Более заинтересованными в связях с финикийцами оказались ионийцы. Недаром слово «Иаван» стало обозначать для финикийцев, а через их посредство и для других народов Ближнего Востока, греков вообще. С потерей Фасоса финикийцы, по-видимому, были уже менее заинтересованы в контактах с северной частью Эгейского бассейна. Их интересы переместились южнее, и главным партнером сч ал остров Эвбея, что было неслучайно, ибо именно на этом острове после хаоса переселений и разрушений быстрее шло восстановление политической и экономической жизни. Так, уже в XI в. до н. э. после недолгого перерыва возобновилась жизнь в Лефканди (современное название), и вскоре это поселение устанавливает контакты с Ближним Востоком, которые еще более усилились в X–IX вв. до н. э. (Themelis, 1983, 153; Baurain, Bonnet, 1992, 121). Несколько позже важнейшими центрами Эвбеи становятся Эретрия и Халкида. Об их значении для Греции говорит тот факт, что когда в конце VIII в. до н. э. между ними вспыхнула война за обладание плодородной Лелантской равниной, то в ней приняли участие на той или другой стороне многие другие греческие государства (Колобова, 1956, 27). Но до этой войны оба города были союзниками и партнерами. Такими, видимо, пни выступают и в отношениях с финикийцами. Находки финикийских и вообще восточных изделий на Эвбее и греческих (эвбейских и кикладских) на сиро-финикийском побережье показывают усиление контактов между финикийцами и эвбейцами. Эвбея становится одним из «терминалов» важного торгового пути, связывающего Восток с Грецией (Doumet, Kawkabani, 1995, 391). И если сначала на этом пути господствовали финикийцы, то сравнительно скоро и эллины приняли активное участие в восточно-западной торговле. Даже на крайнем Западе, в Испании, археологи находят греческие изделия, и прежде всего керамику. Сейчас можно думать, что по крайней мере часть этих изделий доставили сами греки, особенно эвбейцы, которые вместе с финикийцами пользовались одним и тем же торговым путем (Cabrera, 1995, 228). Когда развернулась Великая греческая колонизация, важной вехой на пути на запад становится эвбейская колония на острове Питекуссе, там вместе с греками жили и активно действовали финикийские купцы и ремесленники (Moscati, 1989, 57–59). Эвбейцы пытались обосноваться и на восточном побережье Средиземного моря. Сюда греки I тысячелетия до н. э. шли по следам минойских и микенских торговцев и, может быть, поселенцев предшествующего тысячелетия. Важнейшим пунктом стало устье Оронта, где греки обосновались в Аль-Мине. Полагают, что это был город Посидей, который, по словам Геродота (I, 91), основал Амфилох на границе Киликии и Сирии (Вулли, 1986, 152). Правда, судя по археологическим раскопкам, это поселение перестало существовать в 314 г. до н. э. (Вулли, 1986, 159), а существование Посидея еще в I в. до н. э. или даже на рубеже эр засвидетельствовал Страбон (XVI, 2, 8; 12). Расположен страбоновский Посидей южнее устья Оронта, так что, видимо, вопрос о греческом названии этого места надо оставить открытым. Раскопки показали, что греки обосновались здесь в начале VIII в. до н. э., вероятно, приблизительно в то же время, как и на Питекуссе, и что это были эвбейцы (Яйленко, 1990, 138–145; Jeffrey, 1976, 63; Jones, 1987, 691; Baurain, Bonnet, 1992, 126–127). На восточносредиземноморском побережье существовали и другие греческие поселения. Не рассматривая их подробно, надо отметить лишь, что ни Аль-Мина, пи другие поселения не были колониями в полном смысле этого слова. Их население было смешанным, а сами греки обладали там лишь особым кварталом, где находились их склады и торговые конторы (Вулли, 1986, 150), ибо главным назначением всех этих пунктов была торговля с Востоком (Mosse, 1980, 8–9). Значительную часть населения составляли финикийцы. Таким образом, можно говорить о сосуществовании финикийцев и греков-ионийцев как на торговых путях, так и в тех или иных поселениях.
Раскопки в Рашидие, о которых уже говорилось, показывают и связи с Урарту (Doumet, Kawkabani, 1995, 383, 387). Между тем в тексте финикийского «путеводителя», включенного в пророчестве Иезекиила, Урарту не упоминается. Никаких намеков на Урарту нет и в «Таблице народов» (Gen. X, 1–32), в которой в виде родословий потомков Ноя дается, по существу, описание всего известного тогда мира. Исследование этого пассажа показывает, что «Таблица народов» была составлена в VII в. до н. э. и в конечном итоге источником сведений библейского автора были финикийцы (Tsirkin, 1991, 117–134). Конечно, это вполне можно объяснить тем, что в середине VII в. до н. э. Урарту уже не играло столь большой роли, как это было в предыдущем столетии. Тем более что в повествовании о потопе, предшествующем «Таблице народов», упомянуты горы Урарту (Gen. VIII, 4). Однако происхождение географических названий этого повествования еще не ясно. Само сказание о потопе явно восходит к месопотамской мифологической традиции, и не исключено, что и упоминание Урарту было воспринято автором Пятикнижия оттуда же. Поэтому, не делая окончательных выводов, можно предположить, что финикийские, в частности, тирские купцы, до самого Урарту не добирались, а местом их встречи с урартскими торговцами был район устья Оронта или Северная Сирия вообще, которая играла значительную роль как для финикийцев, так и для урартов (Барамидзе, 1959, 299–303).
Такой размах торговли чрезвычайно обогащал Тир. Недаром Исайя (23, 8) говорит, что тирские купцы были князьями и торговцами — «знаменитостью земли». В следующем стихе причиной Божьего гнева против Тира пророк называет стремление посрамить надменность всякой славы, дабы унизить все знаменитости земли. Позже о богатстве Тира, его товарах, стенах и башнях, каменных домах и тенистых деревьях говорил Иезекиил (26, 4–12; 27, 4–5). Предрекаемое Иезекиилом падение Тира приведет, по утверждению пророка, к всеобщему плачу и смятению на море и островах (26, 16–18).
Однако это богатство и блеск скрывали острые противоречия внутри тирского общества. Тирские земледельцы, т. е. жители материковых владений Тира, выступили с оружием в руках, требуя новых земель за пределами государства (Curt. Ruf, IV, 4, 20). О внутренней борьбе в Тире говорит Саллюстий (lug. 19, 1), упоминая о «жаждущих власти», которые возбуждали плебс и других людей, жадных до переворотов. Этими «жаждущими власти» явно были аристократы, потерпевшие поражение во внутренней борьбе, вроде царевны Элиссы, о которой речь пойдет позже. В другом месте (lug. 78, 1) Саллюстий говорит о «гражданских раздорах» в Тире. Показателем политической нестабильности была чехарда на тирском троне.
Внук Хирама Абдастрат был убит около 910 г. до н. э. (Katzenstein, 1973, 127) в результате заговора, организованного сыновьями его кормилицы (Ios. Contra Ар. I, 18), и старший из них захватил власть. Иногда полагают, что его звали Метастарт или Метуастрат и он явился основателем новой династии, правившей Тиром двадцать два года (Eissfeldt, 1948, 1885; Katzenstein, 1973, 127–128). Но уже давно было отмечено, что греческий текст Иосифа Флавия не даст оснований для такого вывода. Историк не сообщает имя узурпатора, а лишь говорит, что это — старший из сыновей кормилицы. Учитывая, что он заимствовал сведения из сочинений Менандра Эфесского, который, в свою очередь, использовал тирские источники, можно говорить, что имя Метастарт (или Метуастрат) было вычеркнуто из тирских хроник, и следующие цари — Астарт (может быть, правильнее Абдастарт II), Астарим и Фелет не имеют к нему никакого отношения (Тураев, 1903, 102). Иосиф Флавий говорит о коварстве, с каким заговорщики убили законного царя, и даже не упоминает о старшем из них как о царе, лишь отмечая, что он захватил власть, а сменивший его Астарт уже «царствовал». Говоря об Астарте, историк называет имя его поцарствовавшего отца — Леастарт, что было бы необычно, если бы речь шла об основателе новой династии. Упоминая позже о захвате трона Итобаалом, Иосиф его отца не называет. Видимо, Леастарт, хотя и не царствовал (да неизвестно, жил ли он после переворота), но считался законным царем, и приход к власти Астарта рассматривался как восстановление законного порядка. Если же принять предположение, что полное имя нового царя Абдастарт, то его можно было считать внуком убитого Абдастарта I, ибо подобное название человека по умершему к тому времени деду было вполне в духе финикийской и вообще западносемитской традиции. Таким образом, можно говорить, что после девятилетнего перерыва законной истории Тира потомки Хирама вернулись на трон.
