Кроме города Дора, Ун-Амун называет и одиннадцать чекерских кораблей, которые прибыли в гавань Библа, чтобы уничтожить отправляемые оттуда в Египет корабли с лесом (2, 62–64, 72). Отсюда порой делается вывод, что речь идет якобы о чекерских пиратах, которые вместе с филистимскими господствовали на море у восточного побережья Средиземного моря и препятствовали мореплаванию (например, Aubet, 1994, 36). В начале своего пути Ун-Амун посетил Дор, не встретив никакого препятствия. Более того, дорский правитель поставил ему хлеб, вино и мясо (1, 9—10), что явно облегчило дальнейшее путешествие. Когда же один из членов команды Ун-Амуна обокрал его, правитель Дора предпринял меры для отыскания вора и совершенно логично и законно отказался возместить убыток, ибо виновником был не его подданный (1, 10–26). После прибытия чекеров в Библ они обосновывали свое требование уничтожить корабли Ун-Амуна тем, что на них отправляются в Египет их враги (2, 72). Видимо, за более чем год, который Ун-Амун провел в Библе (2, 65–67), возникла какая-то враждебность между чекерами и египтянами, поэтому последние стали восприниматься как враги[5]. Но даже если чекеры действительно являлись пиратами, то они все равно не могли полностью закрыть все иноземное судоходство по Средиземному морю. Приведенные выше сведения о кораблях Библа и Сидона, находившихся в «товариществе» с египтянами, свидетельствуют о сравнительно интенсивном мореплавании между финикийским побережьем и Египтом. По-видимому, чекеры обладали значительной морской силой, ибо едва ли их флот ограничивался теми одиннадцатью кораблями, которые прибыли в Библ за Ун-Амуном, но даже при такой ситуации они не смогли помешать Ун-Амуну добраться до Кипра (2, 74–75).

Доказательством существования активного мореплавания и в это сложное время является находка следов кораблекрушения у мыса Гелидония на южном берегу Малой Азии. Корабль, затонувший около 1200 г. до н. э., перевозил груз различных медных и бронзовых предметов, в том числе четыре крупных медных слитка в форме бычьей шкуры, которые раньше считали своеобразной формой денег. Сейчас установлено, что все эти предметы, включая слитки, предназначались для дальнейшей переплавки. Большинство этих вещей происходило с Кипра, а слитки даже имели знаки кипро-минойского письма, но сам корабль кипрским не был. Вещи, найденные в кабине экипажа, недвусмысленно указывают на сиро-финикийское происхождение судна и его команды. Учитывая, что Внутренняя Сирия в это время была практически отрезана от моря, можно смело говорить о финикийском корабле и его экипаже (Bass, 1966, 140–142; Rachet, 1983, 367–368). Финикийские торговцы взяли, по-видимому, груз на Кипре и направились с ним в Эгейский бассейн или даже дальше. Были ли они тирийцами, сказать на основании находки невозможно. Но, учитывая западное направление именно тирских торговых кораблей, где Кипр был необходимым промежуточным пунктом, это можно предполагать с большой долей вероятности.

Таким образом, нет никаких сомнений для предположения о сохранении Тиром своих интересов в мореплавании и морской торговле в западном направлении.

На рубеже XII–XI вв. до н. э. неожиданно для финикийцев возникла новая опасность. После некоторого времени упадка снова подняла голову Ассирия, и ее царь Тиглат-Паласар I (1115–1077 гг. до н. э.) предпринял ряд то ли грабительских, то ли завоевательных походов (Дьяконов и др., 1988, 105–109). Во время одного из них ассирийский царь завоевал страну Амурру (данное царство уже не существовало, так, вероятно, называлась западная часть Сирии, прилегающая к Ливану) и, перейдя через Ливан, вторгся в Финикию. Библ, Арвад и Сидон заплатили ему дань. При этом о боях с финикийцами ассирийский царь не сообщает: по-видимому, цари этих городов, испуганные ассирийским нашествием, предпочли «добровольной» выплатой дани откупиться от нашествия. Тиглат-Паласар вступил в Арвад и по морю (видимо, на арвадском корабле) дошел до Цумура, по пути убив дельфина или нарвала (ANET, 275). Характерно, что Тир в сообщении о победах Тиглат-Паласара I не упоминается. Едва ли это надо интерпретировать как отсутствие самостоятельности этого города (ср.: Mazar, 1986, 66). Вероятнее, что по каким-то причинам ассирийский царь не двинулся на юг дальше Сидона.

В рассказе о подвигах ассирийского царя говорится о его морском путешествии из Арвада в Цумур. Следовательно, Цумур тоже входил в территорию, подчиненную Тиглат-Паласару I. В то же время не говорится о дани этого города. Видимо, Цумур, игравший большую роль в предшествующее время, в конце ХII в. до н. э. уже прежнего значения не имел и, возможно, даже не был самостоятельным. Страбон (XVI, 2, 12) говорит, что область этого города разделили между собой жители Арвада. Связь Цумура с Арвадом вытекает и из рассказа о победах Тиглат-Паласара I. Можно думать, что в период бурных событий, связанных с отступлением Египта и гибелью царства Амурру, Цумур был захвачен Арвадом и включен в его владения (ср.: Helck, 1962, 314).

Однако это ассирийское вторжение осталось единичным эпизодом (Branden, 1975, 149). Сам Тиглат-Паласар I даже не пытался закрепиться на заевфратских землях, а вскоре после его смерти Ассирия вновь вступила в полосу глубокого упадка (Дьяконов и др., 1988, 109–110). Так что это нашествие не оставило глубокого следа в финикийской истории, и финикийские города после него оставались независимыми.

События, происходившие вокруг Финикии, оказали на нее значительное влияние. Очень важным стало вытеснение ханаанеев из Внутренней Сирии и Палестины. Уже говорилось, что многие из них переселялись на побережье, где еще оставались независимыми ханаанские, т. е. финикийские, города. Если говорить о Палестине, то, как уже отмечалось, наиболее жестоким было отношение к ханаанеям в первое время еврейского завоевания страны. В Библии имеются указания на столкновения евреев и непосредственно с финикийцами, которых они в отличие от родственных им ханаанеев именуют сидонянами (Mazar, 1996, 66–67). Так, намек на такие столкновения содержится в Книге Судей (X, 12), где сидоняне перечисляются вместе с другими врагами Израиля. В Книге Иисуса Навина (XI, 8) говорится о преследовании врагов вплоть до Сидона Великого. Этот город упоминает ассирийский царь Синахерриб среди городов царя Лули (Элулая) (ANET, 287). Следовательно, речь идет о собственно Финикии. Едва ли отношения между ханаанеями и вторгнувшимися в Сирию арамеями были более «мягкими», особенно на начальном этапе арамейского завоевания Сирии. В результате, как уже говорилось, в Финикии, по-видимому, сконцентрировалось довольно значительное население, что, в свою очередь, не могло не создать в стране демографическое напряжение. Может быть, как некоторый ответ на такую ситуацию (Wagner, 1991, 411–416) стало распространение жертвоприношения mlk (молк).

Единственным радикальным средством «снятия» демографического напряжения было переселение части «излишнего» населения. Юстин (XVIII, 4, 2) упоминает о решении тирийцев (реально тирского правительства) основать Утику в Африке из-за обилия в Тире жителей и необходимости высылки молодежи, т. е. наиболее активных и беспокойных элементов населения. О попытке уменьшить количество населения как об одной из причин финикийской колонизации говорит Саллюстий (lug. 19, 1). Однако с делать это в непосредственной близости от самой Финикии было невозможно. Палестина являлась ареной ожесточенной борьбы различных народов, а в Сирии все более укреплялись арамеи. Не закончившиеся еще перемещения народов к северу от Финикии не давали возможности обосноваться и в этом регионе. Оставался один путь — на запад, через море. А в этом направлении, как говорилось выше, действовал именно Тир, поэтому он и стал, по существу, единственной метрополией финикийских колонистов.

Непосредственным толчком к началу колонизации мог стать страх перед ассирийцами, что не надо переоценивать, но и не следует этим пренебрегать. Именно в конце XII в. до н. э., как мы уже видели, Тиглат-Паласар I совершил свой поход в Финикию. Тир не стал данником ассирийского царя, и связь этого феномена с первым этапом колонизации может быть не случайной.