— Ты поменяла прическу.

Её улыбка увядает.

— Тебе не нравится?

— У Акса аллергия на перемены, — сообщает Фрейя, помешивая сангрию. — Он едва не отрёкся от меня, когда я несколько лет назад сделала стрижку «пикси».

Аксель по-прежнему смотрит на Руни.

— Думаю… мне надо к этому привыкнуть. В моей голове у тебя длинные волосы.

— Ну, хотя бы я бываю в твоей голове, — отвечает Руни. Её улыбка возвращается с внушительной силой.

Прочистив горло, Акс пятится назад.

— Туалет, — сообщает он.

Три широких шага, и он скрылся. На кухне воцаряется неестественная тишина. А щеки Руни заливаются свирепым румянцем.

Плейлист: Feist — Mushaboom

Уилла наклоняется и провожает Акселя взглядом, пока дверь вне пределов моей видимости не захлопывается. Вернувшись в реальность, она кидает кубик сыра в Руни. Тот отскакивает от её лба.

— Ты такая бесстыжая с ним.

Руни поднимает сыр и закидывает себе в рот.

— А он такой качок. Ничего не могу с собой поделать.

Элин улыбается про себя и ополаскивает руки. Фрейя ставит передо мной бокал сангрии, и я киваю в знак благодарности. Я толком не знаю, что сказать, поэтому делаю глоток напитка.

— Руни всегда западает на угрюмых, — говорит Уилла.

— Раньше западала, — поправляет Руни. — Я отреклась от мужчин.

Все женщины в комнате, кроме меня, взрываются хохотом.

— Ну правда! — говорит она. — Они все ужасные. Кроме Акса. Он другой.

— Да что ты говоришь? — переспрашивает Уилла, играя бровями.

— И давно ты, эм… — я откашливаюсь, пытаясь завести небрежный разговор с ней. — Отреклась от мужчин?

— Дай подумать, — Руни постукивает себя по подбородку и смотрит в потолок. — Пять недель. Это было ужасно. Но я заказала дилдо, и посылка вот-вот придёт, так что дела налаживаются.

Уилла хрюкает в свою сангрию. Элин остается невозмутимой, Фрейя едва слышно усмехается. Зигги читает и полностью пропускает этот диалог мимо ушей.

Когда кто-то озвучивает подобные факты в присутствии группы людей, он/она навеки завоёвывает моё расположение.

— Выпьем за это, — я поднимаю свой бокал. Руни чокается со мной, и когда она улыбается мне, я правда улыбаюсь в ответ.

После этого разговор завязывается без моей помощи, хотя я время от времени нахожу моменты, чтобы вклиниться. Вскоре в моём организме оказывается всего один бокал сангрии, но я уже раскраснелась и расслабилась, слегка навеселе, и в эти самые моменты мне кажется, что я хоть немножко умею быть социально адаптированным человеком. Плыть по течению разговора и наслаждаться им, а не следить как за теннисным матчем, отчаянно пытаясь уловить, кто подавал, и чья очередь отбивать.

Но в то же время я чувствую себя согревшейся и слегка взбудораженной, и я уже научилась понимать — это означает, что мне нужен свежий воздух и немножко тишины. Извинившись, я выхожу на заднюю террасу и едва не врезаюсь в отца Рена.

— Бл*дь! — восклицаю я. — То есть, блин. То есть…

Его смех так похож на смех Рена, что я невольно окидываю его повторным взглядом.

— Фрэнки. Я не святой. Ты можешь материться в моём присутствии, — поддержав меня, он ловко делает шаг в сторону. Его ладонь указывает мне присаживаться в кресло.

— О. Эм. Ладно, — я неловко плюхаюсь в кресло, беру со столика подставку под тарелку и начинаю обмахиваться. — Ещё раз извините, доктор Би, — я слышала, что Уилла и Руни называют его так, поэтому это кажется логичным вариантом. — Я не смотрела, куда иду.

Он машет рукой, слегка постанывая и опускаясь в кресло напротив меня.

— Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе? Эти монстры, которых я воспитал, вымотали меня.

— Как вам угодно, — отвечаю я.

— Спасибо.

Я улыбаюсь, наблюдая, как все пятеро братьев Бергманов подбрасывают футбольный мяч, пытаясь удержать его в воздухе. Вигго отбивает грудью, затем отправляет мяч в сетку, после чего единственный незнакомый мне брат, который методом исключения получается Оливером, бежит и подхватывает его. Мой взгляд скользит по газону за нами, просторному и ровному, расположенному между цветами и рощей деревьев вдали. Сумерки — это моё любимое время суток, когда небо становится персиковым и фиолетовым, а воздух — более прохладным.

Переведя взгляд, я застываю. Штанина доктора Би приподнялась достаточно, чтобы обнажить титановый штырь вместо лодыжки. Я таращусь в абсолютном шоке.

Он с тихим стоном массирует мышцы повыше колена, глядя во двор на своих сыновей, и его лицо согревает тёплая улыбка. Глянув в мою сторону, он замирает, его взгляд изучает моё выражение.

— Он тебе не сказал?

Я качаю головой.

— Мой сувенир из армии, — говорит он, похлопывая себя по бедру. — Ноет после долгого дня и попыток поспевать за ними. Прости, если я расстроил…

— Нет, — выпаливаю я.

Моё сердце бешено стучит. Почему Рен мне не сказал? Я столько металась и терзалась из-за потенциальных сложностей со мной в отношениях, а он не подумал, что мне поможет знание того, что он вырос, своими глазами видя подобную любовь?

«Видишь? Нормальные отношения между здоровым человеком и человеком с ограниченными возможностями реально существуют», — злорадствует маленькая Лорена на моём плече. Я испытываю желание смахнуть её с себя, не будь она плодом моего воображения, и не будь это потенциальным поводом для беспокойства со стороны папы Рена.

— Прошу, не извиняйтесь, — наконец, выдавливаю я хрипло, поднося ладонь к горлу и нервно потирая его.

Доктор Би улыбается мне, и это ещё одна очень похожая на Рена черта.

— Если тебе будет лучше, ты не первая, кого я удивил. Думаю, иногда мои дети забывают, что такое не для всех нормально. Они-то не знали другого.

— Каково это? Иметь суровую и требовательную профессию, состоять в браке, воспитывать детей, и все это с…

— С физическими ограничениями? — он смотрит на поле и вздыхает. — Иногда тяжело. Иногда обескураживает. Но всегда ведёт к исцелению.

— Почему? Почему к исцелению?

Доктор Би барабанит пальцами по подлокотнику кресла.

— Ну… когда это случилось, Фрейя была детсадовского возраста, а Элин была беременна Акселем. Я был сокрушён. Я думал, что никогда не сумею дать своей жене и детям всё необходимое. Во всяком случае, не так, как я себе представлял. Я никогда не смог бы практиковать медицину так, как надеялся это делать. Мне казалось, что моя жизнь кончена.

— Но потом родился Аксель, я взял его на руки, эти глаза, так похожие на мои, посмотрели на меня, и что-то щёлкнуло в мозгу. Я осознал, что он любит меня. Он уже любит меня таким, какой я есть. Я создал его с его матерью, он моя плоть и кровь, и отсутствие ноги ничего не меняет. Наконец, я понял, что моя жизнь не кончена. Пришёл конец лишь моим представлениям о жизни.

— Тогда я полностью отпустил свои старые ожидания, представления о том, какой должна быть моя жизнь, и вместо этого любил свою жизнь как дар. Всё это дар — сердце, бьющееся в моей груди. Дыхание в моих лёгких. Жена и дети, любящие меня таким, какой я есть.

Перед глазами всё расплывается от слёз. Я вытираю лицо, когда влага начинает скатываться по щекам.

— Это очень… вдохновляет, — шепчу я. — Спасибо, что рассказали мне.

Он кивает, на мгновение удерживая мой взгляд, затем мы оба смотрим в сторону поля. Промокая влагу под глазами, я осматриваю протяжённость травы, пока не нахожу Рена на позиции вратаря. Как раз когда Оливер совершает бросок пенальти, Рен кидается в сторону и совершенно промазывает. Все пять братьев предаются веселью, выражающемуся в разных позах и воплях, и доктор Би смеётся, наблюдая за ними. Словно зная, что я смотрю на него, Рен поднимает взгляд, вставая, и встречается со мной глазами. Его смех стихает. Моё сердце пропускает удар в груди.

Внезапно дверь вновь отодвигается, и выскакивает Зигги, буквально бросаясь на своего папу и приземляясь на его колени. Охнув, он ловит её, а она целует его в щёку и обвивает руками шею. Я испытываю облегчение, видя столь лёгкое проявление привязанности. Это означает, что её родители перестали поддерживать такое расстояние между ними и Зигги, а ей вновь комфортна физическая близость.