— Ну что ж, идемте, Аннушка. Со мной, чай, не пропадешь.

Вскоре они вышли к небольшому особняку. У ворот стояло несколько подвод, возле которых суетились отъезжающие. Какой — то низенький господин, заметив Ржевского с девушкой, бросился к ним с протянутыми руками.

— Аннушка, дитя мое! Нянька твоя давно нашлась. Где ты пропадаешь?

— Извините, батюшка, заблудилась. — Она показала на поручика. — Познакомьтесь. Этот офицер спас мою честь.

Низенький господин протянул ему руку.

— Премного благодарен, сударь. Как ваше имя? Я выбью его золотыми буквами на нашем фамильном гербе.

— Имею честь, поручик Ржевский!

— Как? Вы уже…

Низенький господин в ужасе смотрел то на Ржевского, то на дочь. На голове у него шевелились волосы.

— «Заблудилась», говоришь?! — с надрывом крикнул он дочери. — Блудница!

— О чем вы, папенька?

— Это же тот самый Ржевский, я рассказывал тебе. Всем кобелям кобель!

— Но — но, любезный, полегче, — набычился поручик.

— А что, неправду я говорю?

— Ну, положим, тот самый. И что с того?

— Что вы сделали с моей дочерью? — взвизгнул низенький господин, подпрыгнув от ярости.

— Ничего не сделал. И в мыслях не имел.

— Так я и поверил! Уж в мыслях — то наверняка… ух, прелюбодей!

— Три тысячи чертей! — воскликнул Ржевский. — Говорят же вам, папаша, я спас ее от неприятеля.

Низенький господин вдруг испуганно попятился от него, увлекая за собой расстроенную дочку.

— С каких это пор вы на службе у Бонапарта? — пролепетал он, пялясь на его французский мундир.

— Я служу России, сударь, — посуровел Ржевский. — Прощайте, Анна Васильевна, извините, ежели что не так. — Он кивнул девушке и пошел прочь.

— Храни вас Бог! — донесся до него сквозь дым девичий голосок.

А может быть, ему это только почудилось…

Над Москвой сгущались сумерки.

В зареве пожаров догорал день 3‑го сентября.

Поручик Ржевский подъезжал к Кремлю на случайно пойманном извозчике. Пьяный вдрызг старик, принимая его за француза, сперва робел, а потом стал материться на чем свет стоит.

— Нам что Санька Романов, что Бонька Наполеонов — один геморрой, — бубнил он, мотаясь на сидении. — И тех господ возил — вся карета заблевана, у этих хоть — не по колено. Париж, ить, все — таки. Культу — у — ра… Одно слово — Сраннесранс.

— Ах ты Мазепа! — взъярился поручик, привскочив на месте. — Нехристей выхваляешь?!

Извозчик с испугу выронил хлыст.

— Батюшки! Француз по — нашему кумекает!

Свалившись с козел, он в мгновение ока исчез в ближайшей подворотне.

Ржевский, чертыхаясь, сел за вожжи, и кроткая старая кляча повезла его дальше.

У кремлевских ворот располагался французский пост — несколько солдат и офицеров в мундирах Старой гвардии.

Ржевский, бросив бричку, направился к ним.

Французы были заметно подшофе. Разговор который час крутился вокруг русских женщин.

— Какого дьявола они убежали из города? — досадовали гвардейцы. — Мы бы их всех перецеловали.

— Чем могу быть полезен, капитан? — спросил старший офицер, заметив Ржевского.

Поручик достал конверт.

— Я из Парижа. Важное известие для императора.

— Хорошо, я передам.

— Виноват, только лично в руки. — Ржевский многозначительно повел бровями: — Письмо от Жозефины.

Француз понимающе хмыкнул:

— Старая плутовка! Не забывает нашего маленького капрала. Меня бы кто так любил, — добродушно добавил он, пропуская Ржевского и показывая, куда идти.

Коленкур, случайно проходивший мимо поста, услышал обрывок их разговора и поспешил за Ржевским.

— Вы привезли письмо от Жозефины, месье капитан? — спросил он, тронув его за рукав.

Ржевский резко обернулся.

— С кем имею честь?

— Арман де Коленкур, императорский оберштальмейстер.

— Главный конюх, что ли?

— Можно сказать и так. Я посвящен во все, что касается интимной жизни императора. Позвольте, я отнесу ему ваш пакет.

— Благодарю, месье, но это письмо не от лошади.

— Я должен знать подноготную всех событий!

— А мне нужно передать императору еще кое — что с глазу на глаз.

Коленкур не отставал.

— Вы из Парижа, мой друг?

— Да.

— И как там?

— Как в раю.

— А женщины?

— Цветут.

— Что пишет Жозефина?

— Это не моя тайна.

— Ах, взгляните, какая козочка!

— Где? — встрепенулся Ржевский.

— Ап! — Коленкур выхватил из его руки конверт. — Пардон, месье, обычная парижская шутка.

Ржевский едва поборол в себе желание схватиться за саблю: площадь внутри Кремля просто кишела французами, и поднимать шум было слишком опасно.

Едва Коленкур взглянул на конверт, на его лице отразилось удивление.

— Позвольте, но это не рука Жозефины!

Ржевский и глазом не моргнул.

— Мадам недавно сломала себе палец.

— Какое несчастье! Что же с ней случилось?

— С кровати упала.

— Да? — Коленкур пытливо взглянул на поручика. — Вы ее очередной любовник, не так ли?

— Не имел чести, сожалею.

Коленкур мечтательно улыбнулся.

— Сожалеть, действительно, есть о чем… Ну не упрямьтесь, месье. Вы ведь с ней спали, признайтесь? Я же вижу, что вы в ее вкусе.

— Бомба! — вдруг крикнул Ржевский.

— Где?! — в испуге подпрыгнул Коленкур.

Ржевский выдернул у него из рук письмо.

— Уже пролетела. Можете сменить подштанники.

Коленкур, как истинный дипломат, сделал вид, что ничуть не обиделся.

— О, вы меня весьма позабавили.

— Всего лишь обычная армейская шутка. Пардон, месье, но я тороплюсь.

— Куда спешить, мой друг? Мы в Москве!

— Это вас не касается.

— Надеюсь, ваша личная жизнь не затрагивает интересов Франции, иначе мои мемуары…

— Плевал я на ваши мемуары! — Ржевский сплюнул себе под ноги.

— Бог мой, как упали нравы, — скривился Коленкур, заметив, что слюна угодила ему на сапог. — Вот горькие плоды нашей революции!

— Снявши голову, по волосам не плачут.

— Интересно, что сказал бы на это Людовик XVI…

— Он сказал бы: не всё стриги, что растет!

— Мда-а, пожалуй… Откуда вы так хорошо знаете русские пословицы, капитан?

— Я часто спал с русскими женщинами. С кем поведешься, от того и наберешься.

— Надеюсь, вы не подцепили ничего лишнего? — ядовито улыбнулся Коленкур.

— Нос, как видите, на месте, — невозмутимо парировал Ржевский. — Кстати, как самочувствие императора? Говорят, его замучил насморк.

— К счастью, одна ноздря уже дышит.

«Перед смертью не надышишься», — подумал поручик.

— Я вылечу его величество, — сказал он.

— Да? И каким же образом?

— Мне известно превосходное средство от соплей… Надеюсь, император еще не спит?

— О нет, ему не до сна: возбужден, счастлив, горд. — У оберштальмейстера перехватило дыхание: — Подумать только — мы в самом сердце России, во дворце московских монархов!

— Бомба! — спокойно предупредил Ржевский, кивнув перед собой.

Коленкур недоверчиво рассмеялся и был несказанно поражен, угодив своим следующим шагом в россыпь конских яблок.

— La crotte! /Лошадиный навоз! (фр.)/

— Вы влипли, месье!

— Мда-а, жаль, что это была не шутка.

Раздосадованный обершталмейстер долго скреб сапогами по земле, словно конь копытами. Потом, спохватившись, догнал ушедшего далеко вперед поручика.

Коленкур провел Ржевского до высоких резных дверей, за которыми находился кабинет русского царя, ныне занятый французским императором. По бокам у входа стояли два караульных офицера.

— Подождите здесь. — Коленкур скрылся за дверьми и очень быстро вернулся: — Император в нетерпении. Прошу вас, месье.

Они вошли в роскошный зал.

В центре, у широкого дубового стола, заваленного бумагами, возвышался прекрасный как бог Наполеон Бонапарт, в римской тоге, весь из белого мрамора.