«До чего же он красивый», – пронеслось у Паши в голове.

Даже красивее, чем тогда, в ТЦ. Видимо, Женя под вечер устал притворяться, и казался немного больше собой, чем обычно.

– Привет, – сказал Павел.

– Привет, – бесцветно произнес Женя.

Он отступил в сторону, чтобы пройти в коморку, ровно в тот момент, когда и Женя предпринял попытку выйти. Они едва ли не столкнулись в этой темной тесноте, Паша ощутил, как его рука натолкнулась на грудь Жени, а Никольский тронул его за бедро.

– Черт, – несдержанно выдал Паша.

Благо тени скрывали, как покраснели его щеки.

– Полагаю, если мы будем действовать чуть более слаженно, я все-таки отсюда выйду, – сказал Женя и вручил ему банку с оливками, которую держал в руках. – Поздравляю с победой, Павел.

– Я еще не…

Но Женя уже хлопнул дверями.

Как и всегда.

«Что за привычка дурацкая?!» – возмущался про себя Павел, восстанавливая сбывшееся дыхание. И зачем ему эти оливки?! Поставив их на полку, он развернулся, не думая, что может за собой повлечь его выходка. Он собирался поговорить с Никольским на своих условиях и пусть только попробует его проигнорировать. Снова.

– Теперь что не так?

Выскочив в коридор, Павел схватился за стену, резко поворачивая к лифту. Никольский стоял около него, ритмично нажимая пальцем на кнопку, как делают, сгорая от нетерпения.

– Вы вообще в порядке? – спросил Павел неожиданно.

Как по щелчку пальца у него в мозгу сформировалась четкая картинка того, как настроение Жени постепенно ухудшалось всю неделю. Даже в те дни, когда они не пересекались, или же Павел наблюдал за Никольским издалека и украдкой, тот выглядел унылым, расстроенным, будто чем-то замороченным. Паша часто ловил его на жестах, которые выдавали внутреннее раздражение, то он по столешнице стучал, смотря в одну точку, как в трансе, то водил рукой по волосам, портя идеальную укладку…

Что-то в его жизни происходило.

И хотя Паша очень сомневался, что ему окажут честь и расскажут, он обеспокоенно всматривался в спину Никольского, как сделал бы друг.

Терроризировать кнопку тот прекратил.

Обернувшись, Женя проигнорировал приехавший лифт.

– Тебе какое дело? – сощурился он.

– Ну вы же знаете, какое, – сократив расстояние, Паша усмехнулся себе под нос, – вы же узнали мою «тайну», верно? Проверили гипотезу и поняли, что вы мне небезразличны. И знаете, – отвел он глаза в сторону, так до конца и не поняв, что в нем говорило, вино или усталость, – я так сильно боялся, что вы об этом узнаете, хотя что в этом такого? Да, вы мне нравитесь, – пожал он плечами. – И мне не все равно, в отличие от мажоров-лицемеров.

Закончив, Паша громко втянул воздух, не находя за что зацепиться, чтобы не смотреть на Женю. Тот молчал.

Он в последнее время часто был тихим.

И казался Павлу не менее мутным, чем отношения между ними.

Он бы с радостью вернулся на несколько недель назад, чтобы Женя снова над ним подшучивал, поджидая в мужском туалете, или же приглашал в парк, наполненный абсолютно детскими аттракционами.

Лишь бы не молчал, пытая пристальным взглядом.

– Я много о тебе знаю, ты прав, Павел Елагин, – наконец, кивнул тот. – Я знаю, что ты родился и вырос в Москве, твоя мама несколько лет назад победила рак шейки матки, а отец был на заработках в Европе. Сейчас твои родители в разводе. Живешь ты с мамой и сестрой, любишь мальчиков и маленького плюшевого олененка, которого тебе подарила мама в процессе ремиссии.

Вздохнув, Женя поправил ему пиджак рукой.

– Вы что провели расследование?

– Нет, почитал твои анкеты.

– Точно, – кивнул Павел.

Среди прочего их просили написать еще и личное эссе о сложном периоде в жизни и преодолевании трудностей. Как обычно бывало с такими эссе, Паша не представлял себе людей, которые будут читать его рассказ.

И уж тем более он не думал, что Никольский проявит к нему такое внимание.  С чего бы вдруг?

– И зачем вы прочли?

– Да так.

– Не думаю, что вы что-то делаете «да так», – усомнился Паша.

Женя облизал губы.

И потом схватил Павла за затылок и притянул для поцелуя.

Черт, тревога, для настоящего поцелуя.

Паша от неожиданности выдохнул весь воздух из легких, а вдохнул уже чужой, со вкусом банановой жвачки и невозможных, невероятных и неповторимых ощущений. Вцепившись Никольскому в пиджак, Павел старался устоять на ватных ногах, отдаваясь на милость мягким и сладким губам. И Никольский сам целовал его, сам целовал, словно ад напрочь замерз или случилась еще какая-то фантастическая вещь.

Он держал его за затылок, лаская волосы, а другой рукой гладил по подбородку, щекам, задевал ухо…

Павел напрочь позабыл, что они находились в офисе, но внезапный стук позади сразу же привел его в чувство. Точнее, даже не звук, а то, что за ним последовало: Никольский отстранился так быстро, будто перед ним ядовитый скорпион обнаружился. Он посмотрел на Павла, а тот ответил  вызывающе.

Женя тоже старался взять себя в руки после случившегося, он видел.

Поэтому когда Никольский наклонился к нему во второй раз, Павел неосознанно подался вперед.

Он совсем не ожидал, что вместо поцелуя ему скажут:

– Нам не стоит в дальнейшем общаться, и в Нью-Йорке тоже, – прошептал он и отстранился

– Что за… Никольский! – в сердцах вскрикнул Павел.

Но если бы тот остановился, оглянулся, удостоил его вниманием, аду бы точно пришел конец. Никольский же не думал об интересах других людей, только о собственных, разумеется. Объясняться с Павлом он не собирался, и тому оставалось только наблюдать за тем, как силуэт скрылся за поворотом на лестничный пролет. «Надо же, и лифтом не воспользовался», – подумал Павел.

Он съехал по стенке вниз, подумав, что его задолбали эти сраные эмоциональные качели.

С Никольским что-то происходило. Точно.

У Паши пока в голове не укладывалось, через что должен проходить человек, чтобы бросаться на других с поцелуями.

– Твою мать, – фыркнул он.

О поцелуе Паша не сказал ни одной живой душе.

Видимо, Женя обращался с ним настолько вольно именно по той причине, что стажеру Павлу Елагину никто бы не поверил. Поделись он с кем-то произошедшим, сразу бы присоединился к компании выдумщиков, которые нет-нет и писали истории о том, как провели вечер с Никольским, жаркую ночь, а наутро ушли с белой розой в руках.

Нет, Павел не собирался делиться с кем-то подробностями ЧП в коридоре.

Он решительно настроился выбросить Никольского из головы. Выбросить и все. С этими попытками понравиться ему, понять его, выяснить, чем же он так провинился, Паша до того заморочился, что даже свою поездку толком не планировал, а уехать на месяц в Нью-Йорк, до этого выезжая лишь к бабушке – то еще предприятие.

В выходные он целенаправленно избегал заходить в чат стажеров, вернувшись в свою жизнь, которая, возможно, и не была до чертиков интересной, как у Жени, но…

Но другой не завезли.

В субботу Павел составил список вещей для Нью-Йорка, а потом добрый час изучал правила перевозки багажа авиакомпаний, что и в каких количествах можно было взять в салон, а что – оставить в чемодане с багажом. Возможно, он бы и не проявил такого энтузиазма, будь с ним нормальный партнер, а не Женя Никольский, не желавший ему даже с элементарными вещами помогать.

– Сука, – вздохнул Павел, сидя на кровати перед ноутбуком.

Надо ж было ситуации сложиться таким причудливым образом. Будто Вселенная над ним насмехалась.

Он нуждался в работе в «Алмаксе», чтобы мама с сестрой позволили себе больше, со временем сменили квартирку на жилье поприличнее и поближе к центру, взяв ипотеку, чтобы… Короче говоря, Никольский сюда никак не вписывался, Паша вел себя как настоящий одержимый идиот, пытаясь заработать благосклонность такого непробиваемого человека.