Да и не клеилось к нему это слово — старик. Передо мной сидел мужчина. Пусть уже давно миновавший то, что принято называть расцветом сил, но все еще крепкий. Я почему-то сразу понял, что родился он не в столице, а где-то очень и очень далеко отсюда. То ли на севере, то ли в Сибири, за Уралом. Прожил полжизни, если не больше — и состояние свое заработал там же, потратив не один десяток лет… и не одной только торговлей, хоть и в ней, похоже, добился изрядных успехов.

Я с легкостью представил, каким этот плечистый мужик мог быть лет десять-двадцать назад. Не в дорогом костюме, а в каком-нибудь теплом бушлате с меховой шапкой. Растрепанного, заросшего тогда еще темной бородой чуть ли не по самые глаза. С топором или ружьем в руках, у костра, посреди заснеженной бескрайней тайги…

— Так вот ты какой, Володя Волков… Вот и свиделись мы с тобой.

— Свиделись. — Я осторожно кивнул, пытаясь разглядеть в глазах напротив хоть самый крохотный отблеск угрозы. — А вы, стало быть?..

— Будем знакомы. Фома Ильич. — Незнакомец протянул мне здоровенную ручищу. — А фамилия моя — Кудеяров.

Я мысленно выругал себя — мог бы догадаться и раньше. Не то, чтобы Фома Ильич оказался состаренной копией сына, но теперь сходство казалось настолько очевидным, что не заметил бы его разве что слепой. Пухлыми щеками — да и в целом свинообразием младший Кудеяров был обязан то ли юному еще возрасту, то ли материнским генам — а вот стать явно унаследовал от отца. Да и в чертах проскальзывало немало общего: лоб, глаза…

Но если младший выглядел, как нагулявший жирка домашний кабанчик, то в старшем Кудеярове скорее было что-то от медведя. Неторопливое, степенное и могучее. Не то, чтобы благородное или хотя бы симпатичное — и все же внушающее что-то похожее на уважение.

Хоть мы и обменялись буквально парой слов.

От рукопожатия я, понятное дело, воздержался — и здоровенная широкая ладонь повисла в воздухе. А вместе с ней повисло и неловкое молчание, которое длилось, длилось, и длилось… Пока старший Кудеяров не улыбнулся.

— Ершистый ты парень, Володя Волков, — проговорил он, с негромким хлопком опуская руку на колено. — Упрямый. Может, оно и хорошо… Думаешь, я к тебе за сына говорить приехал? Мстить кровавой местью?

Я на всякий случай промолчал — в частности, потому, что именно так я и думал. Драгоценный сынуля наверняка и раньше частенько дрался в гимназии, но вчера отхватил сверх всякой меры и даже лишился пары зубов. А старший Кудеяров уж точно не выглядел человеком, чью семью можно тронуть безнаказанно.

Даже странно, что отослал водителя. Надеется запугать, задавить авторитетом? Или?..

— Сына ты мне, конечно, покалечил изрядно. Такой домой пришел, что седых волос у меня поприбавилось… Первым делом думал тебе башку открутить — врать не буду. — Кудеяров чуть нахмурился, но продолжил без всякой злобы. — Но ведь честно дрались, один на один… Так было?

— Всякое случалось. — Я пожал плечами. — Но вчера — так. Мне помощники не нужны. Сам справился.

— Да уж видел я, как ты справился… Видать, не на того мой напал, — вздохнул Кудеяров. — Думаешь, не знаю, какого он нрава?

Я снова промолчал — сказать в защиту наглого и бестолкового школьного царька мне было нечего. А о его прегрешениях отец, похоже, знал не хуже моего. И то ли не слишком-то старался наставить нерадивое чадо на путь истинный, то ли сам поощрял подобное… А может, просто не считал драки в гимназии чем-то особенным и стоящим внимания.

— В общем, зла я на тебя не держу, Володя Волков, — снова заговорил Кудеяров. — Мишка парень здоровый, сам разберется. А ежели ума нет — хоть так воспитание получит, может, польза какая будет.

— Может, и будет, — усмехнулся я.

— Сам виноват. Да и я не меньше… Надо было учить, пока поперек лавки лежал, а теперь вон какой вымахал — попробуй еще подойди.

Я почему-то ничуть не сомневался, что при желании старший Кудеяров даже в свои годы без особого труда навалял бы сынуле по первое число. Но в одном он уж точно не ошибся — в таких случаях родительские ошибки нередко исправляет жизнь. И порой делает это весьма и весьма сурово. И если уж первый урок оказывается недостаточно доходчивым — второй и вовсе может стать последним.

Впрочем, вряд ли мы собрались здесь обсуждать нюансы воспитания современной молодежи.

— Я к тебе, Володя, совсем по другому делу. — Кудеяров чуть понизил голос. — Правду говорят, что ты бойцов Прошки Рябого покалечил?

— Может, и правду, — осторожно ответил я. — Это смотря кто говорит.

— Да они сами и говорят. Дескать — гимназист залетный попался, который здоровым мужикам накостылял, да еще и «наган» отобрал. — Кудеяров довольно ухмыльнулся. — А я уж дальше сложил одно к одному — и по всему выходит, что лихой парень как раз ты и есть.

Все интереснее и интереснее. Буквально минуту назад я ничуть не сомневался, что уголовников как раз и подослал разгневанный отец. Пожаловался криминальному авторитету, может, даже заплатил денег, чтобы наказать обидчика… Но Кудеяров, похоже, и сам был не в курсе вчерашних событий.

— А если — значит, ты мне вроде как доброе дело сделал, — закончил он.

— Доброе дело? — От удивления я едва не закашлялся. — А я-то думал, что Прошка вам чуть ли не друг семьи.

— Таких друзей — за… за нос и знаешь куда? — проворчал Кудеяров. — Ты не подумай — он мне не брат и не сват, хоть порой и приходилось дела вместе делать… И в былые времена за Уралом, и уже здесь, в Петербурге.

Значит, хотя бы тут я не ошибся: купца первой гильдии связывало давнее… скажем так, знакомство — если уж сам Кудеяров не называл это дружбой. И родом оба были из Сибири, и только потом перебрались в столицу. И тут их дорожки разошлись, хоть, похоже, и не совсем.

— Гнилой он человек, Володя, поганый. И раньше был, а уж как до денег дорвался — совсем совести лишился, в край… Еще и сына портит — спутался мой дурак с урками, и теперь обычаи их каторжные разве что в дом не тащит. — Кудеяров сокрушенно покачал головой. — Вымести бы эту шваль поганый метлой!

В машине определенно становилось жарко. То ли утреннее солнце понемногу нагревало металл крыши, то ли дело было в самой беседе. От собственных слов Кудеяров раскраснелся, взмок — и теперь от него ощутимо попахивало потом. Но ни обостренное обоняние, ни вся звериная сущность не могли помочь ровным счетом ничем.

Зато отлично работала чуйка. Самая обычная — разве что помноженная на опыт, который непременно обретаешь, когда живешь не одну, не две и даже не десяток обычных человеческих жизней. Не то, чтобы я успел стать таким уж хорошим физиономистом или психологом-теоретиком — но ошибался не так уж и часто. И в людях, и в их чувствах.

И в том, что следовало от них ожидать.

Кудеяров не врал. Может, нарочно преувеличивал, в чем-то перегибал палку — а в чем-то наоборот, недоговаривал, будто скрывая особенно неприглядные страницы собственной биографии — но все-таки не обманывал. Или сам целиком и полностью верил в собственные слова.

Что, в общем, примерно то же самое.

— Ну… печально это все, Фома Ильич. — Я развел руками в стороны. — Одного только не пойму — я-то здесь при чем? Или вы в такую рань спасибо сказать приехали?

— А если и так? Мое спасибо дорогого стоит. — Медвежья физиономия Кудеярова честно попыталась изобразить что-то вроде добродушия. — Другу своему передай, что он больше Прошке ни копейки не должен. А сам — заходи ко мне в кабак… ну, или как в столице говорить принято — в ресторацию. Гороховая улица, прямо на Екатерининском канале — не ошибешься. Первым гостем будешь. Встретим, напоим, накормим от души — как у нас в Сибири принято.

— Не дело гимназисту по ресторациям шататься, — усмехнулся я. — И достаток не позволяет.

— Достаток, друг мой — это дело поправимое. — Кудеяров хитро улыбнулся и полез за пазуху. — У меня для тебя вот чего имеется.

На свет появилась пачка ассигнаций. В основном красных, десятирублевых — но кое-где среди них проглядывали и темные, достоинством в пятьдесят. Не знаю, сколько там было — может, несколько сотен, или даже больше. Не такой уж солидный капитал для купца первой гильдии… Зато для человека попроще — целое состояние. Любой гимназист на моем месте или захлебнулся бы от жадности, или вовсе заработал первый сердечный приступ на полвека раньше положенного.