— Как светлейший? — спросил он.

— Здоров, слава богу, — весело отозвался Давыдов. — И в превосходном настроении.

Нащупав во рту последние песчинки, князь Андрей негромко сплюнул и взбежал на крыльцо.

— Да-а, — протянул Ржевский, оседлав своего коня, — сколько барышень за свою жизнь перецеловал, а фельдмаршала целовать не приходилось.

— Вот и твоя мечта сбылась, братец. А кстати, чем ты так напугал светлейшего? Чего никогда не забудет Анастасия Сергеевна?

— Как жена Кутузова угощала ее вишневым вареньем.

— Ай, Ржевский, ай да плут!

Посмеиваясь, гусары тронулись в обратный путь.

Барклай де Толли с приездом Кутузова чувствовал себя не в своей тарелке. Будущее его военной карьеры теперь целиком зависело от воли главнокомандующего. Впору было гадать на ромашке: «любит — не любит, плюнет — поцелует».

Не желая полагаться на волю слепого случая, Барклай решил во что бы то ни стало добиться разговора с Кутузовым и, после осмотра позиций, пригласил его отобедать с глазу на глаз.

Фельдмаршал охотно согласился и прибыл к нему под вечер вместе со всем цветом российского командования. Даже князь Багратион не погнушался заявиться к Барклаю в гости.

Увидев на своем крыльце целую толпу нахлебников, Барклай внутренне содрогнулся. Но не подал виду: все равно обеденный стол не мог похвастаться особой роскошью вроде стерляди под винным соусом, разносолов и экзотических фруктов. Разнообразие блюд заключалось разве что в величине тарелок и калибре картофелин, сваренных в мундире.

— Да-а, — протянул Кутузов, оглядев угощение. — Неурожайное нынче выдалось лето.

Барклай не нашелся что ответить. По природе своей он был неприхотлив, порой не брезгуя и солдатским котлом. Но козырять этим перед лицом великого полководца ему было неловко.

Кутузов, кряхтя, опустился на стул. Опередив Беннигсена, Багратион быстро занял место по правую руку фельдмаршала. Беннигсен, любимчик Александра I, неутомимый интриган и сплетник, капризно поджав губы, пристроился слева.

Наконец, все генералы расселись.

Повертев в руке вилку, Кутузов открыл рот, и разговоры за столом тут же стихли. Стало слышно, как под потолком жужжит муха.

— Приятного аппетита, господа, — сказал Кутузов, продолжая придирчиво разглядывать свою вилку. — Помню, в прошлом столетии это было, адмирал Чичагов привез на турецкий фронт в Яссы пять подвод с дорогими сервизами и столовыми приборами. Отменная роспись, чудесные узоры… С таких тарелок есть — все равно что из ладоней любимой барышни. Нда-с… А я, — Кутузов беззвучно засмеялся, — я ему тогда за чаем блюдце разбил. Нарочно! Хотел посмотреть, что он на это скажет. Так он и глазом не моргнул, вроде как не заметил. Но что бы вы думали, господа? На следующий же день новый сервиз себе выписал! Хе — хе — хе… Нда-а… к чему это я?

На высоком лбу Барклая выступил холодный пот. Ему вдруг стало невыносимо стыдно за эти неказистые столовые приборы, за скудный стол и муху под потолком.

— Я позволить предложить вашей светлости шотландский виски, — запинаясь произнес он, протянув дрожащей рукой фельдмаршалу бутылку.

— Спасибо, голубчик, — оживился Кутузов. — Я давно хотел отведать, что это за зверь такой. — Он опрокинул стопку, утерев платком толстые губы. — Ох ты, почти как водка дерет! Попробуйте, попробуйте, господа.

Уважив главнокомандующего, генералы пропустили по рюмочке шотландского, одобрительно зацокав языками. Громче всех нахваливал Багратион, который тайком выплеснул содержимое своей рюмки под стол: после попойки с Барклаем в Смоленске он виски даже на дух не переносил.

В роли гостеприимного хозяина Барклай де Толли чувствовал себя неловко. Врожденная чопорность лишала его всех радостей русского застолья. Он не мог посреди разговора дружески хлопнуть своего собеседника по плечу или колену, беспрестанно подливать ему в рюмку и, настойчиво глядя в рот, заставлять пить до дна. Барклай не умел смеяться во все горло и всегда закусывал после первой, как, впрочем, и после каждой последующей. К тому же он совсем не понимал ядреного русского юмора.

Зато в ударе был князь Багратион, без устали развлекавший всех кавказскими тостами. Казалось, он больше не испытывал прежней неприязни к военному министру.

— Опять вы бэз юбки, дарагой, — подмигивал он Барклаю. — А ведь у нас сегодня праздник: Михайло Ларионович приэхал!

Генерал Ермолов жаловался Кутузову на засилье немцев в русском штабе. Он говорил, понизив голос, чтобы уберечь нежные уши сидевшего поблизости Беннигсена от своих крепких выражений.

Кутузов слушал, сочувственно кивая головой.

Ермолов все больше распалялся, Кутузов все медленнее жевал.

— А правда, — вдруг стукнул по столу захмелевший фельдмаршал, — что наши немецкие генералы за глаза зовут меня старым хером?

В комнате повисла напряженная тишина. Беннигсен обиженно передернул носом.

— Мы говорить «alter Herr», ваша светлость, — сказал он. — А это означайт — «старый господин». Дас ист большой разниц.

— Один хрен!

— Но, светлейший князь…

— Ладно, голубчик, — великодушно махнул рукой Кутузов. — Хоть горшком назови, только в печь не ставь.

Русские генералы дружно захохотали.

Фельдмаршал, хитро прищурившись, протянул свою рюмку Беннигсену, они чокнулись, и за столом возобновилась прежняя непринужденная беседа.

Шотландский виски Кутузову пришелся по нраву. И он решил назначить Барклая де Толли командовать… 1‑й армией. Багратиону, который на этот раз пил только водку, ничего не оставалось, как принять под свое командование свою же 2‑ю армию.

И все остались довольны. Кроме Беннигсена, которого хотя и записали в начальники кутузовского штаба, но при этом наделили столь скудными полномочиями, что он мог с тем же успехом служить отставным козы барабанщиком.

По окончании обеда Кутузов поехал в отведенный ему дом приходского священника. Почти все жители Царево — Займеща еще позавчера выехали из деревни, опасаясь генерального сражения под своими окнами. А сегодня вечером отбыли и священник с супругой.

Последнее известие особенно удручило фельдмаршала. Попадья ему очень приглянулась.

Теперь Кутузов знал, что никакого сражения не будет. Одного дня хватило фельдмаршалу, чтобы понять, что резервов нет, ружей, патронов, снарядов не хватает, хлеба — в обрез. А значит, войскам снова придется отступать.

За окнами быстро темнело.

Кутузов пил чай с вареньем, поглядывая при свечах на разложенную на столе карту.

Слуга Ничипор на пару с денщиком стлали фельдмаршалу постель.

В дальнем углу два его адъютанта, зарывшись в штабные бумаги, молча, чтобы не мешать великому полководцу мыслить, резались в штосс. Они знали, что Кутузов как — то за картами выиграл у князя Храповицкого родовое имение, и им не хотелось при случае ударить в грязь лицом.

Кутузов вздохнул.

Вишневое варенье, которое ему дала в дорогу жена, Екатерина Ильинична, навевало тоску по дому.

Кутузов поманил одного из адъютантов пальцем. Бросив карты под документы, тот в мгновение ока оказался перед командующим.

— А что, голубчик, все ли барышни из деревни уехали? — тихо спросил Кутузов.

— Должно быть, все, ваша светлость.

— И никогошеньки не осталось?

Адъютант печально развел руками.

Кутузов опять вздохнул. Надкусил яблоко, лениво пожевал.

— Ложитесь — ка спать, мальчики, — сказал он, допив чай. — Спокойной ночи.

Адъютанты и денщик ушли. Ничипор, который по возрасту уже давно не относил себя к мальчикам, остался.

— Послушай — ка, голубчик, — сказал Кутузов, тяжело подымаясь со стула. — Что — то ноги у меня по ночам стынут. Достал бы ты мне грелку, что ли.[13]

— Вам какую грелку, ваша светлость, поболе али поменьше?