Теперь я растерянно шарила глазами по его лицу. Внутри снова возникло, все больше разгораясь, гнетущее глухое беспокойство. Напряжение в комнате нарастало, мое замешательство тоже. Как договориться с этим Максом, я пока не знала. Рассердилась.
— Тогда я сама открою эту дверь. Дай мне ключ, — уверенно протянула руку, — Макс, ты же знаешь, я все равно уйду.
Он отступил на шаг, облизнул губы и заложил большие пальцы за пояс. Небрежно пожал плечами.
— Ну, если так… Подойди и возьми. Все просто. Достанешь ключ — сразу выйдешь отсюда. Вот такой незатейливый квест.
Мы оба перевели взгляд на передний крошечный узкий джинсовый карман. Он с удовольствием наблюдал, как моментально я вспыхнула, столкнувшись с непреодолимым препятствием.
— Не стану я туда лезть. Ну, вот еще!
Он нагловато ухмыльнулся, покачиваясь на нетвердых ногах, но не двигаясь с места.
— На то и расчет. Итак…
Я сложила руки на груди. Не дождется. Моего страха ему не видать, как собственных ушей.
— Итак… выпускать меня ты не собираешься. Ну, и что теперь, Макс? Чего тебе от меня надо?
Смотрела, как он сокращает дистанцию между нами, а он наблюдал за моей настороженной гримасой. Мягко, боясь напугать, взял за руку, коснулся запястья, нежно, невесомо огладил. И голос его — бархатистый, пролился, точно мед.
— Ничего, о чем бы ты сама уже не думала… Ничего, что бы себе уже не представляла… Хватит убегать от меня… я все равно не отстаю ни на шаг… я дышу тебе в спину… я рядом… а ты в моей ловушке.
Кожа немедленно покрылась мурашками, вздыбились волоски на всем теле, и я окончательно растерялась. Что он говорит? И главное, зачем он говорит это? А Макс выводил узоры пальцем по моему запястью, спустился к ладони, заставив замереть от удовольствия, потому что узоры были уникальными. Прожженный бабник. Эта мысль проплыла стороной: глупое сердце уже колотилось, в горле наступила засуха. Его взгляд поплыл, да я сама видела его нечетко. Услышала негромкий чарующий смех.
— Мне нравится реакция твоего тела на меня. А моя реакция на тебя нравится мне еще больше.
Поняв, куда он смотрит, охнула, резко вырывая пальцы, снова скрестила руки перед собой, вцепившись в собственные плечи. Как я могла забыть, что на мне лишь тонкая просвечивающая ткань, которая почти ничего не скрывает?
Макс подошел ближе некуда.
— Скажешь, просто замерзла? А если и так… согреть тебя я сумею, — я прижалась к двери, упрямо, дерзко поднимая подбородок. Кажется, именно этого он и добивался. Руки опустились мне на талию, а потом скользнули ниже, заставив напрячься, — боишься меня? Не бойся, я никогда тебя не обижу. Никогда. Я только хочу посмотреть… можно? — и он неожиданно сбросил тонкую бретельку. Шелк послушно пополз по плечу вниз, но я поспешила вернуть бретельку на место, заторопилась, будто оправдываясь, тираня ладонями его плечи:
— Нет, нельзя. Нам нельзя! Не надо так делать! Не надо… Макс…
— Тсс… — почувствовала его руку на своих ребрах, — а как надо?
Теперь он водил костяшками пальцев вверх-вниз, неспешно, умело и очень опасно, всякий раз останавливаясь в миллиметре от груди, обводя ее четкий нижний контур, заставляя трепетать, негодовать… приветствовать.
— Так? — мягко сказал, и вдруг толкнулся вперед бедрами, вжимаясь в мои бедра, и дистанция между нами стерлась, — как ты хочешь? — шепнул, искушая, на ухо, почти коснувшись губами мочки, — будет так, как захочешь. Только скажи мне, как ты любишь… покажи мне, как ты любишь…
Я уперлась руками ему в грудь, силясь оттолкнуть. Не получалось. Накрыла настоящая паника. Я чувствовала на себе все его напряженное звенящее тело. Все. Каждую выпирающую его часть.
— Макс, да отвали ты, я не шучу. Не трогай меня. Не трогай! Отпусти сейчас же!
Он примирительно поднял руки, сдаваясь, но нависать не перестал, по-моему, даже не до конца осознал, что я действительно протестую.
— Хорошо… хорошо… Я все понял. Я понял… Мне нужно придержать лошадей. Я их уже придержал, смотри… И вот мы с тобой пускаемся в медленный неторопливый галоп… Ну, что, поскакали, малышка?
И его губы вдруг без объявления войны накрыли мои губы. Будто в родную гавань зашли. Первые ощущения были довольно смешанными, и сомнительными, и противоречивыми. Я даже не сразу поверила, что это случилось, а Макс уже углубил поцелуй, заставляя открыться ему навстречу, и стал ближе. Ему нельзя было не подчиниться, но я немедленно задергалась, заметалась, как пойманная куропатка. Он лишь крепче прижался, лишая необходимого кислорода, а когда замотала головой, взял за подбородок, обхватил беспокойными пальцами, выдыхая мне в губы:
— Не рвись. Не трать свои силы… Я тебя не отпущу. Никуда тебя не отпущу… сладкая. Какая же ты сладкая… Я так долго мечтал о тебе. Не представляешь, как часто ты мне снилась… — глаза у него было совершенно сумасшедшие, бедовые, — не могу думать ни о ком другом… в каждой вижу тебя… везде ты… кругом только ты… одна ты…
Услышать такое от Макса для меня значило получить пулю в висок. Не иначе. В мозгах мгновенно и страшно все перемешалось, я перестала что-либо соображать, только чувствовала его прикосновения, а они становились все откровенней, настойчивее… желаннее. А когда я неумело ответила на следующий поцелуй, вызвав у него глухой стон, невольно и сама застонала от переполнявших меня эмоций. Было так приятно находиться рядом с ним, заниматься тем, чем мы занимались, ноги стали ватными, босые ступни горели, будто топталась на углях. А он все продолжал шептать что-то между поцелуями, уже путая русские и английские слова, почти не отрывая от меня губ, а может, мне только мерещился его сбивчивый шепот. И от этих слов все разгоралось внутри, цвет его глаз стал ярче, контур лица — размытым, слова — уплывающими. Только его голос. Его ласковый голос, в который вплетались обрывки фраз, куски воспоминаний, фантазии…
— Только встретил тебя — понял, что пропал. А ты ничего не поняла, и я промолчал, I said nothing, потому что у мужчин тоже есть гордость… Но я погибаю без тебя, don’t you see? Я на взводе… drugged… я же сижу на тебе, как на игле. Почему ты не видишь? Stay with me… Ты мне нужна, как воздух… ты — мой воздух… only you… одна ты… your lips… so sweet… я без ума от твоих губ… crazy about you. Всегда был… всегда буду. Моя сладкая девочка… будь со мной… будь моей… begging you… please…
Он подхватил меня на руки, и я покорно обвила руками его шею, застенчиво глядя из-под приоткрытых ресниц. Грудь, к которой доверчиво прижималась, ходила ходуном, наверное, как и моя собственная, он стискивал меня все сильнее, будто боялся, что убегу. Дышал тяжко, точно в гору поднимался. Вместе со мной.
— Поцелуй меня, — вдруг приказал, и я робко повиновалась.
Со мною на руках, не прерывая поцелуя, Макс развернулся, сделал несколько нетвердых шагов в полутьме комнаты. Я уже не боялась, чувствовала: Макс не упадет. Знала, куда направляется, знала, чем это грозит, и все же не остановила его. Скоро он бережно уложил меня на кровать, быстро раскидав по сторонам подушки, лег рядом. Склонился ко мне, подперев скулу кулаком, долго, почти влюбленно смотрел. Его глаза были полны каких-то обещаний, в моем животе порхали бабочки, а может, там поселилась живность покрупнее… и я тоже не отрывала от него глаз.
Потом он погладил меня по щеке, и мы снова слились в поцелуе, отчаянно сражаясь друг с другом, но этого ему уже было мало. Губы вдруг опустились ниже, прочертили пунктирную дорожку от моей шеи к ключице, и сердце замерло в груди, притаилось, как испуганный зайчонок. Он это сразу почувствовал, прерывая ласки, заглянул в глаза:
— Не бойся меня. Поверь. Больно не будет. Сегодня больно не будет. Я никуда не спешу. Хорошо?
Я нервно сглотнула образовавшийся в горле ком. Я ему верила, прошептала:
— Хорошо.
Он поцеловал меня в висок, в щеку, в плечо, а затем, осторожно подцепив зубами бретельку, уверенно потянул вниз, освобождая, наконец, грудь. Я закрыла глаза, ощущая, как бешено мечется пульс, почувствовала мягкое прикосновение его руки, он будто не грудь, а сердце мое заключил в ладонь.
