем сворачивал с пыльной дороги в дубраву — светлую, пронизанную лучами солнца. Здесь растирал Николаус в ладонях чабрец, какой видел повсюду в высоких травах розовато-лиловыми проплешинами, трогал седые мхи, расползавшиеся по кривым серо-зелёным стволам дубов. Притомившись, он отдыхал у мирно журчащего ручья и вслушивался в трели сладкоголосой птички, спрятавшейся в густой листве. Николаус счастливо жмурился в ярком свете бликов, отражённых водой, и поглядывал на белоголовых, загорелых эстонских детей, ловивших в траве кузнечиков и отгрызавших у тех ножки. Потом по бережку ручья, утопая по щиколотку в кукушкином льне и сшибая прутиком шляпки коровяков, доходил он до большого озера, окружённого стройными ветвистыми елями, и здесь обычно встречал рыбаков. Как-то подошёл он к рыбакам; те прямо из котла ели рыбный суп, а дети их забавы ради искали крест в голове щуки. Николаус заговаривал с рыбаками о всяких пустяках: много ли в озере рыбы и многих ли оно может прокормить, да замерзает ли озеро зимой — нет ли здесь тёплых ключей — и выдерживает ли лёд всадника, да вкусна ли в озере вода, да где можно взять лодки, чтобы озеро переплыть...