— Доктор сказал, что это полезно. Да, невкусная, но что же поделать. Еще глоточек, вот так, молодец. Умница. А теперь еще один…

Когда желудок в конце концов не выдерживал, Том безропотно доставал из-под кровати старый таз и придерживал Теодору, пока ее рвало, отводя грязные спутанные волосы с лица.

К третьему дню минералка сменилась йогуртом, потом ему на смену пришел пресный куриный бульон с чудовищно пересушенными куриными фрикадельками. Судя по гранитной твердости мяса, готовил Том самостоятельно — в любом ресторанчике Кенси за такой бульон убили бы. Тео перестало знобить, она уже не выпадала из реальности, а просто спала, скрутившись клубком и прижимая грелку к ноющей печени.

А потом наступила утро, когда Тео проснулась — и все было нормально. Слабая, как полудохлая мышь, она села в кровати и огляделась. Комната выглядела так, будто в ней поселился десяток мексиканских эмигрантов. На столе высилась стопка одеял, на полу стояло ведро с водой, рядом отсвечивали медными боками ковшик и тазик. А еще три пустых тарелки, десяток грязных стаканов и закопченный до черноты кофейник. Том спал на сдвинутых креслах, неудобно подогнув колени. Лицо у него было осунувшимся, а под глазами темнели круги — такие ровные, словно их отчертили циркулем.

Медленно, осторожно Тео переползла на край кровати и свесила ноги. Очень хотелось воды, еще больше — в туалет, но будить ради такой ерунды Тома было совсем уж непозволительной гнусностью. Вот только будить не пришлось. Шорох и едва слышимый скрип пружин сработали как пароходный гудок. Вздрогнув, Том вскочил со своих кресел, ошалело моргая.

— Ты куда? Плохо? Стой, сейчас таз дам!

— Все нормально, — вскинула изрядно похудевшую руку Тео. — Со мной все хорошо. Я просто хочу в туалет.

— А. Хорошо. Ясно, — помотав головой, Том потер кулаками глаза каким-то невыносимо детским жестом. — Давайте я помогу. Обопритесь на меня, госпожа Теодора.

Рука у Тома была твердая и горячая, как батарея.

— Точно нормально? Голова не кружится? Не тошнит? — он пристально вглядывался Теодоре в лицо, склонившись так низко, что если бы Тео чуть-чуть поднялась на цыпочки, то запросто могла бы поцеловать эти сухие, в трещинках губы.

— Все замечательно. Но есть еще одна проблема.

— Какая?

— Мне нужно почистить зубы.

— Сейчас организуем.

И организовал. В туалет Тео зашла сама, но в ванную чертов контрактный поперся вместе с ней и шумно сопел в уголке, пока Теодора с наслаждением умывалась и чистила зубы. Кто бы мог подумать, что самая обычная прохладная вода доставляет столько удовольствия.

— Что интересного происходило, пока я болела? — Теодора с тоской разглядывала в зеркале свою молодую, но отчетливо пожеванную физиономию. Кожа на щеках неприятно отливала желтым.

— Ничего. Приходило несколько фермеров, я им продал что нужно из ваших запасов. Госпожа Фонтель прислала ящик зельтерной воды — говорят, она при болезнях желудка хорошо помогает. Вы, может, не помните, но я вам давал ее — соленая такая, вонючая, — начал монотонно перечислять Том. — Господин Соннера прислал открытку и дыню. Дыню я убрал в холодник, открытка — в вашей комнате на столе. Господин Делани прислал коробку сливочного шоколада и букет лилий. Шоколад в холоднике, лилии — на кухне.

— А почему на кухне?

— Потому что воняют! А вас полоскало так, что я не успевал тазики мыть. Это совсем иди… совсем не подумать надо, чтобы больному человеку лилии нести, — поджал губы Том.

— Господин Делани не хотел со мной повидаться?

— Хотел. Но я не пустил. Сказал, чтобы приходил, когда поправитесь.

Тео еще раз посмотрела на себя в зеркало — нечесаные, слипшиеся пряди волос, мешки под глазами, ввалившиеся щеки.

— Молодец. Правильно, — наклонившись над раковиной, она снова плеснула себе водой в лицо. То ли движение оказалось слишком быстрым, то ли микроскопические ресурсы организма подошли к концу, но голова закружилась, колени подогнулись. Тео качнулась, цепляясь пальцами за скользкую эмаль, мир вокруг вращался, наполнившись тихим бессмысленным гулом — а потом вдруг остановился. Горячие твердые руки обняли Теодору, за спиной оказалась такая же горячая и твердая грудь. Том подхватил ее на руки, прижимая к себе, превратился в неподвижный центр этого внезапного урагана — и ураган затих.

— Давайте-ка возвращаться в кровать, — вздохнул Том и пинком открыл двери. Положив голову ему на плечо, Тео безропотно позволила нести себя в спальню.

— Ложитесь, — опустив ее на матрас, Том устало вздохнул и сел рядом на пол. — Отдыхайте.

Медленным, вдумчивым движением Тео провела пальцем по светлой, как солома, щетине.

— Ты не брился.

— И голову не мыл. И не купался. И воняет от меня, как от дворового пса, — ухмыльнулся Том. — Забот вы мне задали на сто золотых, госпожа Теодора.

— У меня столько нет.

— Да и не надо. Вы, главное, пообещайте больше бренди не пить. Доктор сказал, что для вашего организма алкоголь — яд, — Том замолчал, бессмысленно разглаживая ладонью простыню, глубоко вздохнул, выдохнул. — К тому же в… Ну… Вы… Это… Вы, когда пьяная, вы разговариваете.

— Я предлагала тебе что-то аморальное? — улыбнулась Тео. — Может, еще и руки распускала?

— Да если бы. Вы, когда выпили… Вы… Ну… Вы про Огасту рассказывали.

Тео окаменела. Застывшая улыбка гримасой перекосила лицо.

— Что? Я не понимаю, о чем ты…

— Да ладно вам. Я же все знаю. Не волнуйтесь, я никому не говорил и говорить не собираюсь. А пить вам нельзя — можете на людях разговориться. Кто-то подумает, что это пьяные бредни, а кто-то… кто-то и задуматься может.

Трясущейся рукой Тео потянулась воде. Не дотянулась — Том, предупредив ее движение, подал стакан.

— Вот.

— Спасибо, — Тео механически сделала несколько глотков. — И когда… как… как давно ты понял?

— Подозревал давно. А так, чтобы с уверенностью так, чтобы с уверенностью — где-то с месяц назад, — смущенно улыбнулся Том.

Поначалу он ничего не подозревал. Жалел несчастную, повредившуюся умом девушку и списывал все странности или на болезнь, или на воспитание. Госпожа путается в ценах? Так она сроду продукты сама не покупала, это слуги делали. Госпожа не разбирается в магии, учит все с самого начала? Так память ведь потеряла, бедняжка, приходится все наверстывать.

Не умеет зажечь плиту. Не знает, как заправить керосином лампу. Удивляется, что бойлер дровами топят.

Поселила слугу в спальню для гостей и готовит для него обеды.

Вот это, последнее, было особенно удивительно. Но даже тут Том нашел подходящее объяснение. Совсем юная девушка, впервые уехала далеко от семьи. Она просто не справляется с одиночеством. Ей страшно.

— У меня, знаете, так же было, — опустил глаза Том. — Когда я контракт подписал. Тоже все время к каким-то людям клеился — то за смотрителем хвостом ходил, то с рабочими подружиться пытался. Глупость полнейшая — в бараке люди постоянно меняются: одни уходят, другие приходят, а банковским на нас так вообще плевать. Но я равно кого-то искал… Вот и подумал: может, у вас так же?

Проблемы начали возникать, когда Тео вплотную занялась работой. Та Теодора Дюваль, которую знал Том, была девушкой веселой и легкомысленной, любила развлечения, шумные компании. Но никогда, никогда не проявляла интереса к бизнесу. Новая Теодора Дюваль была расчетлива, как ростовщик, и упорна, как впрягшийся в ярмо вол. Блюдя собственную выгоду, она выжимала из клиента все, что можно выжать, и пряталась в двусмысленностях формулировок, избегая ненужных обязательств. И что самое удивительное — новой Теодоре Дюваль все это очевидно нравилось.

Болезнь может стереть уничтожить старую память, но не может подарить новую личность.

— Это было странно. Я смотрел на вас и глазам своим не верил. Как будто передо мной другой человек. Ну, так оно, в общем-то, и оказалось — но тогда… Это было странно.

Но Том все равно нашел объяснение. Просто у госпожи Дюваль был талант. Продемонстрировать его дома, под крылом всемогущей и суровой бабушки, было невозможно. Зато теперь, оставшись одна, Тео Дюваль смогла реализовать свои природные склонности.