К моему виску прижимаются мягкие губы.

— Ещё не спишь, сахарочек?

Я вяло пихаю его локтем.

— Это отвечает на мой вопрос, — стонет он.

— Знаешь, как ты можешь меня называть? — я поднимаю взгляд, а Рен наклоняется, и мы задеваем друг друга носами.

Он целует меня в кончик носа.

— Как?

— Ворчунопотам.

Он хмурится.

— Мне не нравится называть тебя ворчливой в той или иной форме, — убрав мои волосы с лица, он смотрит на меня. — Ты не ворчливая. Ты просто…

— Ворчливая. Мы это обсуждали. Лучше не спорь, а спроси, почему?

Рен вздыхает.

— Ладно. Почему?

Я провожу ладонью по его бедру и смотрю, как на его подбородке дёргается мускул.

— Потому что я хочу выключить фильм. И перестать обниматься.

Его лицо теплеет от медленной улыбки.

— Тебе не нравятся обнимашки?

— Нет, нравятся. Ты мастер обнимашек.

Он склоняет голову в поклоне.

— Благодарю.

— Просто я хочу большего.

Рен высвобождает пальцы из моей ладони, обхватывает мой подбородок, и его большой палец проходится по моим губам.

— Мы придём к этому, Фрэнки. Я тоже хочу большего, — шепчет он, после чего его рот мягко прижимается к моему. Он побуждает мои губы раскрыться, дразнит кончиком своего языка.

Я обвиваю рукой его шею и запускаю пальцы в его волосы. Они шелковистые, но в то же время густые, и он вздыхает мне в рот, когда я царапаю ногтями кожу его голову. Рен обвивает рукой мою талию, пока другая его ладонь накрывает мою щёку, а большой палец ласкает мою ямочку на щеке. Его прикосновения — сдержанная нежность. Но его поцелуй — чистый голод.

На моей коже словно вспыхивают искорки, жар разливается по моим венам, между бёдер зарождается сладкое ноющее ощущение. В своё время я немало целовалась, и до этого момента сказала бы, что испытала немало хорошего сплетения языков и откровенных ласк. Но когда наш поцелуй углубляется, и тело распаляется под его прикосновениями, я сталкиваюсь с новым пониманием прошлого. Ничто из того, что я делала, меня не подготовило. Ничто не сравнится с этим.

Рен отстраняется и улыбается, его взгляд не отрывается от моих губ. Я жду. Жду, что его ладони скользнут к моей талии, стянут мои леггинсы и ласками доведут до грубого, мощного оргазма, но вместо этого я ощущаю тёплые мозолистые пальцы, снова сплетающиеся с моими.

У меня вырывается прерывистый вздох. Я до боли возбуждена. Озадачена и благоговею перед тем фактом, что человек, прождавший так долго, решительно настроен ждать ещё дольше.

Рен подносит мою руку к своим губам и оставляет дорожку горячих, медленных поцелуев открытым ртом по моей ладони, а затем на кончиках каждого из моих пальцев. Я буквально задыхаюсь, выгибаюсь ему навстречу, когда его рот опускается к нежной внутренней стороне моего запястья. Его язык описывает медленные, размеренные круги, и легко представить это дразнение в другом месте, жаждущем его прикосновений.

Медленно выдохнув, Рен оставляет последний поцелуй на моём запястье, затем опускает его. Я смотрю на него с явным непониманием, мои губы приоткрыты, волосы взъерошены его касаниями.

У него вырывается сухой смешок, но он подавляет этот звук.

— Пошли, медовая булочка. Пора в кроватку.

Я смотрю на него с разинутым ртом, пока Рен стоит и протягивает мне руку.

— Ты издеваешься?

— Ладно, «медовая булочка» — слабоватый вариант, признаю.

— Я не про это.

Он хмурится, но потом складка между его бровями разглаживается от осознания.

— О. Про то, что пора в постель. Нет, не издеваюсь. Время позднее. Почему не лечь в постель?

— Ну, эм, — я показываю на огромный стояк прямо на уровне моих глаз, который вот-вот прорвёт штаны. — Я бы сказала, вот тебе добрых 20 см причин, почему.

Вздохнув, Рен пытается поправить себя, но терпит абсолютный провал. Такой стояк поудобнее не устроишь.

— Всё нормально.

— Как скажешь, — взяв его руку, я поднимаюсь чуть тяжелее, чем обычно, медленно выпрямляюсь и ищу во внешности Рена признаки суетливости или жалости. Но он просто внимательно наблюдает за мной, изучая и впитывая. Ничего больше.

— Тебе, может, и нормально, — говорю я ему. — Но если ты думал, что голодная Фрэнки страшна, то сейчас ты столкнёшься с сексуально неудовлетворённой Фрэнки. Готовься.

Сделав шаг в мою сторону, Рен обхватывает руками мою спину и притягивает меня поближе.

— Я сказал «пойдём в постель», Франческа, а не «пойдём спать».

Быстро чмокнув меня в кончик носа, он разворачивается и приступает к своей ежевечерней рутине, которую я уже знаю после проживания с ним. Дважды перепроверить охранную систему и все замки. Убедиться, что наружное освещение с сенсорами движения активировано.

Пацца просыпается на своём месте у двери, где она храпела всё это время. Рен подхватывает мою трость и ставит её рядом со мной.

Пока я стою совершенно огорошенная и гадаю, как девственник может быть настолько хорош в игре соблазна.

Плейлист: The Maccabees — Toothpaste Kisses

Когда я запер всё прошлой ночью, мы почистили зубы бок о бок, стоя перед двумя раковинами в моей ванной. Фрэнки хмурилась под жужжание своей электрической зубной щетки, я улыбался её отражению с пеной от зубной пасты. До её прихода вчера, пока я готовил, убирался и менял постельное бельё, я много думал о том, что Фрэнки сказала мне ранее. О том, как ей страшно открыться и попытаться быть вместе.

Я осознал, что единственный фактор на моей стороне — это время. Время, чтобы показать ей — я могу действовать медленно, выстраивать доверие и комфорт. Время, чтобы показать ей — все её особенности и потребности не кажутся мне назойливыми и неудобными, как людям в её прошлом.

Так что когда она пришла в гости, я держал её за руку вместо того, чтобы залезать в эти тесные чёрные леггинсы, как бы мне этого ни хотелось. Я водил языком по шёлковой коже её запястья, а не по шёлковой коже между её бёдер.

Чего я не сумел предвидеть, так это то, какой раздражительной она станет из-за постепенного развития отношений. Так что, адаптируясь на ходу, я решил, что уложу её в постельку, буду целовать и трогать, доведу до оргазма и вызову улыбку на её лице. После чистки зубов я как следует зацеловал её, пытаясь стереть надутое выражение с губ. Похоже, это частично сработало, поскольку она вышла из ванной без ворчания, пошла прямиком к моей кровати и плюхнулась туда со стоном.

К тому моменту, когда я принял душ, сходил в туалет и вышел, она уже тихонько храпела под одеялом, а её тёмные волосы чернильным пятном рассыпались по белым простыням.

Скользнув в постель, я поблагодарил Бога за ортопедический матрас, который поглощал движения, и потому её тело ни капельки не шевельнулось, пока я устраивался рядом и выключал свет. А потом я обнял Франческу Зеферино, поцеловал в щёку и заснул, вдыхая её запах.

Её тихий стон — первое, что я слышу. Затем чириканье птиц за окном. Я моргаю, видя, что солнечный свет купает её в своём сиянии, и поднимаю голову, чтобы получше рассмотреть её. Глаза Фрэнки зажмурены, челюсти сжаты. Я не могу понять, то ли ей снится сон, то ли она просто недовольна тем, что частично проснулась.

Глянув через плечо, я смотрю на время. До моего будильника остаются считанные минуты, так что я отключаю его, пока он не начал играть музыку банджо и не вызвал у солнышка в моей постели желание совершить убийство.

У неё вырывается очередной тихий стон. Я аккуратно приподнимаюсь на локте, ища причину, по которой она может испытывать дискомфорт.

«У нее артрит, приятель. Естественно, она испытывает дискомфорт, особенно по утрам».

Фрэнки это знать не обязательно, но осознав, с чем она имеет дело, я изучил ревматоидный артрит поподробнее. Я знаю цену сна. Лежание в неподвижной позе вызывает воспаление в суставах и заставляет их коченеть. Это неизбежно.