Сработала странная защитная реакция в ответ на внезапную сдержанную пытливость Тома. Он раскусил мою игру, прекратил расспросы и больше не пытался подбирать правильные слова. Это утомляло его и раздражало, Том явно не хотел прерывать разговор. Но всё, что он не решался произнести, звучало в тяжёлом, неловком молчании, читалось в настороженных, усталых глазах.

Такси остановилось возле цепи трёхэтажных домов. Вот и оборвалась неудачная шутка. Том не дал мне заплатить, я что-то пролепетала небрежно из благодарности, туго затянула шарф и выскочила на тротуар. Сделала глубокий вдох ледяного, пустого воздуха без запаха. Без жизни.

– Перчатки, Вивьен, – едва улыбаясь, напомнил Том, высунулся из такси. В любопытном взгляде сквозило неясное сомнение.

– Ах да, – я поспешно избавилась от них, протянула Тому и проговорила с подчёркнутым равнодушием, которое уже растрескивалось, звучало неестественно: – Прощайте, мистер Эдвардс.

Резко отвернулась, вцепилась в сумку и зашагала по сияющему мокрому снегу. Дверца захлопнулась, такси двинулось дальше, вверх по опустевшей улице, к берегу другой жизни. В душе всё заледенело и сжалось, как в пронзающих тисках. Так хотела встретить этого человека и с поразительной лёгкостью от него отделалась! В некоторых сокровенных желаниях есть определённая прелесть: они ни к чему не обязывают, не перекрывают дыхание, не встают комом в горле. Просто существуют, словно призраки внутри тебя, призраки чего-то светлого и недосягаемого. Мечтать гораздо проще, чем двигаться навстречу, смотреть в лицо почти сбывшейся мечты и бездействовать, замирать в ужасе и смятении, а потом просыпаться с чувством мучительного отвращения к себе, к своей беспомощности…

Вытащила ключи из наружного кармана сумки. Брелок в виде печальной тряпичной куклы, похожей на куклу из машины Джейми, упал на ступеньку заснеженного крыльца. Я собиралась было наклониться, но в следующую же секунду застыла, как прибитая камнями. Боялась обернуться.

– Настораживает, правда, когда кто-то настойчиво идёт за вами? Кажется, однажды я уже видел вас.

Всё-таки нашла силы повернуться, поражённая его неожиданным предположением, которое смело исключила ещё по дороге сюда. Я ошиблась.

– Почему вы идёте за мной? – не сдержала нервной улыбки, повторила вопрос, заданный Томом три месяца назад. Вопрос, загнавший меня в угол, на дно собственных страхов.

Том смял в кулаке перчатки, стоял у самого края крыльца, под расстёгнутым пальто виднелась белая рубашка и серый пиджак из плотной гладкой ткани. Лицо выражало замешательство и тоску. Образ моего воскресшего желания жить. Пленник опасного любопытства и закравшегося, истёртого воспоминания, ускользнувшего мига из прошлого.

Но Том будто и не слышал моего вопроса. В его душе плавилось страдание, сердце раздирали злость и печаль.

– Я расстался с Джейн… – сказал он, прикусил губу, глянул куда-то ввысь, в чёрную пустоту нависшего над городом вязкого неба. Он догадывался, что я ни черта не подозревала о его возлюбленной и никому не стала бы раскрывать тайну этой кровоточащей раны. – Ушёл, пока ещё можно было уйти безболезненно, тихо, не дойдя до предела… Но не выдержал, безнадёжно испортил то, что давно прогнило.

– Том…

Не смогла в ответ на порыв его горькой грусти произнести наигранное, безжизненное и пустое «мистер Эдвардс».

– И теперь передумал оставаться один в этот вечер, – Том подобрал промокшую куклу с порванной петлёй. В его голосе звучал надлом. – Ты впустишь, Вивьен?

Том не сомневался, что мы замерли на пороге дома, где меня никто не ждал.

– Если съешь вчерашнюю запечённую курицу.

Отчего-то я не спешила включать свет. Тусклое сияние мгновенно заскользило бы по крохотному коридору, в одну секунду прочертило бы мою жизнь, которой всё здесь было наполнено. Стены с блёклыми синими обоями, низкая тумбочка рядом с изогнутой металлической вешалкой, похожей на разбитый фонарь, зелёный коврик у порога, деревянный шкаф со скрипучими дверцами – каждая деталь казалась чем-то несовершенным, недоделанным, с царапинами и трещинами. Ко мне и прежде заходили мужчины, так же в смятении топтались у вешалки, раздевались. Засыпали в моей постели, утром варили кофе, сгребали в тарелку разогретые остатки недоеденного обеда, улыбались по привычке, не то вежливо, не то с затаённым презрением. И исчезали. Но едкую неловкость, какой-то совершенно незнакомый оттенок стыда я остро ощутила только в тот момент, когда Том шагнул следом в квартиру, проник в мою жизнь, как тонкое лезвие под сердце. Никто из нас не различал ни намёка на то, что на самом деле это не первый и последний ужин.

Я зажгла свет, положила сумку на тумбочку, сбив выстроенные в ряд помады и наполовину пустые флаконы дешёвых, но приятных духов. Тишину рассекло глухое бряканье, напомнившее отзвук расстроенной гитары, слабую дрожь неузнаваемого аккорда. Я не собиралась ничего расставлять заново, сбросила куртку, затолкала ботинки в угол. Как-то невнятно, с неохотой, коротким небрежным жестом указала на ванну и туалет, а сама направилась к кухне, прошла мимо сумрака спальни, словно её пока и вовсе не существовало. Просто тёмная дыра с бликами зеркал и очертаниями небольшой кровати. И Том не жаждал обзорной экскурсии, не стремился изучить каждый натёртый до блеска уголок. Вёл себя сдержанно, почти по-джентельменски. Спальня его не интересовала. Было достаточно крохотной, но уютной кухни, где постепенно зарождалась смелость быть откровеннее, а границы между нами размывались.

Я обрабатывала разбитую губу и слышала, как слегка шуршало пальто Тома, негромко стучали твёрдые подошвы ботинок – уже потом я приметила его неизменную привычку аккуратно ставить ботинки точно по линии жёсткого вычищенного коврика. Слышала шум воды, хлынувшей из крана, и, прежде чем отогнать всполох фантазии, успела представить, как кусочек мыла с запахом апельсина пенится и скользит в его пальцах. Я ещё слишком отчётливо помнила их тепло, которым насквозь пропитались кожаные перчатки… Особенное, единственное, нежное, обволакивающее, будто повисший в воздухе мягкий жар остывающего камина.

Сначала Том с искренним рвением, желанием чем-то занять руки и отвлечься от роящихся в голове неуёмных мыслей предложил свою помощь. Готов был исполнить любую просьбу, даже пройтись до супермаркета, если было нужно. Но я упрямо настаивала, чтобы этот случайный гость предоставил мне заботы об ужине и ни о чём не беспокоился попусту. Том отыгрывал убедительную и непробиваемую безмятежность. Но некая скованность, попытка усмирить нервы и не позволить эмоциям выбиться через край ясно читались в погасшем взгляде, в мучительном изгибе губ. Эта улыбка напоминала нарисованную, ненастоящую, будто и вовсе с чужого лица.

Напряжение трясло Тома изнутри. Накатывающие волны злости и сожаления не давали расслабиться. Он внимательно наблюдал за моими передвижениями по кухне, хватался за настоящее, чтобы не утонуть в удушающих воспоминаниях. Но раз за разом переживал мгновение неизбежного расставания с Джейн, обернувшегося абсурдной, унизительной ссорой, втоптавшей в грязь последние надежды. Так потухло и старание уберечь хрупкое подобие приятельской связи. Не осталось шанса стать друг для друга безликими смс в пору праздников и звонками с оттенком искусственного приличия.