— Порочный Непорочный… — пробормотал Ларс, толкнув локтем кузена, — ты смотри, как оживился, скотина. Думаю, что и у нас в монастырях не все монахи праведники, но до такого непотребства, как привычные посещения борделей, не скатываются…

Пышнотелая хозяйка Долины любви, придя в восторг от посещения целых двух благородных чужестранцев и почтенного нобиля-жреца, встретила их со всевозможными поклонами, демонстрируя в глубоком, до пупка, вырезе объемную грудь. Особо не заморачиваясь, Гуннар выбрал двух светлокудрых дев, одетых наиболее скромно — их грудь и ягодицы были завлекательно прикрыты кружевом. Судя по внешности выбранного «товара» — девушки были сестрами, а судя по неуверенному поведению, — девственницами. Так и оказалось.

— Мой господин обладает отменным вкусом — эти девы невинны, чисты и свежи, как розовые бутоны. Еще ни разу не опробованные! — с гордостью заявила владелица Дома. Ларс потребовал комнату на первом этаже, якобы не желая утруждать себя подъемом по лестнице, и с окнами в переулок, чтобы вопли мужчин и парней, перекликающихся с хусрами на балконе, не мешали приятному отдыху.

— Подайте в номер пирожных, клубники, персиков, шоколадных конфет и лучших сладких вин… — велел Гуннар, поглаживая острое полудетское плечико временной подружки, которая прижималась к нему, неумело лаская его шею.

***

У них все получилось.

С поклонами и похотливым хихиканьем хозяйка проводила их в самую лучшую комнату борделя судя по роскошной обстановке и удалилась, свирепо глянув на сжавшихся девушек. — Почему вы не сбежите отсюда? — первым делом спросил Ларс, когда в коридоре стихли ее шаги.

— Это бесполезно, мой господин, — прошептала одна из сестер, указав на клеймо, уродовавшее ее лоб. — Нас схватят в любом городе или деревне и ужасно накажут, отправив в солдатские казармы. Нигде не скрыться.

Ни Гуннар, ни Ларс не знали, что на это ответить. Обоим было неловко в обществе полуобнаженных девочек, которым едва ли исполнилось четырнадцать. — Ешьте и пейте вволю, малышки, — пробормотал Гуннар, подойдя к выходящему на тихую полутемную улицу окну с расписанными на стекле скабрезными картинками. Тихая улица — то, что нужно. Но вот с окном оказалось не так просто, как хотелось — оно открывалось лишь на треть, чтобы впустить вечернюю свежесть, и в такую щель не могла бы протиснуться даже худенькая девочка.

— Придется разбить… а как иначе… — решил он и засмеялся, увидев округлившиеся глаза девушек.

— Услышат! — подскочил Ларс с бархатного дивана, но покачнувшись, снова сел. — Что-то мне не очень…

— Не услышат, — отмахнулся Гуннар, — в Доме и у главного входа шумно, музыка, вопли, а пьяные гости, наверное, нередко бьют посуду! Так ведь, девчонки? — заблестел он белыми зубами, подмигивая сестрам.

— Очень часто, господин, и бутылки, и окна…

— Вот видишь, кузен, я прав, — натянув кожаную куртку, принц быстро и резко ударил локтем в середину оконного стекла. Звук разлетевшихся осколков действительно оказался не таким звонким. — Ты как, братишка? — обеспокоенно посмотрел он на Ларса. — Голова не кружится? Сможешь пролезть, не задев руку?

Ларс потер виски. — Смогу. С твоей помощью. Хотя рука опять стала ныть, но зато соображать я стал вроде как лучше…

— Но как-же… как-же наши услуги? — прошептала одна из сестер, приоткрыв розовые губки, и рассеянно глядя, как Гуннар избавляется от острых сколов в проеме окна.

— Нам ничего от вас не нужно, малышки. Отдыхайте. А чтобы вас не наказали, через два часа сообщите хозяйке, что упившиеся, как свиньи, гости, только что покинули заведение прямо через окно, довольные и веселые…

Они оставили достаточно денег, чтобы покрыть и «услуги» хуср, и расколотое стекло. У поворота с улочки на площадь Сухого дуба Ларс оглянулся, увидев кудрявые головки высунувшихся из разбитого окна девочек, которые тоскливо смотрели им вслед.

***

— Хорррошо то как! — глубоко вдохнул свежий вечерний воздух принц. Они перестали оглядываться, ожидая увидеть спешащих за ними эдиров и жреца, и шли без цели, на шум, смех и звуки лютни, доносившихся с площади.

— Не думай о них, Ларс, — заглянул Гуннар в глаза кузена, заметив, что он слишком задумался. — В публичных домах Эббы таких девиц — пруд пруди… Ну не в силах мы помочь всем проституткам Энрадда и всем хусрам Лаара.

— Не можешь помочь всем, помоги хотя бы одному, говорил отец.

— Дельный совет. Но в этом случае — вряд ли применим… Мы купим их, увезем с собой в Энрадд и пристроим куда — опять в бордель? Только уже не в Бхаддуаре, а в Эббе… Вот и вся разница…

— Для начала мы легко устроим их в хороший приют под покровительством церкви, поручим их воспитание даме-наставнице, чтобы приучить к жизни в нашем обществе, дадим образование с учетом их способностей. Это возможно, Гуннар! По нашим законам — они еще дети…

— Ладно, ты прав, можем. И сделаем. — согласился Гуннар. — Хотя и у нас вопрос с проституцией завязан на социальные проблемы и ужасные условия, в которых пребывают женщины из бедных слоев…

— И тебе, кузен, как будущему императору, придется разбираться в этой густой прокисшей каше…

— Разберемся, — беспечно кивнул Гуннар, устремляясь к гомонящей толпе возле разукрашенного декорациями помоста уличного театра, — ты только глянь, что творят!

Ларс неожиданно зажмурился, покачнувшись. — Погоди, голова…

— Может, зря мы отправились в самостоятельное плавание по чужим водам? — наклонился к нему Гуннар. — Вдруг тебе станет хуже?

— Прикурить дай, — мне уже легче, — отмахнулся Ларс. Нашарив в кармане куртки потемневшую серебряную зажигалку, принц протянул ее брату. Зажав в губах коричневую сигарету, Ларс затянулся, с усмешкой поймав заинтересованный взгляд проходящего мимо деда, пыхавшего корявой глиняной трубкой, и двух пареньков — невысокого светловолосого подростка и кудрявого здоровяка. — Свобода — это вещь! Сразу это понимаешь, когда тебя зажмут в тиски принудительной опеки и присмотра, — бодро заявил Ларс. Но перед глазами поплыло и он стал падать, уже не ощущая, как руки Гуннара подхватывают его, не давая приложиться головой о каменную мостовую.

Ларс очнулся, чувствуя, что виски обхватывают крепкие ладони а на глазные яблоки под дергающимися веками давят пальцы, от которых по всему телу растекается жар. — Горячо, — поморщился он, и давление на веки тут же прекратилось. Он открыл глаза, пытаясь сосредоточить взгляд на лице склонившегося над ним белобрысого парнишки, и когда ему это удалось, пробормотал: — Желтое солнце, синяя вода…

— Ларс, ты бредишь? — в голосе Гуннара слышались отголоски паники.

— Отстань, твое Высочество, — Ларс присел. Рука не болела, дурнота развеялась, как дым. — Просто у молодого лекаря разноцветные глаза — желтый и синий. Забавно…

Он осторожно поднялся, позволив кузену поддержать себя, внимательно и с благодарностью оглядывая жилистого худого мальчишку. Торчащие вихрами светлые волосы, темно-загорелая кожа в царапинах и ссадинах. Обветренные губы и цепкий взгляд из-под темных бровей, в котором искрился явный интерес, но не детский, восторженный — каким окидывал богатых северян его кудрявый приятель, а оценивающий, недоверчивый, наполненный какой-то совсем не мальчишьей тоской.

***

— Тебя как зовут, парень? Ты ученик лекаря? Сколько стоит твоя помощь? Не стесняйся, мы очень благодарны твоему своевременному вмешательству… — забросал его вопросами молодой мужчина с коротким ежиком почти белых волос и кожаной плоской сумкой через плечо. Бренн замялся. Деньги были нужны. Очень. Но эти люди из северной страны воздушных кораблей… нравились ему. И брать у них деньги казалось неправильным, что-ли…

— Не надо, я не лекарь… — Он развернулся, собираясь уйти, пока не привлек к себе лишнее внимание, но второй чужестранец, которому он сумел помочь, остановил его, тронув за плечо. — Постой, парень. Я, кажется придумал. Мне почему-то кажется, что эту вещь в качестве благодарности ты точно возьмешь.