Мать была права — она уже совсем не против, чтобы ей сделали предложение о Супружеском соединении. А если еще честней — то всего лишь после пары дней, проведенных с северянами, она с нетерпением этого ждала! Гуннар влюблен в нее — это точно, и она очень нравится Ларсу, хотя тот и пытается скрыть свое желание, опуская темно-серые глаза, чтобы не смотреть на нее лишний раз. Илайна снова хихикнула, — пожалуй, половины бокала сладкого вина было бы достаточно, а то в голове как-то все смешалось, весь долгий день и вечер, волнующие ее низкие голоса кузенов, быстрая улыбка Ларса — особенно яркая на смугловатом лице, обжигающая…, прищуренные глаза Гуннара, полные нежности и восхищения… Ах, как же это все приятно!

Глядя на мерцающий светильник, Илайна потянулась и села, собираясь встать. Опустила ножку, нащупывая ковер, и тут же вскрикнула, отдернув ее — вместо ожидаемой шелковистой нежности ковра босая ступня погрузилась во что-то… похожее на мокрую траву. Дрожа от неприятного ощущения, она наклонилась ниже… Крик застрял в горле, Илайна быстро задышала, не в силах пошевелиться.

Это вовсе не мокрая трава. Это длинные светлые кудри Жасмин, слипшиеся от крови. Голова юноши была откинута назад, открывая черную зияющую щель поперек горла, из которой тело еще выталкивало тонкие струйки теплой крови.

— Ладно. Коли у тебя шило в заднице, так и быть — схожу с тобой за компанию поглядеть на свежеиспеченную невесту и иноземного жениха, — карлик пыхнул своей любимой длинной трубкой и кивнул на сундук с откинутой крышкой. — Но все ж мордашку маской прикрой… Так, на всякий случай…

Точно. Весь Бхаддуар празднует, и разнообразных масок на гуляющих будет не счесть. А в маске его и Дуги сразу не признает. С того дня, как он прыгнул с утеса Свартрок прошла неделя, и за все это время он почти ни разу мысленно не возвращался в Казаросса, не вспоминал о пережитых страданиях и первобытном предсмертном ужасе… Будто защищаясь, он воспринимал это, как страшный сон, растаявший без следа, и одновременно четко осознавал, что пренебрежение осторожностью может вернуть его в кровавые подземелья Тухлого краба.

Только одно заставляло его вспоминать о Казаросса — израненный синеглазый ныряльщик. Он должен придумать, как вызволить Микко, и сделать это как можно быстрее — пока он жив, пока его не придушили завистники-кортавида или не отправили в лабиринты под ареной, если он покалечился, и его сочли непригодным для боев…

Голову просто распирало от обилия мыслей и образов. Известие о том, что он — представитель генуса Сарэй, потомок великой Маф — перевернуло все, рождая кружащее голову ликование. Бренн старался не поддаваться эйфории, опираясь на здравомыслие и недоверие битого судьбой порха к внезапным милостям судьбы, но не думать, не мечтать не получалось… С Дуги они виделись через день, встречаясь ночью в Веселом доме Красные розы, где их никто не знал. Там они покупали на двоих одну хусру, и после кувырканий на широкой постели, обсуждали все, что происходило в квартале, пока проститутка отсыпалась, благодарная им за подаренное время безмятежного отдыха.

За время, пока он жил в фургоне Театра Гримара, девушка-змея Лея, в которую он был влюблен с пяти лет, не на шутку привязалась к нему, то и дело появляясь рядом и призывно маня его длинными раскосыми глазами. У нее уже было трое сыновей от разных отцов, судя по их непохожести, но ее тонкая золотокожая фигурка оставалась такой же гибкой, а маленькие грудки также задорно торчали сквозь сетчатое трико, как и девять лет назад. Бренн не знал, что именно ему мешало, начать отношения с Леей, он возбуждался даже от ее запаха — горьковатого и нежного, но старался избегать оставаться с ней наедине. Не сейчас…. Потом. Когда он разберется, что ему делать дальше… Потом. Пока — ему гораздо легче с хусрами.

Отцовский перстень он отдал на хранение Мораю. Расставаться с драгоценным символом своей принадлежности к генусу Сарэй, Бренну ужасно не хотелось, но таскать с собой столь приметную вещь было бы полной дурью.

Порывшись в недрах сундука, Бренн наткнулся на столь живо выполненную маску оскалившегося тсаккурра, что вздрогнул и поплевал через плечо. Рука уже потянулась к ней, но, чуть подумав, он все же выбрал маску орлана с хищно загнутым клювом и большими дырками вместо глаз, через которые можно было все разглядеть все в подробностях, не привлекая внимания. Приняв решение сопровождать своего приятеля, Хаган уже не медлил, а проявлял нетерпение, подгоняя Бренна. Чему был не слишком рад дядька Гримар. Он откинул полог именно в тот момент, когда они были готовы выйти.

— Все неймется, — буркнул он, раздраженно глянув на Хагана. — Чтоб ко второму представлению сидел на бочке у сцены и был трезвым, как невинная дева. — А ты, — он перевел взгляд на Бренна — усердно чистил пони, чтобы их бока лоснились и сверкали. Я проверю.

Карлик клятвенно заверил Гримара, что они, конечно же, не опоздают, и при этом его голубые глаза были чистыми и правдивыми как у ребенка. — Что-то я не понял, — буркнул он, — с какой такой стати невинной деве обязательно быть трезвой…

Через задние створки фургона они вывалились в шумную, жаждущую удовольствий толпу. Дуги, сдвинув на затылок маску руха, уже пританцовывал от нетерпения, ожидая их у низкого заборчика. Лица торговцев, мореманов, лавочников, школяров и почтенных коммерсантов с женами, наряженными в яркие платья, лоснились от жары и предвкушения праздника. Многие уже вовсю плясали, славя Готфрида, Элмеру Милостивую, юную Илайну и принца Гуннара. На всех площадях Бхаддуара по указанию Красного Короля из огромных охраняемых бочек бесплатно разливали в кружки пиво и молодое кислое вино. Бабы и молодые девы с упоением пересказывали друг другу подробности внезапного любовного недуга, поразившего красавца-принца из северной страны, когда он увидел юную прионсу. Бывает же такое! Чтоб сразу и навсегда! И даже потерпеть пару-тройку месяцев молодым невтерпеж, больно уж принц Энраддский воспылал страстью к златокудрой дочери Элмеры Милостивой и ждет не дождется брачной ночи!

Повсюду сновали оборванные подростки из Канавы, полуголые порхи, груженые корзинами, и раскрашенные хусры, выпущенные из Веселых домов в свободное плавание за охотой на свежих клиентов. Сегодня их заработок будет велик, как никогда — добыча сама шла в руки. Нижний город бурлил, с упоением предаваясь радостям королевского праздника. В глаза били яркие наряды и обилие масок мифических рыб, зверей, страшных храфнов и урхуд. Свою маску Бренн пока не надевал. Дневная духота ослабла, и прохладный ветер освежал разгоряченные лица, напоминая о ранней осени.

Сейчас, среди веселых, хохочущих людей, он наконец осознал, что очнулся от кошмара и вернулся в прежнюю жизнь. Эта мысль вызвала приступ острого наслаждения от осознания вновь обретенной свободы и возможности вернуть безмятежное прошлое. В груди стало горячо и сладко. Ему не надо было ни пива, ни вина — он пьянел от криков, смеха, острых запахов специй, дешевых духов, жарящегося на вертеле мяса и морских гадов, пряного аромата медовых лепешек… Ему хотелось толкаться и орать. Все, что случилось за эти полгода, в этот момент казалось тягостным сном, который развеялся и никогда не повторится.

Только вот что теперь делать с новым знанием о себе, которое свалилось ему на голову нежданно-негаданно. Как правильно воспользоваться подаренными возможностями, и при этом — остаться живым?

Чем ближе они продвигались к Храму Жизнедателя, тем гуще становилась толпа — которую, как таран, раздвигал идущий впереди Дуги, торя тропу Хагану и Бренну. Они протискивались между лоточниками, продавцами воды и вина, уличными музыкантами, чумазыми подмастерьями и учениками школы копировщиков с синими от чернил пальцами, студиозами в сюртуках с рукавами, обшитыми на локтях кожей, и загорелыми матросами в выцветших парусиновых робах.

Последний раз Бренн был на Храмовой площади в ночь перед Судом Яджу. Сейчас древнее с многослойной объемной резьбой здание было освещено множеством факелов и зажженных фонарей. Но помимо них, над площадью прямо в воздухе висели сияющие светильники-розы, сработанные мастерами Непорочных. Карлик пробивался вслед за Дуги, бранясь непотребными словами то на Бренна, заманившего его в эту толкучку, то на пьяных горожан, которые то и дело зажимали его своими потными телами, то на невесту с женихом.