Рунар отвернулся, скользя взглядом по тянущимся вдоль Тракта зарослям. Он с детства терпеть не мог Верховного Жреца, хотя тот делал все возможное, чтобы завоевать доверие обоих близнецов. Причем особенно старался и заискивал перед Рунаром, однако под его влияние попал только Лизард. И когда Рунар видел, как брат обращается с невольниками, ему все чаще приходило в голову, что Жрец обучил Лизарда не только владению яджу.

И вообще, в последнее время накопилось очень много вопросов, очень много… Странные события происходили в королевском дворце уже давно, но Рунар обычно отмахивался от того, чего не мог объяснить… Страшные видения посещали его в снах… Или это были вовсе не видения? Ему казалось, что он приближается к чему-то жуткому, скрытому от него мглистой пеленой. Он хотел поговорить с матерью, но сейчас она была целиком поглощена своей дочерью — годовалой Илайной. Он поговорит. Уже завтра. Как только вернется в Бхаддуар…

— Как сумели проложить через Лес такую прямую и безопасную дорогу? Я заметил, что даже мелкие зверьки не выходят на него? — Рунар прекрасно «видел» причину этого удивительного свойства тракта, но хотел сменить тему.

Ткнув пальцем в черные камни, вкопанные по обеим сторонам дороги, Педр лишь подтвердил то, что Рунар уже давно знал: — Все благодаря этим камням, залитых яджу по самые верхушки еще тыщи лет назад, при короле Мурдахе. И потому, когда здесь движется, отряд егерей, охотников иль армейцев, либо обоз с порхами из Умшигтая, то на Заповедный тракт ни один зверь не ступит, и никакой гад не выползет. Даже птица над ним не пролетает. Без дороги мы бы добирались до места не меньше недели, постоянно подвергаясь опасности быть сожранными, а по тракту — уже сегодня дойдем…

Через пару часов стена огромных деревьев стала редеть, и тракт вывел их на пологий холм, с которого открывался вид на холмистую равнину, поросшую золотистыми травами и зарослями цветущих кустарников. У подножия холма за высоким частоколом, украшенным гирляндами побелевших на солнце людских черепов, располагалась большая деревня сархов.

После царившей на Тракте прохлады, зной казался особенно тягостным. Воздух дрожал над землей зыбким маревом. А вверх по холму уже поднимались ширококостные кряжистые сархи с темно-желтой кожей, гнавшие обнаженных невольниц. Мужчины были вооружены копьями с листовидными наконечниками, мощными луками, шипастыми щитами и тяжелыми палицами, утыканными лезвиями обсидиана.

Остановившись шагах в двадцати, сархи упали на колени, положив оружие и щиты на траву, прижались лицами к земле. Затем старший из них — кривоногий старик с костяным жезлом, медленно поднялся, не выпрямляя спины, и проскрипел, скаля в подобострастной улыбке подточенные, выкрашенные красным, зубы. — Сыны Великой Милостивой, — сархи готовы служить вам. Вечно. Зверовщики сторожат логовище тсаккура. Самка родила четверых кутят, они подросли как раз до такого возраста, когда еще не опасны, но уже окрепли.

Выдержав паузу и поджав губу, Главный егерь важно кивнул, небрежно сообщив: — В награду за преданность мы привезли сархам желаемое. Снежную деву.

Аборигены заволновались. По знаку Педра слуги толкнули к старику беловолосую порху, при виде которой его маленькие черные глазки похотливо заблестели. Жесткими темными пальцами с длинными ногтями он помял порхе грудь и ягодицы. Дернул за волосы, задрал губы, оглядев зубы и десны. Потом резво присел на корточки и протолкнул в промежность замершей от ужаса невольницы, грязный костистый палец. Потыкав, прищелкнул языком, выказывая одобрение. Рунар брезгливо отвернулся, увидев, как половой орган старика вздыбился под юбкой, натягивая рыхлую ткань. Удостоверившись в целостности товара, сарх почтительно склонил голову, не переставая улыбаться.

— Сархи благодарят Сынов Милостивой за их дар. Приманки готовы для отбора! — старик указал на десяток умшигтаек, покорно ждавших своей участи. Рунар вздрогнул, не веря услышанному. — Приманкой служит женщина? — резко повернулся он к егерю. Педр снисходительно кивнул:

— Аборигены частенько используют в качестве приманки пленных из других племен, обычно — сочных девок. Дети и старики слишком медленно бегут.

Стиснув зубы, Рунар грязно ругался про себя, проклиная себя, жрецов, сархов, Дивный лес и Бхаддуар.

— Пойдешь выбирать кусок жирного мясца для тсаккура? — позвал его Лизард, сверкнув жемчужными зубами, — или будешь размышлять о вечном? — Он встряхнул светлыми кудрями и расхохотался, увидев отвращение на лице брата. Напряженно улыбаясь, Лизард не торопясь осматривал каждую порху. Возбуждение прионса было заметно всем — раздутые ноздри, лихорадочный румянец, высокий, срывающийся голос. Наконец, он ткнул хлыстом в выпирающий живот беременную порху с набухшими грудями. Старый сарх удовлетворенно кивнул, заглядывая в лицо Лизарда: — Сочная, спелая приманка, сын Великой Милостивой. Господин не пожалеет о своем выборе…

Старику подали глиняный сосуд. Порхе запрокинули голову, сжали ноздри и, когда она открыла рот, сарх стал вливать ей в глотку остро пахнущую похожую на бурую грязь жидкость. — Что за гадость? — Лизард с мутными глазами и блуждающей полуулыбкой внимательно следил за давящейся порхой.

— Кифи — особый напиток, придающий сил, особенно при ранениях, боли и потере крови, — пояснил егерь. — Сархи веками используют эту дрянь. Чтобы приманка бежала резвей и продержалась нужное время, в нее вольют несколько мужских порций.

Когда женщина проглотила последнюю каплю, старик стиснул ей шею кожаным ошейником на длинной веревке и толкнул к главному сарху-загонщику. Вскочив на жилистого невысокого жеребчика, тот дернул веревку, потащив порху к лесу. Позади, свистя и улюкая, подгоняли женщину его помощники.

— Ваши Высочества желают направиться со звероловами за детенышами или же предпочитают быть с загонщиками и понаблюдать, как самка тсаккура охотится на порху? — спросил егерь.

— Я — за детенышами. — Рунар отвернулся, чтобы не видеть тяжело бегущую женщину, подгоняемую плетью.

Лизард часто дыша и облизывая губы, не сводил глаз с «приманки», и не отвечая, направил коня вслед за ней. Рунар видел, как егерь скривил губы в усмешке, угадав стыдные страстишки молодого прионса. Через несколько минут после того, как звероловы углубились в лесные заросли, Рунар услышал жуткий женский вопль. Предупреждая его вопрос, Педр махнул рукой, поясняя: — Приманка должна вопить как можно громче, чтобы взбодрить самку тсаккура…

Как только далекий глухой рокот барабана оповестил, что зверь среагировал на вопли жертвы и начал удалятся от своего логова, звероловы оживились. — Барабаны кричат, что можно подойти к лежбищу, Ваше Высочество, — заглянул в лицо хмурого Рунара егерь, — зверь пару часов будет занят обедом.

Перед глазами Рунара то и дело возникала картинка, как тсаккур мчится по широкому следу примятой травы, чуя сладкий, насыщенный страхом, запах крови и пота раненой жертвы.

К лежбищу хищника отряд двигался по узкой тропе, петлявшей между скрученными темными корнями, похожими на жирных змей, и Рунар ненадолго отвлекся от тягостных мыслей, проходя мимо сплетенных ветвей и колышущейся паутины рваных мхов по тропам, которые легко находили опытные следопыты сархов, чуявшие лес и его обитателей. Однако Рунар и сам отлично «видел» тропу, понимая, что идут они в верном направлении. Лес буквально вибрировал от переполнявшей его дикой яджу, и к концу дня Рунар устал от ее воздействия. Голову будто сдавливали клещи, глаза слезились, а канги на плече вздулся и болезненно зудел. Ирвинус и двое Непорочных, бредущие рядом, тоже, похоже страдали от силы Леса — они терли виски, скрипели зубами и сплевывали, истекая слюнями. А может, вовсе не Лес был причиной дурноты, а мучавшие его смутные подозрения, от которых он постоянно отмахивался, и которые, как зубная боль, мучали его все сильнее. Завтра они вернутся, и он немедленно представит родителям свою молодую жену… И разберется со своими мутными фантазиями…

Скоро они вошли в область гигантских деревьев, темно-лиловая листва которых полностью затмила небо и солнечный свет, создавая под кронами сиренево-серый сумрак. Однако, буйная растительность, казалось, не замечала отсутствия солнца, — с кустарников свисали гроздья желтых, багряных и синих цветов, испускавших густой приторный аромат, огромные стрекозы реяли вокруг, издавая надоедливый монотонный стрекот.