На все ушло 10 минут. Где же Руфь? Я не мог начинать без нее. Она жила на хуторе, так что ей потребуется некоторое время, чтобы добраться до ветклиники. Уверен, что она ехала на большой скорости, но никак не мог сдержать своего нетерпения. Да и потом, хозяева собаки еще не дали окончательный ответ. Вполне может быть, что придется собаку усыплять, и тогда ничего из приготовленного будет не нужно. Я пошел назад в смотровой кабинет с некоторым внутренним трепетом. Если уж на то пошло, мой вечер будет намного легче, если они решат не делать операцию. Все закончится за 10 минут, и бедняга старый Билл уже будет лежать в холодильнике. Понимаю, что такие слова звучат ужасно цинично. Так и есть, но я гарантирую, что даже самые неизлечимые энтузиасты ветеринары нет-нет да и допускали такие мысли время от времени.

Я открыл дверь в смотровой кабинет, Билл печально посмотрел на меня.

– Это снова я. Понимаю, что вам непросто, но мне нужен ответ, – сказал я.

Они быстро перебросились взглядами, и девушка сказала.

– Сделайте все, что в ваших силах.

– Хорошо, тогда давайте его в операционную. Вам нужно подписать форму согласия; это формальность, что вы даете разрешение на операцию.

Она подписала бумаги. Я услышал, как дверь служебного входа хлопнула. Это значит, что Руфь приехала. Пара попрощалась с псом, зная, что это может быть последний раз, когда они видят его живым. До этого они даже просились находиться рядом с ним в операционной, но я не мог этого позволить. Санитарные нормы, безопасность для здоровья были теми причинами, по которым я отказал. Технически это абсолютно оправданно, но реальная причина была в том, что мне не хотелось, чтобы в операционной находились неподготовленные, потенциально склонные к истерике люди. Это будет создавать лишнее ненужное психологическое давление и, скорее всего, будет для хозяев невыносимым испытанием.

Как только они удалились, я уговорил Билла подняться на лапы, потом осторожно взял его на руки и понес готовить к операции. Руфь уже проверяла мои приготовления. Надо было срочно делать операцию; меня уже расстраивали задержки и заминки, так что я не мог тянуть ни минуты дольше. Мы положили его на стол; я ввел внутривенный катетер и сразу стал подавать лекарства в систему, ввел ему пропофол, который мы обычно используем для наркоза. Я вводил его медленно, миллилитр за миллилитром. Я не хотел переборщить с дозой. Голова Билла мягко склонилась набок, и он уперся подбородком в стол. Как только его глаза закрылись, а мышцы челюсти ослабли, Руфь обхватила ему голову и держала так, пока я засовывал зонд. У больших собак гортань обычно хорошо видна, можно легко интубировать без ларингоскопа, с маленькими животными сложно проделать эту операцию. Он немного покашлял, пока я просовывал зонд.

Как только трубка была на месте, я поправил манжету (небольшая надувная манжета, которая закрывает пространство вокруг входа трубки в гортань, чтобы туда не затекала жидкость, слюна или рвотные массы), мы подключили его к системе анестезии, он теперь дышал смесью из чистого кислорода и полуторапроцентного изофлурана – анестезирующего газа. В норме мы обычно даем животному полежать немного, прежде чем приступать к операции, но сейчас счет времени шел на секунды. Мы вместе с моей помощницей положили собаку удобно на спину. Руфь закончила брить шерсть ему на животе. Пока я следил за жизненными показателями, она тщательно почистила ему и без того уже безволосое брюхо. Потом ему надо было это место обработать хирургическим раствором, я тоже стал мыть руки и готовиться к операции. Сделав все, что необходимо, мы закатили его в операционную. Капельница была еще полной, но я ее остановил. В эти дни я не закачиваю много веществ животным с кровотечением; они разжижают кровь, повышают давление и только усиливают кровотечение. Время для агрессивных капельниц придет позже, после того как я справлюсь с самим кровотечением. Билл был подключен к оборудованию, Руфь мыла и готовила его к операции, я намыливался сам. Вдруг выражение на лице девушки сменилось на тревожное.

– Не слышу его сердца; он не дышит!

Я прекратил мытье. Она выглядела неуверенно.

– Боже, нет, он умер!

Так оно и было; мы просто не успели.

Я думал, наверное, секунд пять и сказал:

– Так, давай быстро режем, может, успеем поставить зажим на том месте, где кровотечение.

Билл не был достаточно простерилизован для операции, но технически он был уже мертв, потому я решил, что послеоперационная инфекция не будет такой уж большой проблемой. Я сделал большой разрез по центру брюха скальпелем рукой, на которой даже не было перчатки. Тут же из разреза в большом количестве полилась кровь. Я ничего не видел, но знал, где находится селезенка. Я пощупал вокруг и схватил ее рукой. Я буквально выудил селезенку через прорез в стенке брюшины; из селезенки обильно текла кровь, стало сразу очевидно, что на ней была огромная опухоль, – селезенка лопнула, что и стало причиной катастрофической потери крови у Билла. В обычной обстановке я бы действовал с большей осторожностью, но тут я просто взял большой зажим и одним широким жестом пережал все сосуды, что шли к селезенке, поставил зажим как можно ближе.

– Так, давай адреналин; я начну сердечно-легочную реанимацию. Запускай капельницу!

Теперь, когда определили источник кровопотери, надо было восполнить ему объем крови. Опущение головы вниз перераспределит кровоток так, что кровь пойдет в голову, сердце и легкие. Адреналин даст толчок сердцу, но мне надо было также работать руками. Бросив инструменты, стал массировать Биллу грудь. Он лежал на спине, и я не мог перевернуть его набок, иначе из его брюха все бы вывалилось на стол. Была лишь одна возможность: придется приложить грубую мужскую силу (извините, точнее, человеческую силу). Положив руки по обе стороны его грудной клетки, я начал интенсивно надавливать ему на ребра, настолько быстро, насколько мог. Прямо как в качалке на тренажере, только на волосатом. Я делал 30 толчков, Руфь потом запускала ему кислород. Между этим она слушала его сердце. И каждый раз смотрела на меня и качала головой. Мы так продолжали пару минут, с меня тек пот, и я весь был в собачьей шерсти. Вдруг Руфь посмотрела на меня и кинула головой.

– Слышу, слабо, но бьется, – она не могла сдержать улыбку в этот момент.

– Так, хорошо… уф, – пытался я выговорить все еще в одышке от интенсивной компрессии. – Так, давай чуть подождем, посмотрим, продолжай капать, по крайней мере еще 500 миллилитров. Пойду опять помоюсь и будем заканчивать.

Я ушел в предбанник и начал опять мыться, Руфь следила за состоянием Билла. Когда вернулся, она мне сообщила новости. Сердечный ритм нормальный и даже учащается с каждой минутой. Ритм был 150, но, учитывая обстоятельства, это было неплохо. Я перевязал сосуды, ведущие к селезенке, удалил ее и потом стал обследовать всю брюшную полость в поисках других опухолей (технически – неоплазий, новообразований). Ничего не нашел. Это был относительно хороший знак. Приблизительно у двух третей собак, у которых в животе кровотечение и при этом не было до этого никаких травм, обычно бывает гемангиосаркома. Это одна из самых распространенных опухолей селезенки собак – злокачественное образование, которое поражает кровеносные сосуды и быстро распространяется по всему организму. К тому моменту, когда она разрастается настолько, что рвется и вызывает катастрофическое кровотечение, обычно рак уже распространился по всему телу. Излечение вряд ли возможно, и животные обычно живут в среднем восемь недель после операции. Приблизительно 10 % больных собак после операции живут до года без дальнейшего вмешательства. Нужно помнить одно про статистику: хоть она и дает общее представление о возможных исходах, ее сложно применить непосредственно к отдельному пациенту, который у вас сейчас на руках. Билл может оказаться среди тех 10 %, а может, и нет…

Сегодня химиотерапия может значительно увеличить как продолжительность, так и качество жизни в среднем до восьми месяцев, и потом все время появляются новые методы лечения. Если Билл выживет, то мы могли бы направить его к ветеринару-онкологу, специалисту по раку, для дальнейшего лечения.