Как же на самом деле было.

9 декабря 1938 года директор завода И. М. Зальцман и начальник СКБ-2 Ж. Я. Котин повезли в Москву на утверждение технический проект и макет трехбашенного тяжелого танка СМК. Поехал и ведущий конструктор А. С. Ермолаев. В Кремле Зальцмана и Котина приняли члены Комитета обороны, в который кроме членов правительства входили и некоторые специалисты по танкам: Б. М. Коробков, И. А. Лебедев, А. Ф. Кравцов и другие.

Котин коротко, но четко осветил основные технические, данные будущей машины, рассказал о ходе ее проектирования, продемонстрировал рисунок и макет танка СМК.

Завязалась беседа. В ходе ее члены правительства и военные задавали вопросы, высказывали соображения. Центральными при обсуждении оказались проблемы выбора вооружения и защиты подвески ходовой части танка. Военные никак не хотели для ее защиты устанавливать фальшборты, как на Т-35, так как они увеличивают массу и усложняют ремонт ходовой части.

Рассматривая модель трехбашенного танка; И. В. Сталин снял с макета заднюю маленькую башню с 45-миллиметровой пушкой, повертел ее в руке и спросил:

– А сколько она весит?

– Две с половиной тонны,– ответил Котин.

– Что же,– произнес Сталин.– Пустите эти две с половиной тонны на усиление броневой защиты,– и, подумав, добавил: – И обязательно подумайте, чтобы экипаж имел запас питьевой воды. В танке душно и жарко.

«В то время, когда была одобрена идея усиления брони и снятия для этого башни,– вспоминает И. М. Зальцман,– я почувствовал страшное облегчение: так как у нас на заводе уже был почти готовый в чертежах однобашенный танк Духова. И теперь мы могли сказать об этом в Кремле» (подчеркнуто мной.– Д. И.).

Может быть, по прошествии почти 35 лет после заседания Комитета обороны Исааку Моисеевичу Зальцману изменила память? (он эти воспоминания писал в 1973 году). Ничуть.

Вот что пишет один из разработчиков танка КВ Самуил Маркович Касавин:

«1938 год. В этом году мне здорово повезло. С группой дипломантов 5-го курса Военной академии механизации и моторизации РККА я попал на выполнение реального (как у нас тогда называли) дипломного проекта на Кировском заводе в СКБ-2...

17 октября 1938 года наша группа начала работать в КБ... В составе группы дипломантов я получил задание от Ж. Я. Котина представить диплом как предэскизный проект танка с одной башней и основными параметрами танка СМК» (подчеркнуто мной.– Д. И.).

Воспоминания И. М. Зальцмана и С. М. Касавина со всей очевидностью свидетельствуют, что работы над будущим однобашенным КВ были начаты еще до заседания 9 декабря 1938 года, а на нем только информировали об этом членов Комитета обороны и получили «добро» на дальнейшую разработку.

Можно лишь догадываться, что представители наркомата обороны долго обсуждали вопрос обеспечения защиты ходовой части СМК, потому что никак не нравился вариант защиты с применением фальшборта. А Зальцман в это время сидел и думал, каким образом обратить внимание членов Комитета обороны на однобашенный танк, предэскизный проект которого разрабатывался дипломниками под руководством Духова. Ведь как-то нужно было заручиться поддержкой и узаконить инициативную работу.

Осмелившись на этот шаг, И. М. Зальцман сказал:

– Товарищ Сталин, в СКБ-2 завода в инициативном порядке разрабатывается однобашенный танк с противоснарядным бронированием и более мощной пушкой. Мы бы хотели, чтобы нам разрешили довести начатую работу до конца.

Все сидели и молчали, ожидая, что скажет Сталин, который ходил и, поглаживая мундштуком трубки концы усов, о чем-то думал. Потом окинул всех взглядом и, что-то вспомнив, улыбаясь, произнес:

– Правильно, товарищ Зальцман, нечего делать из танка «Мюр и Мерилиз», незачем танку иметь много башен. Думаю, следует разрешить кировцам довести дело до конца. Посмотрим, какой танк будет лучше, и давайте сформулируем решение.

Упоминая «Мюр и Мерилиз», Сталин имел в виду украшение башнями здания известного в дореволюционные годы универсального магазина (ныне старое здание ЦУМа).

В итоге предложение И. В. Сталина легло в основу решения Комитета обороны. Кировцам поручили построить опытные образцы тяжелых танков с двухбашенной установкой вооружения, спроектировать однобашенный тяжелый танк и найти решение по защите системы подрессоривания танков без использования специальных экранов, которые увеличивают вес и усложняют ремонт ходовой части.

Возвращаясь в Ленинград, кировцы уже думали над проблемами, которые перед ними были поставлены в Комитете обороны. Снять с СМК одну или даже две башни и высвободившуюся массу пустить на усиление броневой защиты танка не представляло особого труда. А вот над подрессориванием предстояло поломать голову.

Как родилось это подрессоривание и кто был его автором, в литературе до сих пор не внесена ясность. Ж. Я. Котин в одном из своих воспоминаний пишет об этом так:

«Родился торсион после одного из предварительных обсуждений КВ в Политбюро. Один из представителей

Автобронетанкового управления. А. Ф. Кравцов вдруг обратил внимание членов Политбюро:

– Надо же защитить ходовую часть. Пусть конструкторы предусмотрят фальшборты.

И это было понятно... Но у нас опять, как когда-то после снятия башни с СМК, изменялся вес. Фальшборт – это стальная юбка вдоль катков, с немалым весом.

Я вернулся к коллегам и прямо сказал в КБ:

«АБТУ опять нам „поросенка“ подложило! Надо защищать ходовую часть».

Один из конструкторов тогда сказал:

– А давайте уберем крупповскую пружинную подвеску и поставим торсионную подвеску! А ее защищает уже корпус.

Первые торсионы испытывали в цехе, спешно. Стержень заделывали в стене намертво (один конец его и в танке также заделан), а на другой вешали чугунную чушку, испытывали его методом нагрузки. Сначала стержень «потек». Затем новые испытания, новые чушки и постепенное приближение к «рубцу жизни»... Однажды вся подвеска взлетела кверху, едва не убила конструктора».

Прежде всего, что такое торсион? Это – упругий элемент подвески, сменивший прежние винтовые и листовые рессоры. Принцип действия торсиона основывался на скручивании стальных стержней, которые размещались в корпусе танка над днищем. Они могли воспринимать большие нагрузки, в то же время были хорошо защищены от попадания снарядов или мин.

А вот как торсион «попал» в танки, кто его предложил и с каким «скрипом», с какой борьбой мнений он «вживался», небезынтересно узнать подробнее. Это весьма поучительная история того, как новое порой с большим трудом воспринимается и обретает жизнь.

Прежде, чем продолжить рассказ о судьбе проекта танка СМК, вернемся на полгода назад.

Уже с самого начала совместной работы у инженера Николая Шашмурина с Николаем Валентиновичем Цейцем сложились дружеские отношения, которыми молодой конструктор очень дорожил. Сближение состоялось не только потому, что Шашмурину в роли ведущего инженера довелось заняться ведением производства установочной партии танков Т-29ЦН, автором которого был Цейц. (На этом поприще Шашмурин сменил Ермолаева, которому была поручена разработка коробки перемены передач для проекта танка СМК.) Николая тянуло к Цейцу его обаяние, доброта, незаурядные способности и большой жизненный опыт.

Николай Федорович Шашмурин вспоминает:

«До сих пор, с 1937 года, хранятся материалы по танку Т-29. Особенностью этого танка является наличие конструктивно сложной, производственно-технологически трудоемкой ходовой части колесно-гусеничного типа.

Помня огромные трудности, когда нам в начале 30-х годов приходилось эксплуатировать танки БТ, я делился своими впечатлениями с Н. В. Цейцем. Он, в свою очередь, пояснял, что в свое время такое направление было предусмотрено заданием, но в настоящее время он не согласен с принятой по указанию Котина в новом проекте системой ходовой части, заимствуемой с танка Т-35».

Высказанное мнение Цейцем было примечательным. Николай Валентинович считал, что, учитывая особую важность системы ходовой части в новом тяжелом танке, ее следует выполнить в двух вариантах, при этом один из них следует – на основе «торсионной подвески».