В глазах старлея мелькнуло понимание.

— Я вел себя в том страшном будущем достойно?

— Ты спас меня и многих пацанов. Жаль, что ценой собственной жизни. И я страшно хочу, чтобы это будущее никогда не наступило.

— Подожди. На нас напали, нас победили? Почему мятежи, почему мы воюем?

— Эх, старший лейтенант, если бы это было так просто. СССР больше нет, и разрушили мы его сами.

— Чего⁈ — Мясников застыл на минуту, затем отдал телефон Ракитину и с уверенностью в голосе заявил. — Идем ко мне, там и поговорим.

Мама Ивана Петровича сначала встретила сына причитаниями, мол раньше же хотел вернуться. Затем заметила Семен и замолчала.

— Мам, организуй, пожалуйста, нам ужин и не задавай вопросов. Этой мой товарищ, он останется сегодня у меня.

Мама смерила Ракитина подозрительным взглядом, но ничего не сказала, лишь махнула в сторону кухни.

— Сейчас подогрею, мойте руки, ребята

Планировка старого здания была странная, но удобная. Они прошли в ванную, вода здесь подогревалась газовой колонкой. Иван молча подал Семену полотенце и махнул рукой.

Котлеты с липкими макаронами провалились в утробы мужчин необычайно быстро. Мясников задавал наводящие вопросы и внимательно всматривался в лицо пришельца. Видимо, для себя он еще ничего до конца не решил. Но поморщился, когда Семен упомянул, как обнес фарцовщиков, чтобы получить финансовую подпитку.

— А ты зря так, Иван Петрович. Это же классическая инфильтрация. Да и задание у меня весьма важное — спасти страну.

— Можно просто Иван. А то неудобно как-то, — проворчал Мясников. — Сейчас чай поставлю, а ты коротко расскажи, что там в вашем будущем.

— Хорошо. Ты считаешь, мне удобно в далеком прошлом? Ох… как непросто. Тогда начну, пожалуй, со смерти Леонида Ильича.

До чая ни так и не досидели. Лицо будущего полковника сначала постоянно вытягивалось, мужчина еле сдерживал матерные слова, затем лицо и вовсе окаменело. Ведь молодой офицер давал присягу Советской державе, а умер по приказу алкаша президента. И не за новое капиталистическое государство, чуждое им всем, а за русских пацанов.

Минут черед двадцать Мясников не выдержал и двинулся к холодильнику, достав оттуда бутылку настоящей «Столичной». Ракитин помнил, что это была хорошая и дорогая водка.

— Извини, брат, но на сухую слушать тебя не могу. И черт побери, я тебе верю. Такое попросту не придумать. Но как?!!! — хозяин стукнул по столу кулаком, потом опомнился, глянул на дверь и разлил водку по большим чаркам. Жидкость моментально протекла по пищеводу и взорвалась уже в желудке огненным шаром. — А ты-то как на войну попал? Пацан пацаном.

— Да просто! Отслужил полтора года, потом нас подняли в конце декабря и послали в Моздок. Бои в Грозном уже шли, со всей страны собирали сборную солянку. Ни один офицер в нашем собранном из разных мест батальоне не был из нашей части. Многие отказывались ехать на войну. Уже вовсю циркулировали слухи о потерях в новогоднем штурме. Везли десятки убитых и сотни раненых, — Семен остановился. — Налей еще. Я же хотел все эти воспоминания навсегда в памяти запереть. Тяжело…

Мясников внимательно посмотрел на гостя из будущего и потянулся за бутылкой. Затем полез в холодильник. Что он мог сказать солдату, в отличие от него уже побывавшему в бою. Будь ты хоть трижды крутой офицер, но настоящая война — это совсем иной колер.

— Пей, братишка, закусывай. Рассказывай.

Семен поведал о захлестнувшем новую Россию терроризме, второй чеченской, долгой и кровопролитной КТО. О всех бедах и горестях, что выпали на долю русского народа. Закончил крымскими событиями и войной на Донбассе. По старой журналисткой привычке Ракитин быстро вызнавал нужные адреса «закрытых» форумов, имел массу знакомств и потому о подоплеке свершающихся событий знал намного больше обычного обывателя, сидевшего у телевизора и наблюдающего за историей в кривой перископ мутных личностей типа Киселева и Соловьева. Правда, как всегда, для властей оказалась персоной нежелательной.

Закончили, когда уже начало светать. На столе осталась пустая бутылка, горбушка черного хлеба и открытые консервы. И ни в одном глазу. Лишь горечь во рту и сумбур в мыслях.

— Семен, рота, подъем!

— А? — Ракитин разлепил глаза и не сразу понял, куда попал. Положили его спасть на раскладной тахте. Затем память прочистилась, и он хмуро уставился на Петровича. Тот задумчиво держал в руках смартфон, затем, заметив взгляд гостя, прояснил ситуацию:

— Я уж грешным делом подумал, что приснилось все. Вот здесь наверху показывает уровень заряда?

— Да, надо его выключить!

— От сети заряжается?

— 220, но сила тока… Мы используем специальный шнур с разъемом и переходник. А где его здесь взять?

— Проблема, — протянул Мясников. — Но всяко в лаборатории технари разберутся.

— В какой еще лаборатории?

— Ты же не думаешь, что тебя проверять не будут? На слово поверят?

Ракитин резко отшатнулся:

— Ты что, меня сдать хочешь? Я же к тебе как к человеку.

Иван напрягся, потер мощный подбородок и проворчал:

— Тоже верно! Пошли чай пить и решать, что делать с тобой. Да не боись! Мама в поликлинике. Она мне холку вечером намылит. Я же так-то не пью. Держал бутылку на всякий случай.

— Спасибо! Случаем меня еще не называли!

Мясников уставился на Семена, а затем захохотал:

— Маладца, хвост держишь пистолетом! Марш в ванную!

К чаю прилагалась яичница и бутерброды с ветчиной и сыром. И когда его маман успела сбегать в магазин за свежей булкой и всем остальным? Но это же Москва, здесь колбаса никогда не переводилась. Тем более, в центральном районе столицы.

— У тебя есть, что еще из твоего времени?

Ракитин был готов к подобному разговору, и потому продумывал свою речь все заранее. Это вчера вечером все вышло несколько сумбурно, но зато душевно. Мясников поверил ему безоговорочно, «внутренним духом».

— Документы, деньги и самое главное — портативное ЭВМ.

— Что портативное? — оторвался от тарелки старлей.

— ЭВМ. У нас её называют давно компьютером, такой небольшой — ноутбуком. Ты же не думал, что научно-технический прогресс стоит на месте?

— Точно! — хлопнул себя по лбу Иван. — Наверное, уже Луну освоили, на Марс полетели. Слушай, а ты сам в космосе был?

Это же было бы смешно, если не так грустно. Наивная вера советского человека в разум и науку. На миг Семену стало горько. На что потратило свои возможности в будущем человечество? Затем он вспомнил зачем здесь и решился задать вопрос в лоб:

— Никуда мы не полетели. Кончился космос. Ты лучше скажи, как со мной решать будем? Не вечно же мне куковать в твоей квартире? Нужно переговорить с кем-то из вашего начальства. Но только с тем, кто сам может что-то решить и выйти на высшее руководство Союза. Генерала Ивашутина или его заместителей. Ты, видимо, плохо представляешь, какие важные вести я вам принес. Мы можем с тобой поменять судьбу человечества. Кто его знает, почему меня сюда забросило. Похоже, что там я умер, и проведению сподобилось дать мне второй шанс. Может, у нас там впереди мировая ядерная война? Мир ни хрена не стал лучше после распада СССР и окончания «Холодной войны». И спасать его там некому. Союза больше нет, стучать по трибуне ООН никто не будет. Ты даже не представляешь, какие утырки у власти самых важных стран Земли.

Мясников нахмурился. Его только жестко приложило о стену знанием послезнания, и ГРУшник проникся.

— Сразу скажу — сделать это сложно. Да не смотри так. Просто у меня своя военная специфика. Мы тут в Москве на курсах переподготовки. Но если ты утверждаешь, что меня потом в Германию пошлют, то готовимся не зря.