Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Против больших ворот, над которыми находится нагар-канэ, на противоположной стороне двора расположен большой зал, украшенный несколькими рядами колонн; стены и потолок зала разрисованы и украшены позолотой. Зал стоит на значительном возвышении над землей и хорошо проветривается, так как он открыт с трех сторон, выходящих во двор. В середине стены, отделяющей зал от сераля, возвышаясь над полом выше человеческого роста, находится широкое отверстие вроде окна. Оно находится настолько высоко, что человек не может достать до него снизу рукой. В этом окне ежедневно, приблизительно в полдень, монарх сидит на своем троне, имея кого-нибудь из своих сыновей по правую и по левую руку. Рядом стоят несколько евнухов. Из них один отмахивает мух павлиньими хвостами, другие освежают воздух широкими опахалами, третьи с глубочайшим вниманием и в самых смиренных позах ожидают, пока понадобятся их услуги. Внизу на «диване», окруженном серебряными перилами, стоят все эмиры, раджи и послы. Они стоят, опустив глаза вниз и скрестив руки на животе. Несколько дальше от трона стоят мансабдары, или эмиры низшего ранга, в такой же почтительной позе. Остальная часть зала и весь двор заполнены лицами всякого звания, потому что здесь ежедневно в полдень государь дает аудиенцию всем своим подданным. Потому зал этот и называется ам-каз, т.е. зал общей аудиенции для лиц высокого и низкого звания.

В течение приблизительно полутора часов, пока продолжается эта церемония, для развлечения государя перед троном проводят самых красивых лошадей из его конюшен, чтобы государь видел, хорошо ли с ними обращаются и в каком состоянии они находятся. Затем следуют слоны, грязная кожа которых хорошо вымыта и разрисована черной, как чернила, краской, причем от затылка в обе стороны проведены две широкие красные полосы, которые сходятся у хобота. Слоны покрыты вышитой тканью, через спину у них перекинута массивная серебряная цепь, к которой привязаны по обе стороны два серебряных колокольчика, а с ушей свисают белые хвосты тибетских коров, представляющие большую ценность; они напоминают собой огромные усы. Два маленьких слоника, прекрасно разукрашенные, идут рядышком с этими огромными животными, словно рабы, предназначенные для услуг. Как бы гордясь своим великолепным одеянием и пышной свитой, слоны шествуют важно, и когда они оказываются перед троном, то погонщик, сидящий на спине у слона с железной палкой в руках, колет его наконечником, уговаривает его словами, пока животное не наклоняет одно колено, не поднимает вверх свой хобот и не издает громкого рева; народ считает, что таким образом слон выполняет свой таслим — подобающее приветствие.

За слоном следуют другие животные: прирученные антилопы, которых заставляют бороться друг с другом; нильгау, или серые быки, которые на меня производят впечатление особой породы лосей; носороги, огромные бенгальские буйволы с удивительными рогами, позволяющими им сражаться с львами и тиграми; прирученные леопарды, или пантеры, которых употребляют для охоты на антилоп; разные породы охотничьих собак из Узбекии, причем на каждой собаке маленькая красная попона; наконец всякого рода хищные птицы, которыми пользуются в поле для охоты на куропаток, журавлей, зайцев и даже, как рассказывают, на антилоп, которых они ударяют по голове и ослепляют своими крыльями и когтями.

Часто также один или два эмира показывают государю свою кавалерию. В таком случае эмиры стараются, чтобы всадники их были одеты лучше, чем обыкновенно, а лошади имеют на себе железную сбрую и украшены всевозможными фантастическими попонами.

Государь развлекается также испытанием лезвий ножовщиков на тушах овец, которые ему приносят без внутренностей и изящно связанными. Молодые эмиры, мансабдары и гурзбердары, т.е. вооруженные дубинками, показывают свою силу, ловкость, одним ударом отрубая от тела овцы четыре ноги, связанные вместе.

Но все эти развлечения только приправа, или, если хотите, интермедия среди серьезных дел, ибо, как я уже сказал, государь неукоснительно производит смотр своей кавалерии и обращает внимание на всякие мелочи. Когда война окончилась, мы сами были свидетелями того, как он не пропустил ни одного всадника или вообще воина, без того чтобы не присмотреться к нему и решить, следует ли увеличить ему жалованье или уменьшить, или же совсем уволить его со службы. Кроме того, он каждый день заставляет подавать себе жалобы, которые ему издали показывают в толпе, заставляет прочитывать их себе, вызывает к трону тяжущиеся стороны, расспрашивает их и часто тут же на месте решает дело, хотя существует еще адале-канэ, т.е. судебная палата, где он аккуратно присутствует раз в неделю в сопровождении своих главных кади, или судей. Кроме того, он раз в неделю терпеливо выслушивает в течение двух часов десять человек из простонародья, которых ему представляет какой-нибудь добрый и богатый старец. Отсюда видно, что эти государи, хотя мы их и считаем варварами, все же всегда помнят, что они должны соблюдать справедливость по отношению к своим подданным.

Собрания в ам-казе, о которых я сейчас рассказал, представляются мне достаточно значительными и величественными, но что меня всегда чрезвычайно неприятно поражало, так это крайне низменная и пошлая лесть, которую там обыкновенно приходится слышать. Стоит государю сказать какое-нибудь слово, хотя бы совсем некстати, его немедленно подхватывают и кто-нибудь из его эмиров, воздевая руки, словно для того, чтобы получить благословение неба, немедленно восклицает: «Карамат, карамат!» (чудеса, чудеса). «Он сказал чудесное слово». И нет того могола, который не знал бы и не щегольнул бы перед вами поговоркой в персидских стихах:

Если шах скажет днем: «Наступила ночь», -
«Вижу месяц и звезды!» — кричи во всю мочь.

Этот порок проникает даже в гущу народа. Сотни раз со мной случалось, когда моголы, если им что-нибудь было нужно от меня, не стеснялись мне говорить в виде предисловия, что я Аристоталис, Бократ, Амоисина Улзаман, т.е. что я Аристотель, Гиппократ и Авиценна нашего времени. Вначале я пытался возражать, что я совсем не таков, каким они меня называют, что я далеко не имею заслуг этих великих людей. Но потом я увидел, что от этого дело становится еще хуже и что каждый раз приходится повторять то же самое. Тогда я решил, что надо наконец приучить свой слух к их лести, так же как я приучил его к их музыке. Я не могу не привести здесь маленький образчик такой лести, потому что он Вам лучше всего покажет, до каких пределов они доходят. Брахманский пандит, или индусский ученый, которого я пригласил на службу к моему ага, счел нужным при первом своем появлении произнести панегирик, в котором сначала сравнил ага с величайшими завоевателями, какие когда-либо существовали. Затем он наговорил ему целый короб грубой и наглой лести и наконец серьезно закончил следующими словами: «Когда вы, государь мой, ставите ногу в стремя и едете на лошади во главе вашей кавалерии, то земля дрожит под вами, так как восемь слонов, которые держат ее на своих головах, не могут выдержать такого напряжения». Я с трудом удерживался от смеха и попытался серьезно сказать моему ага, который тоже готов был рассмеяться, что ему следует как можно реже садиться на лошадь во избежание землетрясений, так как они часто вызывают большие бедствия. «Именно поэтому, — тотчас же ответил он мне, — я обыкновенно заставляю себя носить в паланкине».

Из большого зала ам-каза входят в большое уединенное помещение, называемое госель-канэ, что означает место для омовения. Туда пускают только немногих. Двор здесь не так велик, как в ам-казе. Однако зал все-таки очень красив, просторен, раскрашен и позолочен, возвышается на 4-5 футов над мостовой, представляя собой как бы большую эстраду. Здесь государь сидит в кресле, а эмиры стоят вокруг него. Здесь он дает аудиенции более частного характера своим чиновникам, принимает их отчеты и решает наиболее важные дела государства. Все эмиры обязаны каждый вечер присутствовать на этом собрании, так же как и утром в ам-казе, в противном случае у них производится вычет из жалованья. Только мой ага Данешменд-хан мог не являться на эти собрания, потому что он считался человеком ученым, всегда занятым либо науками, либо иностранными делами. Однако и он должен был присутствовать по средам в день своего дежурства. Это уже строго заведенный обычай, и вполне справедливо, что он обязателен для эмиров, ибо он почти обязателен для государя. Последний никогда не пропускает обоих собраний, за исключением тех дней, когда его задерживает какое-нибудь важное дело, или когда он очень болен. Мы были свидетелями, как Аурангзеб во время своей последней болезни, хотя она была очень опасной, заставлял по крайней мере раз в день приносить себя на собрание. И действительно, при тех обстоятельствах, когда он был так серьезно болен, его отсутствие неизбежно повергло бы все государство в смуту и в городе стали бы закрываться лавки.

71
{"b":"853072","o":1}