Теперь посмотрим, какими различными способами передвигается Великий Могол в походе.
Обыкновенно его носят на плечах в больших носилках; на них водружен такт-раван, т.е. походный трон, на котором он восседает. Этот такт-раван представляет собой нечто вроде великолепного балдахина с колонками, раскрашенными и позолоченными, который может закрываться при плохой погоде. Четыре палки, на которых стоят носилки, покрыты красной материей или парчой с большой золотой или шелковой бахромой. У каждой палки приставлены два носильщика, очень крепкие и хорошо одетые. От поры до времени их сменяют двое других, следующих за ними. Иногда государь садится верхом на лошадь, особенно если выдается хороший день для охоты. Иногда он выезжает на слоне в микдембере или хауце. Это самый шикарный выезд, потому что слон бывает всегда очень богато разукрашен. Микдембер представляет собой маленький домик, или башенку квадратной формы; он сделан из дерева и, конечно, разрисован и позолочен, а хауце называется овальное сиденье с балдахином, установленным на колонках, и тоже, конечно, разукрашено и позолочено.
Во всех этих походах Великого Могола, разумеется, сопровождает большое число эмиров и раджей, которые следуют непосредственно за ним на лошадях, гурьбой, не соблюдая особого порядка. Все, кто находится при армии, обязаны являться в ам-каз рано утром, если только они не освобождены от этого по должности или вследствие старости. Это для них чрезвычайно неудобно, особенно в дни, когда бывает охота, потому что тогда им приходится страдать от солнца и пыли, как простым солдатам, причем иногда это продолжается до трех часов дня. Между тем в тех случаях, когда они не сопровождают государя, они с удобством путешествуют в закрытых паланкинах, куда не проникают ни солнце, ни пыль; там они едят, растянувшись во всю длину, как в постели, и в назначенное время прибывают к своему шатру, где их уже ждет готовый обед, так как кухня отправляется вперед заблаговременно, еще накануне вечером после ужина. Вокруг эмиров и среди них всегда едет много всадников на хороших лошадях; их называют гурзо-бердары, потому что они держат в руках нечто вроде серебряных дубинок. Много таких гурзо-бердаров едут впереди государя справа и слева с несколькими конюхами. Эти гурзо-бердары — отборные люди приятной внешности и высокого роста; на их обязанности лежит доставлять приказы. У всех у них в руках большие палки, которыми они издали отстраняют народ, чтобы никто не шел перед государем.
За раджами следует кур с большим числом музыкантов с кимвалами и трубами. Я уже говорил, что кур — это фигуры из серебра, изображающие странных животных, руки, весы, рыб и другие вещи, имеющие таинственное значение; их несут на больших серебряных палках. Наконец следуют большой толпой мансабдары на хороших лошадях, в хорошем обмундировании, вооруженные саблями.
Их гораздо больше, чем эмиров, ибо, кроме тех, которые находятся на дежурстве и не смеют не явиться рано утром (так же, как эмиры) к государеву шатру, являются еще многие другие, чтобы засвидетельствовать свое почтение и обратить на себя внимание.
Принцессы и важные дамы из сераля тоже передвигаются разными способами. Одни подобно государю на плечах у носильщиков в чаудуле, представляющем собой нечто вроде раскрашенного и позолоченного такт-равана, покрытого большой роскошной разноцветной шелковой сеткой с вышивкой, бахромой и большими свисающими кистями. Другие едут в очень красивых закрытых паланкинах, которые тоже раскрашены, позолочены и покрыты великолепными шелковыми сетками; некоторые едут в больших и широких носилках, которые несут два огромных верблюда или два маленьких слона вместо мулов. Я несколько раз видел, как путешествовала Раушенара-Бегум. Однажды я даже заметил впереди ее носилок, которые были открыты, маленькую рабыню, хорошо одетую; она отгоняла от нее мух и пыль хвостом павлина. Другие едут на слонах, богато разукрашенных вышитыми попонами и серебряными колокольчиками. Они сидят здесь на возвышении, так же как это делается в Персии, вчетвером в микдемберах, обнесенных решеткой и покрытых шелковыми сетками и не менее великолепных и ярких, чем чаудуле и такт-раваны.
Должен признаться, что мне во время этого путешествия торжественное передвижение сераля доставляло особенное удовольствие. Действительно, трудно себе представить что-нибудь более величественное, чем когда Раушенара-Бегум взбиралась на большого слона из Пегу и садилась в микдембер, сверкавший золотом и лазурью. За ней следовали пять или шесть слонов с почти такими же шикарными микдемберами, заполненными главными чиновниками ее дома; несколько наиболее важных евнухов, хорошо одетых и на хороших лошадях, ехали рядом с палками в руках. Ее окружала толпа служанок из Татарии и Кашмира, причудливо одетых и восседавших на красивых иноходцах. Сзади следовало еще несколько евнухов на лошадях в сопровождении большого количества пажей или слуг-пешеходов, с большими палками, которые бросались во все стороны, чтобы расталкивать толпу.
За Раушенарой-Бегум следовала одна из главных придворных дам тоже на лошади и в сопровождении соответствующих лиц, за ней третья и т.д. — до 15 или 16 женщин. Все они ехали на более или менее хороших лошадях, в сопровождении свиты, соответствовавшей их рангу, жалованью и занимаемому ими месту. Эта длинная вереница слонов, число которых достигало пятидесяти-шестидесяти и даже более и которые так важно, размеренным шагом шествовали со всей этой пышной процессией, производила сильное, величественное впечатление. Если бы не свойственное мне некоторое философское равнодушие, то, может быть, я, созерцая это великолепие, проникся бы такими же экстравагантными чувствами, как индийские поэты, которые уверяют, что все слоны несут на себе скрытых богинь. Действительно, видеть их трудно, и они почти недоступны для мужчин. Было бы великой бедой для бедного всадника, кто бы он ни был, если он в походе оказался слишком близко от них; все эти евнухи, все эти канальи-слуги наглы до последней степени и только ищут предлога и случая, чтобы избить человека. Помню, однажды со мной случилась такая беда, что я дал себя застигнуть врасплох, и, несомненно, меня сильно поколотили бы, так же как и других всадников, если бы я, наконец, не решился разогнать их при помощи сабли (вместо того, чтобы дать себя отколотить, что они уже собирались сделать) и если бы, к счастью, у меня не было хорошей лошади, которая вынесла меня из этой давки, после чего я ее направил к горному потоку и перемахнул через него. Недаром в этих армиях ходит поговорка, что больше всего надо бояться трех вещей: во-первых, оказаться затертым среди стада отборных лошадей, которых ведут под уздцы, ибо вас неминуемо растопчут, во-вторых, не попадаться на месте охоты и, в-третьих, не оказываться слишком близко около женщин из гарема.
Однако, насколько я знаю, здесь это значительно менее опасно, чем в Персии, потому что там, если вы в поле попадетесь евнухам, сопровождающим этих женщин, вам это может стоить жизни, хотя бы вы даже оказались на расстоянии полулье от них. Когда они проезжают, то все мужчины в деревнях и местечках должны уходить и держаться на большом расстоянии.
Что касается государевой охоты, то я не мог представить себе, когда говорили, что Великий Могол ведет с собой на охоту сто тысяч человек. Но теперь я вижу, что могут говорить, что он ведет даже более двухсот тысяч, и это нетрудно понять.
В окрестностях Агры и Дели, вдоль реки Джамны до гор и далее, по обе стороны большой дороги, ведущей в Лахор, имеется большое количество лесных порослей или полей, покрытых высокой травой ростом с человека и выше; во всех этих местах много стражи, которая беспрерывно шатается повсюду и никому не позволяет охотиться. Разрешается только охота на куропаток, перепелок и зайцев, которых индийцы умеют ловить в сети. Благодаря этому всюду водится очень много разной дичи. Когда сторожа, охраняющие охоту, узнают, что государь выехал из столицы и находится недалеко от их уезда, они сообщают главному начальнику охоты о качестве дичи и о местах, где она водится особенно обильно. Тогда ставят сторожей на всех дорогах, иногда в пяти-шести местах, чтобы армия могла пройти в любую сторону и чтобы государь мог мимоходом заглянуть туда с любым количеством эмиров, охотников и прочих лиц и охотиться в свое удовольствие на всякий лад, в зависимости от характера дичи.
