Рен прочищает горло и жмёт на газ, когда светофор переключается на зелёный.

— Тебе не нужно извиняться, Фрэнки.

Мне кажется, он что-то сдерживает, но мне ужасно плохо удаётся понимать такие моменты. Иногда быть аутистом — это так раздражающе и утомительно. Особенно когда люди не знают, чему ты противостоишь.

На работе я не говорю об аутизме. Я маскирую свои симптомы, то есть, делаю всё, чтобы казаться «нормальной», поэтому Рен и парни видят только Фрэнка-Ворчуна, серьёзную и неулыбчивую версию меня. Но иногда мне хотелось бы, чтобы Рен знал. Потому что сейчас он не знает, как сильно мне нужно, чтобы он не ходил вокруг да около, а прямо сказал мне правду. Я не вижу сквозь эти полупрозрачные слои лингвистической вуали.

Всё едва не слетает с моего языка, но вместо этого я снова ёрзаю на сиденье и меняю тему.

— Так вот… мне кое-что надо тебе сказать, — с таким же успехом можно сбросить бомбу прямо сейчас. — Папарацци сфотографировали нас вместе уходящими на ланч. Твиттер просто взорвался. Возможно, зародилась небольшая гипотеза, что мы вместе.

Рен резко ударяет по тормозам, отчего нас бросает вперёд.

— Что, прости?

— Это затихнет, Зензеро, — я держусь за ручку над дверцей на случай, если снова тряхнёт.

Его шею и щёки заливает свирепый румянец.

— О.

— О? — я тычу его в плечо. — Ты переходишь на односложные ответы.

Он начинает запинаться, щёки становятся малиново-красными.

Я стараюсь игнорировать удар по моей гордости. Неужели быть временно связанным со мной в подобной манере — это так ужасно?

— Рен. Расслабься. Всё само стихнет. И если хочешь, чтобы всё заглохло ещё быстрее, выберись из дома и сходи на парочку свиданий. Сделай так, чтобы тебя увидели с другой женщиной…

— Нет, — резко говорит он. Сделав долгий медленный вдох, Рен сжимает руль, затем расслабляет пальцы. — Прости, это прозвучало грубо. Я растерялся. Я хотел сказать, что сейчас не заинтересован в отношениях.

Меня пронзает странным уколом ревности. Что это за женщина, которую он ждёт и которая так всецело завладела его сердцем?

— Надеюсь, эта женщина того стоит, Бергман.

Его губы поджимаются. Он качает головой.

— Я… это не… — вздохнув, он направляет фургон на парковку у больницы и встаёт на свободное место. Я достаю свой парковочный стикер и цепляю на его зеркало.

— Это повлияет на твою работу? — спрашивает он. — Хочешь, чтобы я поговорил с Дарлин?

Я качаю головой.

— Не волнуйся. Ранее я уже написала ей на электронную почту и объяснила. Просто я прошу прощения, что тебе придётся иметь дело с людьми, которые думают, что ты со мной…

— Фрэнки.

Я замираю, не до конца расстегнув ремень.

— Да?

Рен поворачивается на сиденье и встречается со мной взгляд.

— Мне бы польстило, если бы кто-то подумал, что ты со мной.

У меня в ушах звенит. Сердце сжимается от ноющей боли, внутри срабатывают все тревожные сигналы.

«Опасность! Опасность! У тебя зарождаются чувства к Рену Бергману».

Пока я живу с ним. И пытаюсь сохранить профессиональную репутацию. И держать сердце на замке.

«Чёрти что, чёрт возьми. Ужасно, ужасно неподходящее время, Франческа».

Я распахиваю дверцу со своей стороны, зная, что это положит конец разговору хотя бы временно, потому что Рен непреклонно сосредоточен на учтивых манерах. Он чуть ли не бегом бежит к моей стороне, придерживает дверцу и предлагает мне руку, как делает каждый раз, когда мы сходим с автобуса, и он оказывается впереди.

Не потому, что он считает меня хрупкой или неспособной выйти самостоятельно, а потому что Рену надо было родиться двести лет назад, когда мужчины вставали, приветствуя вошедшую в комнату женщину, а ухаживание сводилось к украденным поцелуям в садах под луной.

— Мы ещё не закончили этот разговор, — твёрдо говорит он.

Я ободряюще похлопываю его по плечу и подавляю улыбку.

— Как скажешь, дорогой.

Плейлист: Beirut — Port of Call

Я не заплачу. Я не заплачу. Я не…

Раздери меня карбункул. Я плачу.

Я бы спросил, чьей идеей было заставить меня читать «Где бы ты ни был, моя любовь отыщет тебя» для группы пациентов детсадовского возраста и чуть старше, но я не сомневаюсь, что это дело рук Фрэнки.

Она прислоняется к стене с такой опасно прекрасной улыбкой, что я беспокоюсь, как бы моё сердце не выскочило из груди. Ну, хотя бы я в больнице. Тут наверняка кто-нибудь сумеет помочь, если такое случится.

— Вы в порядке, мистер Рен? — мой новый маленький приятель, Артур, улыбается мне и поправляет свои очки. Он сидит рядышком и кладёт свою маленькую ладошку на мою руку.

— Да, Артур. Я в порядке. Иногда я испытываю большие чувства, и они вызывают у меня слёзы.

Улыбка Артура становится шире.

— Я тоже. Я плачу, когда больно. И когда скучаю по своей семье. Папа говорит, что это нормально. Он сказал, что плачут не только мамы и сёстры. У братьев и пап тоже есть слезы.

— Когда я был маленьким, мой папа сказал мне то же самое.

Артур улыбается и наклоняется ближе, тыча в книгу.

— Ты можешь ещё почитать?

— Конечно, — поднимая книгу, я прочищаю горло и смаргиваю влагу, от которой перед глазами всё расплывается. — «Так что держи голову высоко поднятой и не бойся маршировать впереди своего личного парада. Хоть ты всё ещё мой маленький малыш, хоть ты уже полностью вырос, моё обещание тебе неизменно — ты никогда не будешь один».

Я сглатываю очередной ком в горле. Иисусе, эти книги. Не помогает и то, что родители половины из этих детей могут навещать их лишь время от времени. Калифорния — огромный штат, а это лучшая больница, специализирующаяся на детских заболеваниях. Родителям многих детей надо работать, чтобы платить за лечение своего ребёнка, а живут они в нескольких часах отсюда. Этим малышам как никому другому нужно напоминание, что любовь не меркнет, когда маме или папе нужно на время уйти.

Я сердито смотрю на Фрэнки, которая держит телефон и сосредоточенно снимает видео, прикусив язык передними зубами. Она всегда так делает, и это пробуждает что-то в моём теле.

У меня начинается реакция, которая чрезвычайно неуместна на чтении в детской больнице, так что я отворачиваюсь и снова сосредотачиваюсь на книге. Закончив чтение, мы мастерим поделку, едим кое-какие полезные перекусы, я обнимаю всех на прощание и обещаю Артуру, что скоро загляну и снова повидаюсь с ним.

Идя по коридору, я замечаю, что хромота Фрэнки стала чуть более выраженной, но будь я проклят, если скажу что-то или предложу подогнать фургон прямо к выходу. Она воткнёт эту трость мне в задницу быстрее, чем я успею извиниться.

— Что ж, это было идеально, — говорит она. — И я выиграла пари с Николь из пиар-отдела.

— Что за пари?

Она улыбается, когда мы останавливаемся перед лифтами, и нажимает кнопку вызова.

— Что ты не сможешь прочесть книгу без слёз.

— Вау. Мягкая сторона моей натуры принесла тебе деньги, Франческа. Как здорово быть использованным ради прибыли, — она толкает меня и сама отскакивает назад по инерции, поскольку моё тело не поддается. Я ловлю её за локоть и поддерживаю. — Полегче.

Фрэнки смотрит на меня. Жар пронизывает мою ладонь, пока я сжимаю её руку. Она напрягает свой худой бицепс в моей хватке и выгибает бровь.

— Осторожно, — говорит она. — Не поранься.

Я аккуратно сжимаю её мышцу и щурю глаза, изображая сосредоточенность.

— Впечатляет.

Её улыбка меркнет, взгляд опускается к моим губам. И внезапно мне не кажется, будто мы дурачимся. Уже нет.

Двери лифта открываются, я опускаю руку, и момент упущен.

Как только мы оказываемся в фургоне и уже едем по 110-Саут в сторону Манхэттен-бич, Фрэнки утыкается в телефон и бормочет себе под нос, отвечая на письма и проверяя соцсети. Затем она прослушивает сообщения на голосовой почте. Я кошусь на неё при каждой удобной возможности (когда делать это безопасно) и говорю себе, что справлюсь. Я могу поселить в своём доме женщину, по которой схожу с ума, и держать себя в руках. Я могу…