Валерия смотрит на него круглыми глазами и начинает понимать, что ему нужно.

— Что вы себе позволяете? — говорит она металлическим голосом. Таким громким и суровым, что даже у меня поджилки затряслись, а стриптизерши на сцене сбились с ритма и пристыженно огляделись.

А мужик аж подпрыгивает от радости.

— Да, да, ругай меня… — требует он сладострастным голосом. — Поставь мне двойку. Забери дневник! Пиши в нем красными чернилами! Пропесочь меня на педсовете!

Кристина небрежно машет рукой охраннику.

Он шустро подбегает к нашему закутку, опускает ладонь на плечо мужичка и угрожающе просит:

— Вернитесь за ваш стол, пожалуйста. Иначе мы будем вынуждены отказать вам в доступе в клуб.

«Двоечник» сдувается, понуро склоняет голову и плетется к себе.

— Дима, стой где-нибудь поблизости, чтобы к нам больше не подходили, — просит Кристина.

Охранник замирает неподалеку, как часовой.

— Простите, тут такое редко бывает, — извиняется Кристина перед Валерией. — Обычно все прилично себя ведут.

Валерия ошарашенно кивает. Но, по-моему, она не очень расстроена. В глазах у нее подозрительно самодовольный блеск.

Она берет заказанный коктейль и махом всасывает половину. А коктейль у нее алкогольный, с ромом. Начинаю за нее волноваться. Хорошо, что я заказала себе лишь сок. Кто-то из нас должен сохранить трезвую голову.

Кристина трогает меня за плечо.

— Таня, ты извини, но мне идти нужно. Я обещала к маме вечером заехать. Вы уже тут освоились, дальше сами, ладно? Дима за вами присмотрит.

— Ладно, — киваю я, но мне не по себе. Все-таки моя застенчивая Кристина чувствует себя в тетушкином стрип-клубе как дома и все здесь знает. А теперь она нас бросает, и мне немного страшно.

Кристина прощается и уходит.

Тренькает телефон. Опять сообщение от Ремезова.

«Заодно решил купить новую рубашку. Таня, подскажите, какую лучше: синюю или сиреневую?»

И два фото прикреплены. Ремезов сделал селфи в примерочной кабинке. На одном снимке он в голубой рубашке, на другом — в сиреневой. И лицо у него такое суровое, даже смешно. Он как будто не рубашку выбирает, а решает вопрос жизни и смерти, быть или не быть, вот в чем вопрос.

Мне, однако, приятно, что ему нужен мой совет. И приятно видеть его лицо. Как будто он с нами и не даст нам вляпаться во что-нибудь ужасное в этом странном месте.

«Берите обе! Вторую на смену. Вдруг опять на вас пиво вылью?»

В ответ получаю два смайлика — грозный и ржущий.

Закрываю телефон и неуверенно поглядываю на Валерию.

Неужели Ремезов с ней даже выбор одежды не обсуждает? Не шутит с ней, не смеется? Да чем же они занимаются наедине?!

Пытаюсь представить их вместе и не могу. Никак! С некоторым усилием вызываю образ Ремезова, когда он обнимает и целует Валерию. Но мне почему-то становится очень неприятно, в груди что-то царапает, щеки вспыхивают от возмущения.

И я решительно выбрасываю эту сцену из головы. В зале и без того много интересного.

Музыка звучит громче, напряжение нарастает. Девушки двигаются все вызывающе, и вот первая сбрасывает кофточку, подходит к пилону и начинает виться вокруг него, как змея.

Вот теперь зрелище балансирует на грани порока. Мне стыдно, тревожно, но ужасно любопытно.

— С ума сойти, — шепчет Валерия. Она разрумянилась, глаза блестят, как у ребенка, которого первый раз привели в цирк.

— Вам нравится? — удивляюсь я.

— Да… в этом есть что-то такое… Я даже не думала!

И вдруг добавляет с тоской:

— Хотелось бы мне так же уметь танцевать…

— В стриптиз-клубе? — поражаюсь я.

— Может быть! — выпаливает Валерия, поправляет запотевшие очки и хватает стакан.

— Ты с ума сошла? — от изумления перехожу на «ты». — Это же тяжелая и унизительная работа! Смотри, в правилах написано, — тычу в листок, который вложен в меню, — что посетителям можно трогать и гладить официанток и танцовщиц. Их воспринимают как объект для удовольствия. Как игрушки. Это же… объективация женщин! — я вовремя вспоминаю умное слово.

Валерия залихватски машет рукой.

— Они сами играют с мужчинами, разве не видишь? Мужчины для них на все готовы. Таня, только представь, что на тебя смотрят, как на этих девушек! С обожанием, с восторгом! Как на богиню! Вот скажи, на тебя хоть раз так смотрели?

Кажется, она основательно наклюкалась. Как только умудрилась с одного коктейля?

— Смотрели, — говорю неуверенно.

Да, Эдик часто на меня так смотрит! Он умеет показать взглядом обожание.

— А на меня нет, — с отчаянием выдает Валерия и со стуком ставит стакан на стол. — Никогда! Я никогда не была для мужчин объектом для удовольствий. Никто и никогда не раздевал меня взглядом. Не целовал меня так, чтобы крышу сносило. Не зажимал в кабинете, не бросал на диван в порыве страсти!

Хлопаю глазами.

— Постой, а как же Родион?! Разве он тебя не любит?

— Любит. Наверное…

Валерия наклоняется ко мне и жарко шепчет, обдавая ароматом кокоса и рома:

— Хочешь, открою секрет? Только не говори никому! И Родиону тоже! Обещаешь?

— Обещаю.

Валерия зажмуривается и выпаливает:

— Я девственница.

Я чуть не подавилась апельсиновым соком. Мне стоит огромных усилий сохранять невозмутимое лицо.

Как-то я не готова к таким признаниям от новой подруги. Мы даже с Кристиной интимный опыт не обсуждаем.

Однако я ошеломлена. В голове у меня мелькают разные фантастические предположения насчет Ремезова и Валерии.

— Погоди… Но… вы ведь с Родионом жених и невеста, так?

Валерия кивает.

— А как же тогда… — не знаю, как продолжить.

— Мне уже тридцать три. Мне было стыдно ему признаться, что у меня нет опыта, — шепчет Валерия. — Поэтому я попросила его подождать до свадьбы. Родион джентльмен, он… не стал настаивать. Может, подумал, что это романтично… первая брачная ночь, и все такое… как в книжках.

Ох, сомневаюсь, что Ремезов читает романтические книжки для девочек, где герои ждут таинства первой брачной ночи.

— Но вы ведь знакомы уже давно!

— Да, с вуза. Но мы не встречались эти годы. Я вообще его десять лет не видела. Я влюбилась в него на первом курсе.

Ее глаза становятся затуманенными и мечтательными.

— Помнишь, я рассказывала, что поступила в вуз в пятнадцать? Я была младше всех на потоке, меня никто из одногруппников всерьез не принимал. Смеялись надо мной, подкалывали. Один Родион хорошо ко мне относился. Он был звездой на факультете. Эксцентричный, умный.

— Он всегда был таким, да? — Мне интересно слушать про Ремезова. Хочется узнать больше.

— Да, всегда, — кивает Валерия. — Заучка с причудами, но волевой, харизматичный. Как в такого не влюбиться? Он один со мной нормально разговаривал, помогал, советовал… — Валерия вздыхает. — Но я для него даже не другом была, а так… подопечной. После выпуска мы ни разу не виделись. В прошлом году проводили вечер встречи на факультете. Вот и встретились опять. Он меня вспомнил, представляешь?! Мы так хорошо поговорили, он меня домой проводил. На вечере встрече все семьями хвастались, детьми. Одни мы с ним неженатые, но с карьерой. Я в шутку и предложила — давай, если за год никого себе не найдем, поженимся? А то меня мама уже заклевала, — Валерия пригорюнилась, посмотрела в пустой стакан, залихватски щелкнула пальцами официантке:

— Повторите, пожалуйста!

— И что дальше? — спрашиваю осторожно.

— Родион отшутился в ответ. Говорит: а давай! Его тоже родители грызут насчет внуков. Мы потом с ним переписывались по работе — его фирма у нас рекламные буклеты заказала. И вот год спустя… у меня день рождения. Тридцать три. Я не праздновала — целый день в научной библиотеке работала. И что-то такая тоска накатила… Я взяла и позвонила Родиону, — Валерия смотрит на меня с гордостью и опаской. — И напомнила ему о нашем договоре.

— Это правильный и смелый поступок, — киваю я. — Иногда женщинам надо брать дело в свои руки.