От нервного истощения у императора кружилась голова и сводило судорогой икры. Он часто скрещивал на груди руки, как — будто был одолеваем глубокими раздумьями, а на самом деле просто боролся с приступами озноба. Серая шинель совсем не грела. Доктор Луакре умолял Наполеона одеть шубу или хотя бы завернуться в одеяло, но император в ответ громко сморкался и говорил: «Allez vous…» /«Убирайтесь к…» (фр.)/.

Военный оркестр неподалеку играл бравурные марши, заглушая распоряжения, которые сиплым голосом отдавал Наполеон. Адъютанты и посыльные не решались переспрашивать императора, и оттого почти все его приказы выполнялись шиворот — навыворот.

Битва шла своим чередом.

Летали ядра, сверкали штыки, развевались знамена. Грохотали пушки, ржали лошади, кричали люди. Клубящийся по полю дым от выстрелов и пожаров укутывал, словно саваном, растущие горы тел.

Деревня Бородино, на правом фланге 1‑й армии Барклая, была почти сразу захвачена французами, но дальше они пробиться на смогли из — за яростного сопротивления русских егерей.

Барклай де Толли, которого с начала войны незаслуженно обвиняли в трусости, в этот день искал смерти по всему Бородинскому полю. Он нарочно подставлял голову под пули, но они отскакивали от его блестящей лысины, как от стенки горох. Генерал бесстрашно смотрел смерти в глаза, и Смерть стыдливо отводила взор, срывая злобу на генеральских лошадях, убивая их под ним одну за другой.

Курганная батарея на левом фланге, обороняемая 2‑я армией Багратиона, в отсутствии раненного князя несколько раз переходила из рук в руки, но к полудню все же пала под натиском маршала Нея.

Флигель — адъютант Вольцоген приехал к Кутузову с донесением от вездесущего Барклая, что левый фланг рухнул. Вольцоген прибавил от себя, что наблюдал среди солдат и офицеров растерянность и панику.

Кутузов в это время с трудом жевал жаренную курицу, полагая, что вид обедающего под пулями главнокомандующего должен поддерживать в войсках боевой дух и уверенность в победе.[15]

Сообщение Вольцогена заставило старого фельдмаршала в волнении подняться на ноги.

Кутузов пошел на флигель — адъютанта, грозно размахивая куриной ножкой.

— Как вы… как вы смеете, голубчик! — захлебываясь, кричал он. — Что вы видели? Вы ничего не видели! Хрен с редькой вы видели! Передайте от меня генералу Барклаю приятного аппетита. Он, должно быть, скверно позавтракал. Я лучше его знаю ход сражения. Неприятель побежден, и завтра мы погоним его со священной земли русской!

Кутузов перекрестился куриной ножкой и доел ее со слезами на глазах.

В этот момент на кургане появился генерал Раевский. Он сообщил, что войска твердо стоят на своих местах и французы более не смеют атаковать.

— Вот он, мой герой! — воскликнул Кутузов, обнял Раевского и крепко его расцеловал.

А Вольцоген уехал к Барклаю не солоно хлебавши.

Великий человек велик лишь содержимым своей головы, все остальное его содержимое не чуждо ничему человеческому.

Свита французского императора ничуть не удивилась, когда в самый разгар сражения Наполеон в очередной раз молча скрылся в кустах. Поспешность, которую он при этом проявил, по — человечески тоже была вполне понятна.

Двое адъютантов, обнажив шпаги, встали у кустов на караул.

Свита с содроганием следила за случайными снарядами, изредка пролетавшими близ того места, где сейчас должен был находиться император. Неустрашимые маршалы и генералы в эти минуты были мертвенно бледны и кусали губы.

Тем временем Наполеон стоял под молодой березой, тужась изо всех сил. Лицо его было перекошено, мышцы напряжены до невозможного. Но несмотря на отчетливое желание, он не мог выдавить из себя ни капли.

И вдруг в двух шагах от императора на землю шлепнулся артиллерийский снаряд. Черное ядро вертелось волчком, угрожая в любой момент взорваться.

Наполеон тут же почувствовал желанное облегчение и принялся собственными силами тушить дымящееся ядро.

Через кусты к нему на помощь уже бежали его приближенные.

— Сир! Спасайтесь! Бомба!

— Так уберите ее из — под меня, — недовольно приказал Наполеон, как будто речь шла о ночном горшке.

Какой — то генерал схватил ядро прямо голыми руками и с воплем исчез в глубине чащи. Через мгновение оттуда раздался взрыв. Один из адъютантов сбегал посмотреть и, вернувшись, браво доложил:

— Бомба уничтожена, сир!

— А где мой храбрый генерал? — угрюмо поинтересовался Наполеон.

— Его нигде нет.

— А на деревьях?

— Даже листьев не осталось, сир. Вот единственное, что я нашел.

Адъютант кивнул на дымящийся сапог в своей руке.

— Вы знаете, господа, кто это был? — спросил Наполеон.

Все растерянно смотрели то на сапог, то друг на друга.

— Должно быть, кто — то из баварцев, — принюхался Бертье.

— Почему?

— Пахнет пивом с раками.

Наполеон окинул свиту хмурым взглядом.

— Я теряю храбрейших из храбрых, а вы мне про пиво… Сапог со всеми почестями предать земле. Идите, господа, а я пока продолжу.

Приближенные удалились, восхищаясь хладнокровием своего императора. А Наполеон присел под той же березой. Старый артиллерист, он знал, что ядро никогда не падает дважды в одно место.

Когда спустя некоторое время Наполеон, отмахиваясь от мух, появился из — за кустов, свита издала протяжный вздох облегчения, а военный оркестр заиграл его любимый марш.

Император опустился на складной стул, вытянув одну ногу на барабан.

В его отсутствие центральный редут русской позиции — батарея Раевского — был захвачен пехотой генерала Жерара и кавалерией Мюрата.

К Наполеону подлетел Бертье, умоляя пустить в дело Старую гвардию.

— Еще одно усилие — и русские погибли! — твердил начальник генерального штаба.

Наполеон зевнул. Во время решающих сражений на него часто нападала неукротимая зевота.

Бертье продолжал что — то говорить, а император уже тревожно дремал, уперевшись подбородком в грудь. Ему снился ад, и одноглазые седые черти, поджаривавшие его на огромной сковороде.

«Масла! Ради всех святых, подлейте масла!» — хотел крикнуть Бонапарт, но какая — то неведомая сила мертвой хваткой держала его за горло, и изо рта вырывался лишь отчаянный сип.

Когда Бертье отошел, Наполеон открыл глаза.

— Дьявол!.. — пробормотал он, заерзав задом. Вскочив, он поманил к себе пальцем доктора Луакре. — Мне жжет, как будто в задницу насыпали перца.

— Позвольте узнать, сир, что вы ели накануне?

— Посмотрите под березой! — буркнул Наполеон.

Доктор нырнул за кусты.

— Может, вас комары покусали, мон сир? — посочувствовал Коленкур. — Или слепни?

— Нет, но я подтерся какими — то листьями…

Коленкур покосился на заросли высоких растений, листья которых напоминали женские ладошки с хищно растопыренными пальцами.

— Вот этими?!

— А отчего вы так побледнели? Мне было очень мягко.

— Это же крапива! Она обжигает до пузырей.

— Дьявол! — затряс кулаками Наполеон. — Здесь даже природа против меня!

— О да, мон сир, непокорная земля непокорного народа…

— Что же вы меня не предупредили, мон шер?!

— Наоборот, я всегда выступал против войны с Россией.

— Я говорю об этом проклятом растении.

— Мне казалось, что вы пользуетесь только салфеткой с личным вензелем.

Наполеон фыркнул:

— А еще пишете про меня мемуары!

Из кустов появился довольный доктор Луакре.

— Цвет достоин кисти Рембрандта, а форма — рук Микеланджело!

— Что такое? Вы прибыли с Монмартра? — напустился на него император. — Чем вы восторгаетесь?

— Творением вашего желудка, сир.

— Да вы просто навозный жук!

Луакре передернул плечами.

— Я хотел вам сделать комплимент, сир, перед тем, как предложить поставить пиявок.

— Опять пиявки!

— Они отсосут кровь, и зуд уменьшится.