Несмотря на все почести и ласки, расточаемые Аурангзебом послу, персы, о которых я говорил, уверяли, что персидский король сильно укорял его в своих письмах по поводу смерти Дары и заточения Шах-Джахана, называя эти поступки недостойными брата, сына и мусульманина, и даже язвил его словом Аламгир (Алем-Гир) — «берущий мир»[122], которое Аурангзеб велел выбить на своей монете.
Они приводили якобы подлинные слова письма: «Раз ты тот самый Аламгир, то бисмилля (во имя божье) присылаю тебе меч и коней, давай сойдемся», что звучит некоторым образом как вызов. Оставляю это сообщение на их совести. Хотя редко бывает, чтобы человек с хорошими знакомствами, владеющий языком и, как я, не жалеющий денег, чтобы удовлетворить свое любопытство, не мог бы узнать происходящих при этом дворе событий, тем не менее я точно не сумел выяснить истину по этому вопросу. Но мне трудно поверить, чтобы персидский король так поступил; по-моему, это слишком похоже на пустую похвальбу, хотя персы на нее не скупятся, когда идет вопрос о том, чтобы набить себе цену и показать всем свое величие и могущество. Скорее всего, я думаю, — и не я один этого мнения, — что Персия едва ли в состоянии предпринять что-либо против Индостана, и будет более чем достаточно, если она сможет уберечь от Индостана свой Кандагар, а со стороны турок — свои границы. Ее силы и богатства известны; она не родит каждый день тех великих Шах-Аббасов, храбрых, образованных, тонких и хитрых, которые умеют все использовать и сделать много дела с небольшими расходами. Если бы она была в состоянии что-либо предпринять против Индостана и если, как они уверяют, она хотела бы блеснуть своими магометанскими чувствами и набожностью, почему же во время всех этих последних смут и междоусобных войн, которые так долго бушевали в Индостане, она стояла в стороне со скрещенными руками и только наблюдала за игрой, когда Дара, Шах-Джахан, Султан-Шуджа, а может быть, и кабульский губернатор протягивали к ней руки за помощью? Между тем она могла с посредственной армией и умеренными расходами захватить лучшую часть Индии, от Кабульского королевства до Инда и дальше, и сделаться вершительницей всех судеб. Тем не менее в письмах персидского короля все же очевидно были язвительные выражения или, быть может, посол сказал или сделал что-нибудь, что не понравилось Аурангзебу, так как два или три дня спустя после его отъезда Аурангзеб велел распустить слух, что посол приказал перерезать сухожилия ног лошадям, которые им были привезены в подарок, а когда посол прибыл на границу, его заставили отдать обратно всех индийских рабов, которых он уводил с собой. Правда, у него их было поразительное множество; он приобрел их почти даром вследствие голода; его людей даже обвиняли в том, будто они похитили нескольких детей. Впрочем, надо сказать, что Аурангзеб не почувствовал себя слишком оскорбленным и не был так смущен, как некогда при подобных же обстоятельствах Шах-Джахан, когда к нему явился посол великого Шах-Аббаса. Когда персы хотят посмеяться над индийцами, они рассказывают об этом анекдоты вроде следующих. Шах-Джахан, видя, что ласки и обещания, которые он расточал послу, не могли сломить его гордости и что он ни под каким видом не соглашается сделать поклон по-индийски, придумал такую уловку: он приказал закрыть большую дверь двора «ам-каз», где он собирался принять посла, и оставить открытой только калитку, через которую человек мог бы пролезть лишь с большим трудом, сильно нагибаясь и наклонив голову к земле вроде того, как это делают при индийском поклоне; все это было сделано с той целью, чтобы говорили, будто он заставил посла нагнуться еще ниже, чем при индийском саламе; но посол, заметивший хитрость, вошел в калитку задом наперед. К этому они еще добавляют, что Шах-Джахан, задетый тем, что его так поймали, сказал ему: «Э, бедбакт (ах, несчастный), не думаешь ли ты, что входишь в конюшню для ослов вроде тебя?», на что посол, не смущаясь, ответил: «Кто бы не подумал этого, видя такую маленькую дверь?» Рассказывают еще такой анекдот. Однажды Шах-Джахан, которому не понравились резкие и надменные ответы посла, не мог удержаться, чтобы не сказать ему: «Э, бедбакт, неужели у Шах-Аббаса нет приличных людей при дворе, что он присылает такого полоумного, как ты?», на что посол ответил: «Как же! Более приличных людей, чем я, при дворе множество, но каков государь, таков и посол к нему». Добавляют, что однажды Шах-Джахан приказал подать ему обед в его присутствии; стараясь чем-нибудь смутить посла, он, увидев, что тот грызет кость, сказал ему, смеясь: «Эй, эльчиджи (господин посол), что же останется для еды собакам?» Посол, не задумываясь, ответил: «Кишери», т.е. смесь овощей, обычная пища простого народа, которую, как он видел, каждый день подавали Шах-Джахану, очень любившему это блюдо. Далее, Шах-Джахан спросил его однажды, как ему нравится новый Дели, который он тогда строил, по сравнению с Исфаханом (Испаганью); перс ответил громко и клянясь именем божьим: «Билла, билла, Исфахану далеко до пыли вашего Дели», — что Шах-Джахан принял за похвалу, между тем как посол хотел посмеяться над ним по поводу пыли, которая в Дели так несносна. Наконец, когда Шах-Джахан настаивал, чтобы посол высказал свое мнение о величии царей Индостана по сравнению с персидскими, тот ответил, что царей Индостана можно сравнить с большой луной возраста в пятнадцать-шестнадцать дней, а персидских — с маленькой луной в два-три дня после ее рождения; этот ответ в первую минуту понравился Шах-Джахану, но скоро он понял, что сравнение было не в его пользу и что посол хотел этим сказать, что цари Индии уже на ущербе, а персидские еще растут, как молодой месяц.
Каждый свободен судить, как хочет, о том, стоит ли так ценить эти шпильки и являются ли они признаком большого ума. Я бы скорее думал, что скромная и почтительная важность была бы более приличной для посла, чем надменность и насмешка, и что, особенно имея дело с царями, никогда не следует насмехаться, доказательством чего может служить случай, который приключился с этим самым послом. Шах-Джахану он, наконец, так надоел и наскучил, что он его называл не иначе, как «дели» — сумасшедшим; однажды он тайно приказал, едва он войдет в довольно длинную и узкую улицу, которая в крепости ведет к залу собраний, пустить на него слона, бывшего тогда в плохом настроении и норовистого; счастье посла, что он быстро соскочил с палеки и что с ним были ловкие люди, которые вместе с ним сумели попасть стрелами в хобот слона и заставить его повернуть обратно.
В то время, когда посол возвращался в Персию, Аурангзеб оказал удивительный прием своему учителю, Мулле Шаху (мулле Сале). Это замечательная история. Старик к тому времени давно уже удалился в Кабул и поселился на земле, подаренной ему Шах-Джаханом. Услыхав о приключениях своего ученика, Аурангзеба, одолевшего Дару и всех своих братьев и ставшего царем Индостана, он приехал в Дели, рассчитывая получить немедленно должность эмира. Он является ко двору, всячески интригует, побуждает всех своих друзей хлопотать за него, даже Раушенара-Бегум занимается его делом; между тем проходят три месяца, а Аурангзеб делает вид, что не замечает его; наконец, когда ему надоело постоянно видеть старика перед глазами, он приказал привести его в уединенное помещение, где никого не было, кроме Хаким-аль-Мулька, Данешменд-хана и трех или четырех из тех эмиров, которые претендуют на ученость, и, чтобы отпустить его и отделаться от него, заговорил с ним приблизительно таким образом. Я говорю приблизительно, так как невозможно знать и передавать такие речи слово в слово, не прибавив чего-либо от себя; хотя бы я и присутствовал при этом, как мой ага, от которого я узнал то, что сообщаю, я не мог бы передать их со всей точностью. Но могу заверить, что я поистине ничего существенного не упустил. Вот как начал Аурангзеб: «Мулланджи (т.е. ученый господин), что рассчитываешь ты от меня получить, думаешь ли ты, что я тебя сделаю одним из первых эмиров моего двора? Несомненно, это было бы вполне разумно, если бы ты обучил меня, как должен был это сделать, ибо я того мнения, что хорошо воспитанный ребенок столько же обязан своему учителю, сколько своему отцу, а может, даже и более. Но где же эти прекрасные поучения, которые ты мне давал? Ты прежде всего научил меня тому, что Франгистан — какой-то маленький остров, где самым большим королем был прежде король португальский, позднее голландский, а затем английский; что же касается других королей, как, например, короли Франции и Андалузии, ты мне изобразил их вроде наших мелких раджей, дав мне понять, что цари Индостана гораздо выше всех их, что это настоящие и единственные Хумаюны, Акбары, Джахангиры, Шах-Джаханы, счастливейшие и величайшие завоеватели мира, цари вселенной; что Персия, Узбекистан, Кашгар, Татария и Катай[123], Пегу, Сиам, Китай (Чин и Мачин) дрожат при имени царей Индостана; удивительная география!
