Относительно скоро финикийцы сумели оправиться. Уже в битве при Эвримедонте в 469 (или 465) г. до н. э. их флот вновь составлял значительную часть морских сил персов, причем в это же время другая финикийская эскадра стояла у берегов Кипра, готовая прийти на помощь основным силам. В этой битве греки вновь одержали блестящую победу, и финикийцы потеряли не менее двухсот кораблей (Thuc., 1, 100; Diod., XI, 60; Plut. Cim., 12). Погибла и та эскадра, которая стояла у Кипра и не успела прийти на помощь к сражавшимся у Эвримедонта (Plut. Cim., 13). Позже финикийские корабли участвовали в подчинении восставшего Египта и изгнании оттуда афинян, пришедших на помощь египтянам (Diod., 75–76). Приняли участие финикийцы и в последнем эпизоде греко-персидских войн — в событиях вокруг Кипра, когда в 449 г. до н. э. афинский полководец Кимон высадился на острове, чтобы завоевать его. Финикийские и киликийские корабли пытались предотвратить высадку Кимона, но неудачно (Plut. Cim., 18). В том же году Кимон умер на Кипре, и греки пошли на мир с персидским царем. Финикийцы на какое-то время были избавлены от необходимости поставлять корабли и моряков для авантюр персидского монарха.
Сидонский царь Эшмуназор II в своей надгробной надписи (KAI, 14) гордо сообщил, что «господин царей» за его ценные дела навсегда передал Сидону Дор, Яффу и плодородные земли в долине Шарона в Палестине. Возникают вопросы: когда был сделан этот щедрый дар и какова его причина. При всех существующих сомнениях относительно точного времени царствования Эшмуназора можно принять как наиболее вероятные расчеты, датирующие правление этого царя 475–461 гг. до н. э. (Coacci Polselle, 1984, 173). К какому-то году в этом промежутке времени и относится дар персидского царя. Но если это так, то никакие «ценные дела» сидонского царя в это время неизвестны. Правда, именно при его правлении (если принять, эту датировку) финикийцы участвовали в битве при Эвримедонте, но эта битва окончилась поражением царского флота, так что ничего особо «ценного» для персов в этом сражении не было. Другое дело — внутренние события в Персии. В 465 г. до н. э. в результате дворцового переворота был убит Ксеркс, и власть была фактически захвачена командиром придворной гвардии Артабаном, может быть, не без подстрекательства сына Ксеркса Артаксеркса. Позже Артабан пытался устранить и Артаксеркса, официально провозглашенного царем, но тот сумел его опередить и, уничтожив Артабана и его сторонников, стать подлинным правителем. Вскоре новый царь подавил восстание своего брата Виштаспы (Гистаспа) и убил его. Одновременно Артаксеркс проводил изменения в правящей верхушке государства (Дандамаев, 1985, 176–177). В этих условиях поддержка вассальных царей была весьма важна персидскому монарху. Так что «ценными делами» Эшмуназора могли быть какие-то действия, совершенные им в пользу захватившего престол Артаксеркса, а передача ему палестинских земель и городов вполне вписывается в изменения, производимые в начале царствования.
Передавая сидонскому царю Дор, Яффу и часть Шаронской долины, Артаксеркс мог преследовать еще одну цель. Севернее этих территорий находилось царство Тира. Но и расположенный южнее Аскалон тоже принадлежал Тиру. Таким образом, Артаксеркс создал на палестинском побережье политическую чересполосицу, располагая поочередно владения Тира и Сидона, что, несомненно, вбивало клин в отношения между двумя городами и давало возможность персидскому царю манипулировать ими в случае необходимости. Эта цель персидского царя становится еще яснее, если вспомнить, что Дор когда-то принадлежал Тиру и был важным центром контактов с Западом. Позже город был потерян Тиром, и неизвестно, вернулся ли он под его власть, как Акко. Но даже если это и не произошло, память о былой принадлежности Дора могла сохраниться у тирийцев, и его передача Сидону не улучшала взаимоотношения этих городов. В этом же направлении шла и передача сидонскому царю Яффы. Именно через этот город осуществлялась морская связь между Финикией и Палестиной (Ezra 3, 7). Судя по библейской Книге Ионы (1, 2), Яффа была портом, откуда корабли уходили в далекий Таршиш. Сам Иона жил в VIII в. до н. э. (II Reg. 14, 25), но само это произведение, в котором очень силен фольклорный элемент, возникло гораздо позже, после возвращения иудеев из Вавилонского плена (Шифман, 1987а, 44), т. е. приблизительно во времена Эшмуназора. Передача этого порта Сидону была еще одним ударом по тирской дальней торговле.
Дар Сидону значительной части плодородной Шаронской долины (надпись называет ее мощной землей Дагона, т. е. бога зерна) во многом решал продовольственную проблему Сидона, которая, как и в других финикийских городах, была достаточно острой (Elayi, 1990, 71). Перед этой проблемой встал и северный Арвад. Его положение на скалистом островке (Strabo XVI, 2, 13) делало приобретение материковых земель еще более острым. И город в персидское время, несомненно, имел материковые владения. Ко времени завоевания Александром Македонским под властью Арвада и его царя была приморская полоса земли и какие-то земли, дальше отстоящие от моря, населенные «племенами» (Arr. Anab. II, 13, 7; Curt. Ruf. IV, 1, 6). Они составляли материковую часть этого города-государства — «перею». Часть ее принадлежала Арваду еще до ассирийского завоевания, но затем Арвад ее потерял и частично вернул после крушения Ассирии. Строительство сакрального комплекса в Марате (Амрите), явно принадлежавшем Арваду, началось уже в VI в. до н. э. (Baurain, Bonnet, 1992, 91). Это говорит о том, что территория уже была частью Арвадского государства.
Арвад нуждался и в хороших гаванях. Хотя раскопки еще дали немного свидетельств торговой активности арвадцев, можно все же говорить о ее развитии. С этим, видимо, связано приобретение Арвадом Аль-Мины. Здесь в свое время находилась греческая, точнее эвбейская, колония или фактория, с которой финикийцы имели оживленные связи, но, видимо, как и сравнительно близкий Сукас, во времена вавилонского завоевания она была разрушена (Hegyi, 1982, 533). После подчинения этого района персам греки возобновили оживленные контакты с ним, но центром греческого экспорта теперь становятся Афины (Вулли, 1986, 156; Colombier, 1987, 247). Это ни в коем случае не означает, что Аль-Мина и соседние городки становятся афинскими колониями. Время Великой греческой колонизации прошло. Активная колонизационная деятельность Афин имела особенности, резко отличавшие ее от предшествующей колонизации. Уже на первом этапе афинской колонизации, падавшей на вторую половину VI в. до н. э. (т. е. еще в рамках Великой колонизации), афинские колонии были тесно связаны с метрополией, а колонии, созданные Афинами в следующем веке в основном в виде клерухий, вообще были частью Афинской державы (Яйленко, 1982, 135–155, 245–246; Строгецкий, 1991, passim). Трудно себе представить, чтобы персидский царь дал возможность чужому государству (даже еще до греко-персидских войн) присвоить себе часть персидской территории. Статус этих поселений в конце VI — первой половине V в. до н. э. неизвестен. Но приблизительно с 430 г. до н. э. Аль-Мина попадет в зависимость от Арвада (Elayi, 1987, 257–266). Эта территория, имевшая хорошие связи с Эгеидой, Внутренней Сирией и Малой Азией, идеально подходила для развития арвадской торговли. Разумеется, ее присоединение к Арваду не могло произойти без разрешения персидского царя. Но и в этом случае царь, как кажется, попытался создать некоторый противовес Арваду. Недалеко от этого места находился городок Сидония (Elayi, 1987, 256), который, судя по названию, принадлежал Сидону. Возможно, что и здесь, как и на юге, «господин царей» намеренно стремился создать чересполосицу владений финикийских городов, дабы затруднить их возможное объединение.
Греко-персидские войны нанесли тяжелый урон финикийцам. Уже говорилось об их тяжелых материальных и демографических потерях. Судя по находкам керамики, в 480–450 гг. до н. э. резко падает объем греко-финикийской торговли (Colombier, 1987, 247), что явно отражает общий упадок коммерческой деятельности финикийцев. Едва ли это было результатом сознательной политики персидских царей. Раскопки показывают, что даже в период обострения персидско-египетских отношений египетские предметы присутствуют в Финикии. Дело скорее в обстановке общей нестабильности, которая существовала в то время на востоке Средиземноморья. Заключение мира в 449 г. до н. э. позволило финикийцам возобновить их контакты с греческим миром, что можно рассматривать как общее восстановление финикийской экономики. Это восстановление происходит на новом, качественно отличном, этапе. Финикийские города чеканили свои монеты. Хотя персидские цари начали чеканить свои монеты еще в последней четверти VI в. до н. э., денежная система в Ахеменидской Персии оставалась не очень развитой. Деньги шли в основном на плату наемным воинам и чиновникам. Характерно, что уже после появления собственной монеты финикийцы, торгуя в Вавилонии, использовали не монеты, а серебряные слитки (Дандамаев, Луконин, 1980, 202–213). Чеканка монеты и вообще использование золота и серебра находились под строгим контролем персидского царя (Дандамаев, Луконин, 1980, 211), что вынуждало финикийцев часто пользоваться греческими монетами; Но все же финикийские города получили право серебряной чеканки. Первым на этот путь вступил Сидон, начавший выпускать свою монету около 450 г. до н. э. (Betylon, 1980, 3). К этому времени право выпуска серебряных монет имели уже некоторые сатрапы, как например, сатрап Египта Арианд, казненный, по словам Геродота (IV, 166), Дарием за излишнюю чистоту его монеты. Дарование такого права сидонскому царю как бы ставило его на один уровень с царскими наместниками, что было известной привилегией. Приблизительно через пятнадцать лет примеру Сидона последовал Тир, а вслед за ним Арвад и Библ (Betylon, 1980, 39, 78, 111; Puech, 1991, 296). Видимо, и им персидский царь был вынужден предоставить это право. Финикийцы не ограничились выпуском относительно больших номиналов. Они стали выпускать серебряные монеты весом до 0,1 и даже 0,05 г. Такие монеты было просто невозможно использовать из-за их малой величины, и финикийцы скоро перешли к чеканке бронзовых монет такой же небольшой стоимости, но более крупных, тяжелых и более удобных в обращении (Elayi, 1985, 1–4). Появление мелкой монеты свидетельствует о широком использовании чеканных денег в качестве всеобщего эквивалента. Финикийская экономика становится не только товарной, но и товарно-денежной.
