Опухоль на селезенке не успела распространиться дальше, насколько я мог судить, но даже одна злокачественная клетка, которая засела где-нибудь в организме, может вскоре превратиться в большую массу. Я зашил его. Пока мы оперировали, его десны порозовели, и теперь сердечный ритм был 130. Давление стабилизировалось, и кровь поступала по всему организму. Потеря крови не смертельна, если длится недолго, но если органы лишены крови, то есть кислорода, достаточно долго, то им может быть нанесен урон, от которого они погибнут чуть позже. Только время может показать, но теперь мне казалось, что у Билла есть шанс. Он был стабилен, теперь можно было дать обезболивающее. Я дал ему NSAID (нестероидный противовоспалительный препарат) и опиоид метадон. Мы завернули его в электроодеяло. Температура у него была 34°C, нормальная у собак около 38–39°C, но у него изначально она была понижена, ведь он потерял много крови, был в шоке и долго лежал без движения. Гипотермия очень опасна при отходе от наркоза, она также снижает сворачиваемость крови. Важно следить за температурой тела. Мы отключили наркоз, когда я накладывал последний шов. Пока Руфь следила за Биллом, я снял перчатки, халат, бросил их в мусор и пошел наверх, чтобы перейти к следующей стадии собачьего восстановления. Я приготовил себе и Руфь крепкий чай.

С чашкой в руке я позвонил хозяевам Билла.

– Алло, это ветврач, боюсь, у меня смешанные новости для вас. Билл выдержал операцию, но у него была опухоль на селезенке. Она лопнула, и это вызвало внутреннее кровотечение. Я удалил селезенку, и теперь ему получше. Однако опухоль могла метастазировать микроскопически, чего я невооруженным глазом, конечно, не могу увидеть. То есть на этом этапе могу сказать только, что метастаз я не заметил (вторичные опухоли, которые распространились от первичного места образования), так что будем молиться. Мы отправим селезенку в лабораторию, они посмотрят и нам сообщат, доброкачественная она или нет. А пока он у нас пробудет день или два. Я ничего не могу вам обещать. Потеря крови может означать, что какие-то органы могут отказать, но мы последим за ним, посмотрим, как пойдет. Сейчас он спит, и мы сделали все, что могли.

Хозяева были очень благодарны, уверен, что они не сомкнули глаз той ночью.

Я спустился и принес чай для Руфи. Мы немного с ней поболтали, пока наблюдали за Биллом. Прошло полчаса, пока он более-менее стал приходить в сознание. Температура у него немного повысилась, 36,2°C; не очень-то похоже на чудо. Но он был жив. Мы отвезли его в палату, переложили на надувной матрас в одну из клеток, накрыли одеялом. Время от времени он поскуливал; видимо, ему было больно, несмотря на все обезболивающие. Я помог Руфи прибраться в операционной, потом проведал остальных наших стационарных больных и, конечно же, заглядывал и к Биллу.

Я был врио ветврача в той практике и жил в квартирке над клиникой. У Руфи была семья и дети, поэтому я отправил ее домой. Сделал записи в истории болезни Билла и посчитал стоимость лечения. Был соблазн пойти поспать хоть пару часов, но не стал: надо было следить за температурой собаки. Так что я сделал по-другому: рядом с клеткой Билла расстелил на полу покрытый собачьей шерстью плед, улегся на нем, поставил будильник на 30 минут. Лежать на полу было неудобно, но я так устал, что стал засыпать. Так я спал урывками, просыпаясь, чтобы проверить температуру, десны, дать лекарство и сделать обезболивающий укол, проверить сердце, дыхание и температуру снова. Около пяти утра, на мою радость, Билл все еще был стабилен, так что я решил, что могу теперь уже лечь в кровать и полноценно поспать пару часов до работы. Мне надо было вставать в 7:30 и делать обход других больных. Билл не спал, я ласково погладил его по морде и неосознанно пообещал: «С тобой будет все в порядке, дружок».

Наградой мне за слова был глубокий вздох и очень дружелюбный взмах хвостом.

С каждым часом Биллу становилось лучше. Типичный лабрадор, поесть он не забывал ни при каких обстоятельствах. Первое утро он был несколько равнодушен к завтраку. Но я тогда скатал из фарша мячик, усадил Билла и показал ему мяч. Он его тут же проглотил, измазав мне руку собачьей слюной. Это определенно только раззадорило его аппетит. Я подтолкнул к нему миску с едой, и он очень быстро все умял. На второй день он уже начал вставать сам и делать шаги по клетке, а потом положительную динамику было не остановить. В тот же день я пригласил его хозяев. В момент, когда он увидал своих, его хвост заходил как электровеник. Все были крайне эмоциональны, было очень приятно быть свидетелем такой теплой встречи. После того как Билла снова вернули в клетку, я начал разговор с хозяевами, ввел их в курс последних событий. Мы еще не получили результаты гистопатологии, так что я не мог ничего сказать о долгосрочных перспективах. Однако я мог им дать план на ближайшие несколько дней.

Во время обсуждения владелец сказал: «Вы сказали, что было очень близко к смерти, а скажите, насколько близко? То есть что было бы, если бы мы обратились к вам позже?»

– Что? Ну нет. В какой-то момент у Билла наступила клиническая смерть – и нам пришлось его реанимировать; насколько ближе вам еще надо?

И тут понял, что совсем забыл им рассказать, что Билл был технически мертв в течение пяти минут.

– Что значит «мертв»?

Я напрягся: сейчас они начнут предъявлять претензии и жаловаться.

– Значит, что он перестал дышать, сердце перестало биться и технически он был уже мертв. Без адреналина, массажа сердца, вентиляции легких и прочего его бы уже не было.

– Так… вы… его спасли от смерти?

– Ну да, полагаю, что спас.

– Так… это же… просто невероятно… спасибо вам огромное! Просто не представляю, как бы наш сын справился, если бы Билл умер; они с ним лучшие друзья.

– Э, ну спасибо, э-э, как бы, да… На здоровье, да.

Я не знаю, что говорить в ответ на похвалу, но совру, если скажу, что в тот момент не почувствовал гордости. По крайней мере в тот момент эта семья была вся в сборе, и у мальчика есть живой лучший друг.

И вот поэтому, леди и джентльмены, я все еще работаю ветеринаром.

Мне в жизни всегда помогали другие люди, и их было так много, что поблагодарить всех их здесь просто невозможно. Однако есть несколько человек, которые заслуживают особого упоминания. Перво-наперво я хочу поблагодарить семью и друзей, которые терпели меня все эти годы и никогда не отказывали в поддержке, дружбе или совете.

Хочу выразить благодарность своему агенту, Ариэлле Файнер, и редактору, Келли Эллис, они помогли мне воплотить идею в реальную книгу, которую вы сейчас читаете.

Если ветврачи – это невоспетые герои, которые стоят на страже благополучия животных, то ветеринарные медсестры – неизвестные солдаты этого фронта. Очень часто мы видим, что похвала и благодарность достаются ветврачам, а ведь медсестры заслуживают их в не меньшей степени. Если сказать, что медсестрам недоплачивают и недоблагодарят за их тяжелый труд по уходу за больными животными, то это ничего не сказать. Легко впасть в заблуждение и представлять себе медсестер как персонал, что убаюкивает на руках щеночков или успокаивает особо драчливых кошек. А ведь на самом деле ветеринарная медсестра – это анестезиолог, флеботомист, лабораторный и процедурный работник, рентгенолог, микробиолог, доверенное лицо и утешитель, да и просто святой человек. Понятно, что бывают и другие примеры, но я сейчас не о них.

Свою книгу я посвящаю всем ветеринарным медсестрам и одной – в особенности. Для полноты картины я должен признаться, что моя жена Сиан работает ветеринарной медсестрой. Она всегда поддерживает меня во всем, и многие из моих скромных достижений стали результатом ее кажущихся безграничными терпения и любви. Можно лишь надеяться, что ее природная склонность ко всем мелким лохматым животным повлияла на выбор профессии и мужа.

Посвящаю своей жене, спасибо тебе.