Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Мелан, как нам кажется, возражал, что безразличие, понимаемое в смысле Декарта, не оставляет никакого места греху. Должны ли мы утверждать тогда, что для того, чтобы действие было действительно дурным, необходимо, чтобы наш разум представлял его как таковое? Но ведь мы совершаем дурное только тогда, когда наш разум оказывается неспособен усмотреть ясно, является ли некоторое действие хорошим или дурным, и оставляет нашу волю в состоянии безразличия. В самом деле, если бы мы видели, что некоторое действие дурно, и если бы наш разум усматривал дурное качество данного действия с совершенной ясностью, наша воля не могла бы в то же время решиться его осуществить. Подобно тому, как мы не можем видеть благо и не возжелать его, мы не можем видеть зло, не испытывая ненависти к нему. Но бывает так, что мы лишь смутно усматриваем зло, а при этом известно, сколь неустойчиво наше внимание, которое неспособно долго задерживаться на одном объекте; и оно потеряет из виду зло, подобно тому, как теряло из виду благо. И в тот момент мы просто припомним, что некоторое действие когда-то казалось нам дурным, но уже не усмотрим ни это дурное само по себе, ни основания, с очевидностью доказывавшие, что оно дурно; в такой-то момент наша воля и может решиться его осуществить. Поэтому безразличие воли является условием всякого греха, а поскольку такое безразличие проистекает из незнания нашего разума, то говорят, что всякий грешник есть незнающий[729].

На это можно было бы возразить, наконец, что если наши свободные действия не содержат никакого безразличия, то благие действия не являются никакой заслугой. Если верно, скажут нам, что подлинная свобода не содержит безразличия и что мы неколебимо совершаем действие, если ясно усматриваем, что его надлежит совершить, то какую заслугу можно приписать благим действиям? Когда я вижу благо и я его совершаю в силу одного того, что я его вижу, то, следовательно, я не могу не совершить данное действие, и поэтому я не заслуживаю никакой награды за него. Возможно, нужно согласиться, что когда мы совершенно ясно усматриваем, что нужно делать, мы делаем это без какого бы то ни было безразличия, и тем не менее это возражение неправомерно, потому что деяния Иисуса Христа в этой земной жизни являются для нас бесконечной заслугой, хотя он и обладал всегда знанием того, что надлежит делать[730].

Данный довод, упоминаемый Декартом, является прямым обращением к томистской теологии; в самом деле, теологи томистской школы имели обычай противопоставлять свободе безразличия свободу Иисуса Христа. Если бы безразличие было сущностью свободы, говорили томисты, то как объяснить, что Христос был свободен, при том что в силу своего божественного знания и своей непогрешимости он никогда не был безразличным[731]?

Сколь бы убедительно ни звучал подобный аргумент, он тем не менее не избавляет Декарта от необходимости объяснить точнее, в чем же состоит заслуга действия, которым мы, не колеблясь, исполняем то, благость чего усмотрели. Принципом объяснения и в этом случае является неустойчивость человеческого внимания. В самом деле, воля определяется к желанию блага, когда она усматривает его, но она определяется таким образом, лишь пока его усматривает. Продолжительность этого времени в какой-то степени зависит он нашей воли. С помощью более или менее значительного усилия внимания мы можем более или менее продолжительное время удерживать присутствие в разуме ясного видения блага и истины. Поэтому хотя верно, что мы не можем не осуществлять благо, пока мы его усматриваем, столь же верно, что только от нас зависит, усматривать его или нет. Отсюда становится ясным основание того, почему наши действия могут быть нашей заслугой. Поскольку мы можем фиксировать наше внимание на том, что наш разум представляет нам как благое, или переключить внимание, то удержание внимания на благом является заслугой, а переключение внимания является дурным действием. Таким образом, наша заслуга состоит в том, чтобы усматривать благо со столь неослабным вниманием и сохранять столь ясное и отчетливое его видение, чтобы воля неминуемо обращалась к его осуществлению[732].

В этом пункте Декарт остался под глубоким влиянием св. Фомы и удовольствовался тем, что использовал его учение и просто приспособил к своему замыслу. Ибо именно у него Декарт позаимствовал концепцию воли, образующую основание всех предшествующих рассуждений. Способность воли отвлекать разум от усмотрения блага опирается на тот принцип, что воля не может быть принуждена к самоопределению никаким объектом. Данный принцип св. Фомы Декарт признает явным образом[733]. В самом деле, было бы противоречием считать некоторый акт одновременно произвольным, т. е. свободным, и вынужденным. Напротив, нет никакого противоречия в том, что воля свободна и в то же время необходимо стремится к своей высшей цели, т. е. к блаженству; эта естественная необходимость, столь отличная от необходимости принуждения, никоим образом не является несовместимой со свободой; напротив, она составляет в известном смысле основание свободы. Воля хочет, таким образом, наисовершеннейшего блага, каковым является блаженство, и хочет его необходимым образом. Но и здесь надо различать определенность акта по его виду и определенность в том, что касается его осуществления. В самом деле, воля не может не желать наисовершеннейшего блага, если она думает о наисовершеннейшем благе; но она может не думать о нем, и для этого ей достаточно захотеть о нем не думать[734]. В тот же миг воля перестанет испытывать импульс, запечатленный в ней разумом, и сможет, если захочет, отвернуться от того наисовершеннейшего блага, которое всего за минуту до того ясно усматривала. Декарт, отвечая Мелану, просто применяет рассуждения св. Фомы о наисовершеннейшем благе к каждому частному благу. От себя он добавляет только замечание, что наша заслуга может состоять именно в желании не отвлекать внимание разума от созерцания блага, чтобы всегда быть неминуемо готовыми исполнить его.

Но в то самое время, когда Декарт обращается к наиболее характерным принципам св. Фомы, он демонстрирует отход от томизма и от первоначальной позиции, занятой им под влиянием Жибьёфа. Будучи вынужденным дать точные объяснения относительно поставленного Меланом конретного вопроса, он предлагает решение, плохо вписывающееся в рамки учения, излагавшегося в «Четвертом размышлении». Декарт не был профессиональным теологом и никогда не углублялся в проблему человеческой свободы до такой степени, чтобы выработать для себя четкие убеждения по этому вопросу и тем более увязать их во взаимосогласованную систему. Он разрешает затруднения с помощью своей памяти по мере того, как ему на них указывают, и никогда не выходит за рамки вопросов, которые могут быть следствиями его собственного учения. Отсюда все колебания и ограничения, которыми сопровождаются его утверждения. Отсюда и неясность, отличающая его письма к Мелану о природе свободы. Его ответы скорее случайны, чем вытекают из продуманной и обоснованной позиции и уверенного владения проблемой. Так представляется на настоящей стадии рассмотрения.

Мелан задавал Декарту вопросы по тексту «Четвертого размышления», в котором Декарт занимал томистскую позицию; он не мог сделать ничего другого, кроме как подтвердить ее, ибо не любил явно отказываться от своих слов. Вот почему мы обнаружили в его ответе аргументы, характерные с философской и даже с теологической точки зрения для томистского учения. Он интерпретирует идеи Пето в томистском духе; он заимствует у томизма доводы о видении блаженства и о свободе Иисуса Христа. Но в ходе изложения он вводит в свой ответ также аргументы, заимствованные у св. Фомы, который не был ни молинистом, ни томистом, и в тот же момент осознает, что совместить их все нелегко. Если наша воля никогда не может быть принуждена и если она всегда может отвернуться от наисовершеннейшего блага, даже если ясно его усматривает, во что тогда превращается физическое побуждение и предопределение томистов? Во что превращается критика свободы как безразличия? Ведь тогда придется согласиться с молинистами в том, что, фиксируя выбор нашей воли в одном акте и закрепляя благодатью неизменное обращение к верховному благу, Бог отнимает у воли вместе с безразличием и ее свободу? Но это формально противоречит тексту «Четвертого размышления». Декарт это знает, но делает вид, что забыл. В тот самый момент, когда он допускает, что заслуга человека состоит в согласии воли, которое приводит нас к верховному благу, он не может не помнить основополагающий тезис томизма, что восстанавливающее действие благодати состоит в том, чтобы помешать нашей воле отвратиться от этого блага. Тем более он не может не помнить о том, что сам же писал кое-что в этом духе, так что ему сразу же надо было бы придумать, как согласовать между собой эти плохо совместимые утверждения. Декарт выпутывается из этого затруднения, жертвуя в своем ответе Мелану учением «Размышлений», подобно тому как пожертвовал им в «Первоначалах философии», которые как раз тогда выходили из печати. «Наконец, я вовсе не писал, будто благодать полностью препятствует безразличию; я только указал, что она заставляет нас склоняться скорее в одну сторону, нежели в другую, а посему она и уменьшает безразличие, хотя и не уменьшает свободы. Отсюда следует, как мне кажется, что свобода вовсе не заключается в безразличии»[735].

вернуться

[729]

«…и я вовсе не верю, что для свершения зла необходимо ясно усматривать, что совершаемое нами дурно. Достаточно усматривать это смутно или всего только припоминать, что мы некогда считали это дурным, никак иначе этого не расценивая или, иначе говоря, не обращая внимания на доказательные для такого мнения аргументы. Ведь если мы усматриваем зло ясно, это делает наше прегрешение немыслимым на то время, когда мы видим его таким образом; вот почему говорят, что omnis peccans est ignorans[17*]» (ibid., lig. 10–21)[18*].

вернуться

[730]

«При этом люди не перестают стремиться к заслугам: ведь, ясно усматривая, что надо делать, люди неукоснительно это выполняют — без какого бы то ни было безразличия — так, как это выполнял Иисус Христос в земной жизни» (ibid., lig.21–24)[19*].

вернуться

[731]

Возможно, что Декарт припомнил в этом месте главу из «De libertate» Жибьёфа — вероятно, последнего теолога, которого он читал. Ср. I 33, 1. Жибьёф ставил вопрос таким образом: «Christus est impeccabilis: ergo non potest non observare omnia quae sibi a Patre mandantur: ergo non est liber, nam libertas importai indifferentiam ad agendum vel non agendum»[20*]. И его заключение состоит в отказе определять свободу через безразличие, более того, в полном согласии с принципами, развиваемыми во всем его трактате, он определяет свободу Христа как столь прославленную невозможность грешить. «Consistit etiam libertas in indifferentia ad multa, sed praecipue in adhaesione ad Deum; in respectu autem ad multa per adhesionem ad Deum et servato ordine ad illum, ita ut ordo ille sive adhaesio sit quasi forma et spiritus libertatis»[21*]. Ср. также: «Cum dicunt sequi Chistum omnia facere et velie necessario, intelligunt necessitatem quae opponatur libertali. Sequi aulem ex antecedenti, Christi actiones et.voluntates necessario procedere ilio genere necessitatis, hoc piane negamus. Immutabiliter procedunt, et eo prorsus modo quo finis ordo et Patris aeterni consilium exigit: at non sine libertate. Necessitas enim quae ex subjectione ad inferiora proficiscitur servilitatem et privationem libertatis importai; at non ea quae ex subjectione et adhaesione ad Deum. Quinimo quanto creatura Deo subjectior est, tanto est liberior»[22*]. Ср. также: Did. Alvarez. De auxiliis: «Christus Dominus libere obedivit usque ad morten, et tamen, supposito praecepto, ejus liberum arbitrium non habebat indifferentiam ad obediendum et non obediendum; alias potuisset peccare: ergo indifferentia ad utramlibet non est de intrinseca ratione liberi arbitrii»[23*] (lib. 12, disp.116, ad Confìrm.3).

вернуться

[732]

Письмо к Мелану от 2 мая 1644 г. — IV, р. 117, lig. 24–29[24*].

вернуться

[733]

Ср. св. Фома: «Наес igitur coactions necessitas omnio repugnant voluntati»[25*] (Sum. Theol. I 82, 1, ad Resp.). A также: «Ergo voluntas non potest cogi ad agendum»[26*] (ibid., 1-a, 2-ae qu. 6. A. 4. Ad Sed contra). Ср. Декарт: «Воля по природе своей до такой степени свободна, что ее никогда нельзя принудить» (Passions I 41[27*]).

вернуться

[734]

«…et propter hoc homo ex necessitate appetit beatitudinem, quae, secundum Boetium (lib. III. De consolai., prosa 2) est status omnium bonorum congregatione perfectus. Dico autem ex necessitate quantum ad determinationem actus, quia noa potest velie oppositum: non autem quantum ad exercitium actus, quia potest aliquis non velie tunc cogitare de beatitudine» (De maio, qu. 6, a 1 ad Resp.). «…et hoc solum est bonum perfectum, quod est beatitudo, quod voluntas non potest non velie, ita scilicet quod velit ejus oppositum: potest tamen non velie actu, quia potest avertere cogitationem beatitudinis, inquantum movet intellectum ad suum actum»[28*] (ibid., ad 7).

вернуться

[735]

Письмо к Мелану (IV 117–118)[29*].

81
{"b":"851752","o":1}