— Абсурд какой-то! — рассказал и сам же ответил.
— Нет, с большим смыслом! — сказал Амираслан, приходивший иногда завтракать к своей сестре, чтобы жену не обременять.
А Джафар, когда проснулся, еще лежал минуту-другую с закрытыми глазами, ломал голову: что бы сие означало? Вспоминал разговоры и думы последних дней, хотя бы вчерашнего: о рыбной ловле не говорили, коня не вспоминали, о реке и не мечталось, когда за окном целое море, гляди и любуйся; да и удочку Джафар, вот в чем загадка, ни разу в руках не держал! Говорили, правда, об осетрине, которую ни за какие деньги не достанешь.
— А я вот что думаю, Джафар. — Сеяра стала вдруг серьезной. — Рыба серебристая. Рыба — удача. Серебро — к новому известию. А вода — это ясность. Ты ее поймал, удачу, и держишь, это очень даже хорошо, а известие будет ясным, новое повышение!
— Ну, скажешь тоже! Просто я устал!
— Нет, Джафар, бывают вещие сны! — не соглашалась Сеяра. — И сон этот не из простых. Вот только не пойму, что бы это означало: машина, запряженная конем! Конь, как статуя, — хорошо, памятники славы все с конем, машина-фургон не знаю, и то, что они врезались в дом, тоже непонятно. Но главное я сказала: засиделся ты, пора двигаться.
— Вот-вот! — заметил Амираслан.
— А куда? И без того высокий пост, — заметил Джафар.
«Мямля!» — подумал про себя Амираслан и возразил Джафару:
— Бывает выше!
— Что ты имеешь в виду?
— Одним из трех!
— Куда хватил! — улыбнулся Джафар.
— А что? — Лицо у Амираслана круглое, довольное. Он сказал то, над чем нет-нет да и задумывался Джафар. — Почему бы не стать? — продолжал Амираслан. — Солидный опыт работы есть? Есть! Республика знает? Знает! Один из них болеет, и неизвестно, какая у него болезнь, так что Сеяра права. — Амираслан страсть как любил собирать вести о больших людях, на каждого папку завел, вписывал новости: кто за кем и кому кем доводится. Вот почему и с Хасаем сегодня говорил о передвижках.
День близился к концу, а сон требовал разгадки.
— Чует мое сердце, что-то у вас на языке вертится! Угадал?
Джафар дружелюбно посмотрел на Мамиша. На него же настороженно уставился Хасай. И Р, почувствовал Мамиш, сжалась вся на кухне в ожидании нового удара. Гость, сузив глаза, улыбался Мамишу.
— Он всегда такой, Джафар-муэллим, сидит и молчит, не беспокойтесь.
— А чего мне беспокоиться? Я птицу узнаю по полету. — И опять смотрит на Мамиша, непременно услышать его хочет. — Ну?
— Вы правы.
— Вот я и говорю, от вас ни слова не слышали.
уж так и ничего?
— Взглядом скажешь больше.
— Ну, это не всегда! Вот вы, например, и не подозреваете, о чем я только что думал. Или какие мысли в голове Хасая роятся.
— Вы совершенно правы!
а вы, оказывается, и не просты!
— После всего, что случилось… — Мамиш умолк. «Стоит ли?» Все молчали, ожидая, что он скажет, а Мамиш и не думал продолжать.
— А что случилось? — Джафар недоуменно посмотрел на Хасая.
— Я же сказал, не обращайте внимания, — успокоил гостя Хасай.
— А все же? — допытывался Джафар.
— Случилась смерть.
— Ах, вот вы о чем!.. — Джафар вдруг остыл. — На каждом шагу подстерегает человека.
— Да, одно к одному, одно к другому… И тесть его. Уж не это ли, я думал, потрясло моего сына?
— А что тесть?
— Как что?! — изумился Хасай. — Скандал ведь!..
— Это который?
— Насчет кадров-то, по сигналам!
— Так это… — сказал и осекся Джафар. — Это он и есть?!
— Ну да, это тесть моего сына!
— Как же я забыл! Конечно, ты говорил мне, просил даже сватом пойти, да не смог я.
«Как хорошо, что не пошел тогда!..»
— Да, вы заболели неожиданно… Бедная невестка! Там отец, здесь муж… Но я их не оставлю, помогу непременно.
— Да, хлестко на пленуме о нем говорили, яркая речь была, ничего не скажешь, давно таких речей не слышал. Газету потом из-под полы, киоскеры наживались… Из рук хватали!
— Ну, ел, ну, копил, так остановись же! — негодовал Хасай. — Куда столько? Нет же, дорвался человек, остановиться не может!
«Вот где! вот где!» — Хуснийэ тычет пальцами, а потом по слогам читает, заучивает, прекрасная память у нее.
— Соседи наши тоже, читал?
— А как же, Джафар-муэллим!.. Я вот тут себе записал, на память. — Хасай с шумом отодвинул стул, вытащил из ящика записную книжку. — Вот: «Теперь мало кто бравирует количеством дач и бриллиантов!» Видали? Или: «Предпочитают иметь репутацию человека скромного, живущего на трудовые доходы»… — И закрыл книжку. — Соседи наши, Джафар-муэллим, молодцы, но первыми все-таки мы начали!
— Ну да, мы.
— Я так думаю: надо чистить и чистить!
и с вас начать!
Хасай и Джафар вдруг оба, посмотрели на Мамиша. А он что? Он молчит.
— Это ты правильно говоришь, Хасай, что верно, то верно.
Джафар тогда слушал внимательно, а потом целую неделю изучал фразу за фразой, конспектировал. Оказывается, и Хасай кое-что себе записывает, не ожидал Джафар!..
— А как же? Слова-то какие замечательные!
«Как хорошо, что я не пошел сватать!.. Сейчас все учитывается».
Как у Амираслана.
— Охо! Мы тут сидим, а меня внизу машина ждет! Уже десятый час, а машину просил прислать к половине девятого. — Грузно поднялся.
— Рано еще, куда вы? Я думал, в нарды поиграем…
— Ах, блаженное время!.. — вздохнул Джафар. «До нард ли?»
— Пошлю Рену, чтоб шофера пригласила.
— Нет, время уже, — сказал твердо.
Рена стояла у порога, вытирая мокрые руки. Обычные заботы, что с нее возьмешь!
— Хорошие у вас руки, спасибо за теплоту! — И Хасаю: — И тебе спасибо, познакомил меня с племянником. Только молчал он, но ничего, по дороге мы с ним поговорим по душам, все у него выведаю! — И улыбается.
Вышли.
Выходя, Мамиш бросил взгляд на Хасая. Зрачки его глаз вращались, как ротор. Что здесь будет твориться?.. Хасай должен сказать что-то напоследок Мамишу. И сказал:
— Дурь, — знак рукой: мол, выкинь из головы.
— Куда вас отвезти? — спросил Джафар, как только они вышли из подъезда.
— Я люблю ходить пешком.
— Я тоже.
так вам и поверили!
— Но не получается.
подумают, что машины лишили!
— Уже час ждем тебя! — окликнул из машины звонкий голосок.
— Видал? — Мол, прошелся бы пешком, да не дают.
ГЛАВА ПЯТАЯ — рассказ о том, как Мамиша опередили («У дурной вести быстрые ноги»), как на него напали («Если б знать, где упадешь, подстелил бы перинку»), угостили звонкими оплеухами («Не поднимай камень, который не под силу»), но Мамиш не сдается, Мамиш упорствует («Две ноги сунул в один башмак — и ни шагу назад!»), Мамиш контратакует, Мамиш тянется рукой к отпиленному бивню мамонта. Мамиш…
А зря не согласился он сесть в машину Джафара-муэллима!.. Ему, видите ли, пешком нравится ходить!
Как только Джафар-муэллим и Мамиш вышли, Хасай, чтобы вытащить из сердца занозу, тяжелой пощечиной обжег щеку Рены. Даже качнуло ее, а заноза торчит. Хасай выскочил на улицу, открыл ворота гаража, выкатил машину и к Аге. Посадил Агу и к Гейбату, а потом с обоими братьями к старому своему дому, но не совсем к воротам, а кварталом выше, чтоб никто не увидел, не растрепал: «А Хасай все ходит к своей Хуснийэ!..»
А Мамиш был еще в пути: дядя на колесах, а он пеший. Хоть и несказанно изумил Хуснийэ нежданный визит братьев Хасая (сам он не пришел, остался сидеть в машине), она все же подавила возмущение, потому что, как доложили Ага и Гейбат, приход их вызван вопиющим поступком Мамиша, который осмелился ворваться к Хасаю и оскорбить его. Если разговоры пойдут, пятно на всех, скандал на всю республику, позор перед знакомыми. «Что сказал? На Гюльбалу напраслину возвел! Будто тот ему сказал, что Хасай взятки берет! И у Хуснийэ своя доля с каждой взятки. Ему, Гюльбале, тоже перепадает!» Хуснийэ и слова вымолвить не могла. «Он бы, конечно, не осмелился так вот и сказать Хасаю, но именно этот яд источали его слова!.. Хасай даже подумал, что ты его натравила из-за этой, будь она неладна (так нужно для дела), Рены». О любви ни слова: ни Хасай братьям, ни братья Хуснийэ. Хасай оскорблен как глава семьи, венцом которой является она, Хуснийэ. Мыслимое ли дело, чтобы она не заступилась за своего законного мужа-кормильца? Чтобы сын Кочевницы так обнаглел!.. На кого руку поднял? Чуть ли не на отца! Тот, что в Ашхабаде, не в счет. Ай да Мамиш! Отрастил верблюд крылья, с орлом тягаться вздумал! Она Мамишу — пусть только явится, — она ему такую свадьбу сыграет!..
