Эти изменения в экономике все более втягивают Финикию в политические дела Средиземноморья. В конце V в. до н. э. от персидской власти освобождается Египет, что изменяет политическую ситуацию. Отныне пройдет несколько десятилетий под знаменем неоднократных попыток персов вернуть Египет и восстановить его былое владычество в Передней Азии. Положение осложняется политикой греческих городов, а также событиями на Кипре. Тириец Абдемон захватил кипрский Саламин, изгнал тамошнего правителя грека Эвагора и захватил власть, опираясь на персов (Diod., XIV, 98, 1). Было ли это самовольным делом некоего авантюриста или результатом целенаправленной политики тирского правительства, сказать трудно. Исократ (Evag., 26) говорит об Абдемоне (не называя его по имени) как об одном из могущественнейших людей, и создается впечатление, что он еще до захвата власти был членом саламинской элиты. Но это не означает отсутствие его связей с тирским правительством. То, что позже вернувший себе власть Эвагор захватил Тир, говорит скорее о связи Абдемона с правящими кругами Тира. Видимо, захватом Саламина тирийцы пытались укрепиться на восточном побережье Кипра и, опираясь на этот город, вернуть себе первенство на Средиземном море, утраченное сто лет назад. Возможно, что тирийцы стремились и предохранить себя от реальной или возможной конкуренции Саламина. По словам Исократа (Evag., 47), финикийцы, господствовавшие в Саламине, не допускали туда греков, в то время как город не занимался ни ремеслом, ни торговлей. Это — несомненное преувеличение, но оно может отражать наличие определенной политики, направленной на ограничение ремесла и торговых связей с Грецией, что, несомненно, было выгодно финикийцам. Если такой план и существовал, он не удался. Эвагор вернул себе власть над Саламином, а затем уже начал подчинять и другие города Кипра. Хотя Абдемон, как подчеркивает Диодор, был другом персов, персидский царь Артаксеркс II не вмешивался в события на острове. В это время различные персидские наместники не раз воевали друг с другом без всякого вмешательства центральной власти, и царь явно рассматривал действия Эвагора в том же плане. Более того, именно по совету Эвагора он дал афинянину Конону финикийские триеры для войны со Спартой, которая в то время была враждебна и Персии (Isocr. Evag., 56; Paus., I, 3, 2). Эту эскадру возглавил сидонский царь (Diod., XIV, 79, 8).
Однако скоро саламинский царь стал слишком могущественным и был готов подчинить себе весь остров, что вызвало тревогу Артаксеркса. Жители финикийских городов Кипра, в том числе Кития, отказались подчиниться Эвагору и обратились за помощью к персидскому царю, что стало для последнего хорошим поводом к вмешательству. По его приказу была собрана армия для вторжения на остров, а приморские города он обязал снарядить корабли (Diod. XIV, 98). Историк не уточняет, о каких городах идет речь, но совершенно ясно, что среди них были и финикийские. Эвагор, в свою очередь, вступил в союз с египетским фараоном Ахорисом, с помощью которого он создал довольно значительную армию и флот (Diod., XV, 2, 2). Ахорис, видимо, сам вторгся в Азию. Надписи этого фараона, найденные в Акко и Сидоне, свидетельствуют о подчинении ему этих городов (Eph'al, 1988, 145). Эвагор же, видимо, еще до заключения этого союза подчинил себе Тир, который поставил двадцать кораблей в его флот, и некоторые другие города Финикии (Diod., XV, 2, 3). Что это были за города, Диодор не говорит. Но судя по тому, что корабли для флота Эвагора поставил только Тир, вероятнее всего, это были города, подчиненные Тиру. Исократ (Evag., 62) подчеркивает, что Эвагор захватил Тир силой. И это вполне вписывается в противостояние Саламина и Тира, одним из эпизодов которого могла быть «тирания» Абдемона, а другим — штурм и захват Тира Эвагором. Эвагор чеканил собственные монеты с легендой «Царь Эвагор», причем монеты эти были золотые, какие до сих пор выпускать мог только царь Персии, что, разумеется, было вызовом и демонстрацией своей полной независимости (Дандамаев, 1985, 238). Это, однако, не помешало Тиру выпускать собственные монеты, хотя, возможно, с этими событиями связано начало чеканки третьей серии тирских монет (Betylon, 1980, 44). Подчинив себе Тир, Эвагор не лишил его автономии, сохранив за ним тот же статус, который он имел, находясь под властью персидского царя. Когда в 385 г. до н. э. персидский командующий Тирибаз после победы над Эвагором предложил ему мир, он потребовал не только подчинения персидскому царю и уплаты ежегодной подати, но и отказа от всех городов Кипра, кроме самого Саламина (Diod., XV, 8, 2). Несколько позже именно на этих условиях Эвагор был вынужден подчиниться (Diod., XV, 9, 2). Ни в требованиях Тирибаза, ни в условиях заключенного мира не говорилось ни о Тире, ни о других финикийских городах. Вероятно, такое требование было уже неактуально. Можно думать, что персы снова подчинили себе Тир еще до высадки своей армии на Кипр и морского сражения, в котором Эвагор был разбит. Была восстановлена персидская власть также в Сидоне и Акко (Eph'al, 1988, 145).
Восстановление персидской власти над Тиром и другими городами, захваченными Эвагором и Ахорисом, не принесло Финикии спокойствия. Разделавшись с мятежным саламинским царем, персидский монарх сосредоточил свои силы на подчинение Египта, для чего была собрана огромная армия, лучшей частью которой были греческие наемники. Местом сбора персидских сил был финикийский город Акко (Diod. XV, 41, 3; Nep. Dat. 5). Отсюда армия царя направилась в египетский поход, после первых успехов закончившийся неудачей. При подготовке этого и других походов персидская армия проходила через Финикию, что наносило ей огромный урон.
Через несколько лет уже фараон Tax собрал армию для вторжения в Азию. К нему присоединился с отрядом спартанцев престарелый спартанский царь Агесилай. В это время против Артаксеркса восстал и ряд сатрапов Малой Азии, в результате чего образовалась мощная коалиция. Трон Артаксеркса основательно зашатался. В этих условиях финикийцы, как и многие другие народы западной части Персидской державы, восстали против царя. По словам Диодора (XV, 90, 4), в результате этого восстания царь лишился половины всех своих доходов, а оставшихся было явно не достаточно для ведения полномасштабной войны. Собрав огромную армию и флот, Tax вторгся в Финикию (Plut. Ages., 37). Тир и Сидон присоединились к нему.
В свое время финикийцы добровольно подчинились персидскому царю и всячески его поддерживали. Долгое время персидская мощь была для Финикии «зонтиком», надежно прикрывавшим ее купцов в том числе и в конкуренции с эллинами. Но с течением времени в державе Ахеменидов происходили необратимые процессы, ведшие к ее ослаблению. Против царя восставали его собственные сатрапы, в том числе и в Сирии. Позже Сирия стала ареной похода мятежного царевича Кира Младшего. Вокруг Финикии кипели войны. Все это нарушало свободную морскую и сухопутную торговлю. Проход персидских войск через Финикию и их сбор в Акко тяжким бременем ложился на местное население. Военная мощь Ахеменидов приходила в упадок и уже не могла быть надежным щитом финикийцев. Дальнейшее развитие товарно-денежных отношений все более связывало финикийских купцов с их греческими коллегами. В середине IV в. до н. э. (уже после описываемых событий) Тир и Сидон принимают аттический стандарт для своих монет, столь распространенный в то время в Средиземноморье (Betylon, 1980, 138–139). Господство Ахеменидов становилось для финикийцев все более тягостным, и они воспользовались удобным случаем для восстания.
К этому времени Сидон установил связи с Афинами. Уже в конце V в. до н. э. в Афинах поселились некоторые сидонцы (Тураев, 1936, 198). В 367 г. до н. э. афинское народное собрание приняло декрет о предоставлении проксении сидонскому царю Абдастарту (Стратону, как его называли греки) и его потомкам (Sylloge, 185). По этому декрету все сидонские граждане, прибывающие для торговли в Афины, освобождались от уплаты специального налога на иностранцев — метекиона и чрезвычайного налога эйсфоры. Достаточно трудно установить конкретный повод для принятия этого декрета, но в любом случае он свидетельствует об активной торговле сидонцев на афинских рынках. В то же время говорить о политическом значении этого декрета, по-видимому, не приходится. Афины тогда были заинтересованы в сохранении так называемого Анталкидова мира, продиктованного персидским царем, и декрет в честь вассального царя не шел наперекор воле его суверена. С другой стороны, персидские власти не вмешивались в деятельность подчиненных царей, если они не шли вразрез с их интересами, и связи с Афинами не противоречили этим интересам. Однако ограничиться только этой констатацией нельзя.
