Я трачу несколько минут, чтобы помочь Милли понять подтекст в её репликах, но нас перебивают, когда в нашу сторону бредёт Тайлер. Милли убирает сценарий в карман и наполовину выходит за дверь, но потом останавливается и поворачивается ко мне лицом.

— Пожалуй, тебе стоит убедиться, что у Фрэнки нет проблем с машиной.

Я хмурюсь.

— С чего бы… подозрение проясняется. — Милдред Сойер. Ты же не стала ковыряться в машине Фрэнки?!

— Кто, я? — она улыбается и играет бровями. — «В любви случайно всё на свете: Есть у Амура стрелы, есть и сети».

— В следующем сценарии будешь вторым стражником, — шиплю я, проносясь мимо неё, и бегу на парковку.

Гогот Милдред эхом разносится по коридору. Может, вместо этого стоит дать ей роль ведьмы.

Я выскакиваю наружу, затем замираю, видя, как Фрэнки возится с машиной. Капот поднят, её волосы собраны в небрежную гульку, и на щеке виднеется пятно моторного масла. Я тупо стою там, запечатлевая изображение в памяти.

— Что? — она выпрямляется и вытирает руки тряпкой, висевшей на фаре. — Никогда не видел, как женщина ремонтирует машину?

Я сглатываю.

— Прости. Я… Это… — подойдя ближе, я смотрю на сумасшедшее переплетение проводков и деталей. — Что случилось?

— Свеча зажигания отошла. Легко поправить. Просто убеждаюсь, что всё остальное в порядке. Сначала индикатор «проверьте двигатель», теперь это. Какой-то засранец ковыряется в моей машине.

Я придушу 75-летнюю женщину. Милдред явно плохо знает Фрэнки. Я мог бы сказать ей, что такие обыденные шалости — пустая трата времени. Фрэнки — самая свирепо независимая персона из всех, что я знаю; естественно, она может починить примитивные неполадки с машиной.

Громкий звук поблизости заставляет нас обоих поднять взгляд. Асфальтоукладочный каток дребезжит, а на краю парковки ждёт команда рабочих.

— Что ж, — говорит Фрэнки, опуская капот, — спасибо, что прибежал спасать, но я сумела спастись сама.

— Я в этом никогда не сомневался, Фрэнки.

Она щурится, прикрывая глаза от солнца.

— Вот, — я охаю, когда её кулак встречается с моим животом, держа скомканный блейзер. — Занеси внутрь, ладно? Мне надо перегнать машину, а я уже вся вспотела.

Распахнув дверцу машины, Фрэнки показывает средний палец рабочим, пока те свистят ей, и уезжает на альтернативную парковку.

Плейлист: Lorde — The Love Club

Всю свою жизнь я была или загадкой, или затруднением. В детстве я была помешанной на рутине, тревожной и склонной к эмоциональным вспышкам. Я кричала, когда на меня надевали одежду, ужасно спала. У меня была одна лучшая подруга, и я хотела, чтобы она была только со мной. Я ненавидела шумные пространства и каждую неделю плакала на церковной службе, когда они использовали благовония.

Будучи подростком, я настолько погружалась в истории, что весь день забывала поесть, постоянно говорила о любимых книгах, плакала, когда они заканчивались, и до измождения зачитывалась всеми имеющимися фанфиками. Я слетала с катушек, когда моя старшая сестра, Габби, слишком громко жевала, когда на моих штанах образовывалось статическое электричество, когда мама отходила от плана блюд на неделю, и когда я что-то оставляла в одном месте, а потом не находила это там же.

Иногда я сводила свою семью с ума. Ничего не понимающая мама, раздосадованная бабуля и раздражённая Габби. Но папа меня всегда понимал. Он крепко обнимал меня и качал на руках. Он набирал для меня тёплые ванны и просил бабулю сшить для меня свободные широкие платья, чтобы носить их поверх единственных леггинсов, которые я могла терпеть. Под твёрдой матриархальной властью бабули я приучилась сидеть смирно, сосредотачиваться, слушать, быть вежливой. Вокруг меня шёпотом витали социальные подсказки и невысказанные смыслы, слишком скользкие и уклончивые, чтобы я их уловила. Так что я обратилась к сверстникам, наблюдая и имитируя их движения, жесты, фразы и лицевые выражения. Я играла в виды спорта, была хорошей студенткой. Я изо всех сил старалась сойти за одну из них.

И какое-то время мне удавалось. Я казалась типичным ребёнком (что бы это ни означало, бл*дь), пока депрессия и тревожность после смерти папы не обрушила всё, опустошив те эмоциональные резервы, что требовались для изображения нормальности.

Мне было 13, когда мне поставили диагноз «аутизм». Психолог сказал, что это произошло бы ранее, если бы не моя фантастическая способность следовать правилам, копировать поведение и притворяться «нормальной». Мозгоправ говорил, что все достигают переломной точки. Лишь вопрос времени, когда мне пришлось бы перестать притворяться и откровенно признать свои неврологические отличия.

В нашей традиционной католической итальянской семье, где доминировал скептицизм бабули в отношении всего, кроме молитвы как решения всех проблем, просто удивительно, что меня вообще привели на обследование. Это свидетельство того, насколько устала моя мама, раз она пошла против настояния бабушки о том, что я нормальная, просто упрямая и проблемная. Но мама доверилась своей интуиции, тайком сводила меня на несколько сеансов с педиатрическим психологом, и в итоге мне поставили диагноз. Наверное, я недостаточно благодарила её за это.

После диагноза я начала посещать психолога, чтобы контролировать тревожность, справляться с отклонениями от порывов и помешательства путём регулировки эмоций, а также справляться с тем иногда депрессивным ощущением, будто ты смотришь внутрь извне, с которым сталкиваются многие аутисты.

Затем, когда начался переходный возраст, в мою жизнь закрались ноющие боли и ощущение закостенелости. К семнадцатому дню рождения я получила ещё один диагноз: ревматоидный артрит. За одно лето я превратилась из ежедневной бегуньи и очень активной девушки в человека, чьи колени и бёдра настолько окостенели, что я не могла выбраться из кровати. Подросток, которая не могла открывать бутылки с водой или пользоваться открывашками для консервных банок.

И вот тогда я стала проблемой, а не личностью. Возможно, если бы дело ограничилось только аутизмом, или только артритом, мне бы позволили быть независимой и сильной молодой женщиной. Но учитывая страхи и тревоги моей мамы после смерти папы, она легко погрузилась в удушающую, инфантилизирующую опеку. Фрэнки хрупкая, сломанная и слабая. Это попросту душило.

Никаких шумных мест, Фрэнки они не нравятся.

Никаких матчей, ей слишком сложно дойти до тех мест.

Фрэнки нельзя оставлять одну. Кто знает, что случится?

Я была помехой для весёлого времяпровождения и мест, источником беспокойства и утомления, бременем. Мокрым одеялом. Тем, кто портит настроение. Осликом Иа-Иа.

Пока я не съехала. Моя семья получила возможность снова быть весёлой. А я получила возможность доказать себе, что я могу жить одна, сильная и независимая, в безопасности.

И я доказала себе и не только. И всё же я могу признать, что бывают дни, когда моя жизнь очень сложная. Аутизм — это пожизненная реальность того, что ты никогда не будешь понимать намёки, поспевать, видеть мир таким, каким его видит большинство людей. И иногда это кажется изолирующим, раздражающим, депрессивным.

И ещё есть ревматоидный артрит, поганое аутоиммунное заболевание, от которого нет лекарства, только контроль симптомов. Чем быстрее ты замедлишь хроническое воспаление, возникающее из-за того, что твоё тело нападает само на себя, тем лучше. Поскольку мне быстро поставили диагноз, медикаменты по большей части уберегли мои суставы от необратимых изменений. Но даже с хорошими лекарствами и лечением случаются вспышки.

Каждый раз, при каждой вспышке, моё левое бедро болит хуже всего — любимый эпицентр для чрезмерного энтузиазма моей иммунной системы. Три года назад у меня развилось столько хронической боли и слабости сустава, что пришлось пользоваться тростью. Моя семья квохтала (кто бы мог подумать, да), что это признак моей хрупкости — что в двадцать три года мне нужна трость.