Мать твою… Застонав, еле сдержался от того, чтобы позорно не кончить себе в штаны, а потом вырвал руки из захвата жены и попытался лихорадочно стянуть с нее шортики. Но мои пальцы предательски затормозили, поглаживая манящую кожу упругой попки. Как же давно не касался ее так…

Неожиданно пальцы потеряли свой упоительный трофей, а волосы Нелли накрыли мое лицо. Глубоко вдохнул их запах: карамель, горьковатый апельсин… Он укрыл меня, точно одеялом, заставляя блаженно улыбаться. Закрыл глаза.

Нелли, мое счастье, ты моя, а я твой…

Но аромат и шелковистая мягкость вдруг исчезли, протестующе замычал и дернулся в попытке ухватить и вернуть на место источник наслаждения. Поймал локон. Мало! Надо открыть глаза и достать эту стервозу. Однако веки упрямились, не хотели разлепляться. Проклятье…

Легкие, почти невесомые касания защекотали мои губы, ноготки поскребли щетину. Я вышел в открытый космос, без надежды на связь с землей, обессиленный, покорный. И даже это наслаждение было наглым образом у меня отнято.

— Черт, Нелли, прекрати играть со мной, — пробурчал недовольно, когда и локон ее волос выскользнул из пальцев.

В итоге разодрал тяжеленные веки и уставился прямо в белый вращающийся натяжной потолок.

Что происходит? Это сон? Галлюцинация?

Электричество удовольствия пронзило каждую клетку, послав дрожь по всему телу и вновь заставив член дернуться. Я посмотрел вниз, сглотнув. Нелли прокладывала дорожку тягучих влажных поцелуев от моей груди, скользя ниже и ниже. Зрелище того, как темноволосая растрепанная макушка приближается туда, к месту моего мучения, ощущение того, как желанные губы ласкают мое тело, вызвали громкий стон. Свели с ума.

Громко выругался и, резко поднявшись, оттолкнул Нелли, рванул вниз боксеры, освобождая заждавшийся этого момента член, и, рывком притянул жену к себе. Впился в ее губы напористым поцелуем.

От ее шортиков мы избавились вместе. А потом случилось все так, как я и хотел. Она оседлала меня, впуская сантиметр за сантиметром. Медленно, заставляя умирать от удовольствия, не прекращая целовать, впиваясь ноготками в шею и спину.

Ох! Боже!…

Меня поглотила обжигающая влажность, вынудила задыхаться умопомрачительная теснота. Дрожал от возбуждения, от прикосновений к шелковистой коже, волосам, от вкуса губ Нелли, звуков голоса, шептавшего мое имя. Был разрушен нахлынувшими чувствами, переполнен желанием застыть так навечно, упиваясь, агонизируя. Это все, что мне необходимо. Без нее я ничто. Просто не существую.

Нелли… Так и должно быть. Всегда! Ты видишь теперь? Понимаешь?

Между нами не было нежности. Только желание доказать, что все так же владеем друг другом. Целиком и полностью. Жесткие ласки, резкие движения — намерен был вынудить ее кончить от одних только прикосновений, с моим именем на выдохе. И почти пришел в отчаяние, когда она разорвала объятия и толкнула меня на чертов матрас, лишая возможности касаться, управлять.

Непослушными руками я загребал простынь, сыпал ругательствами, подбадривал, с первых же движений в новой позе был близок к взрыву. И это было наказанием, ведь с каждой фрикцией мое желание, наваждение, чтобы это продолжалось вечно, становилось все больше. Не уступая желанию излиться в нее.

Вот такое дерьмо.

Горячие ладошки, упиравшиеся в мою грудь, обнаженное тело жены, изгибы, движения, колыхания — все это сжигало любое усилие сдержаться, уносило в нирвану. Нелли ускорилась, подходя к пику, и я уже не мог…

Громкий возглас жены прозвучал великолепным диссонансом в гармоничной линейке наших стонов и равного шумного дыхания. Она напряглась, затем в миг расслабилась, выгнувшись, остановившись. Увлекла и меня в пропасть оргазма. Нет, скорее, в рай.

Нелли.

Кажется, шептал это имя как заведенный, крепко обняв, жарко целуя, путаясь пальцами в ее волосах, ощущая, как теплые ладони жены поглаживают плечи, лицо.

Абсолютное и совершенное счастье после сменила блаженная пустота.

***

Аккуратный толчок в область, где должен быть головной мозг, а сейчас полностью заменившая его жуткая боль, — и я проснулся, разодрал веки. Моргнул и, не шевелясь, уставился в белый потолок.

Утро или день? Главное — светло, а с мелочами разберемся. Постельное белье почему-то пахнет лавандой. Странно, до этого дня не замечал запаха.

Перед глазами слегка плыло, во рту — сухость и гадкий привкус помойки. Перебрал вчера знатно. Кажется, мне что-то привиделось, хорошее, счастливое… Но что?

Осторожно вдохнув, начал постепенно возвращать воспоминания.

Итак, вчера была пятница. Очередная рабочая неделя прошла, оставляя меня один на один с нынешним статусом разведенного, холостого и охрененно счастливого. Пятница — страшный день почему-то. Как только стрелка часов приближается к шести вечера, постоянно вспоминается квартирка Пашки и идиот я, пытающийся посмотреть сериал или документалку, приготовить себе какое-то дерьмо на ужин и просто не думать, не анализировать и продолжать двигаться дальше, как робот.

Поэтому неудивительно, что снова сбежал от такого продуктивного времяпрепровождения в диско-бар в двух кварталах от работы. Как обычно, заказал виски, еще что-то, потом снова виски, а после… Вот дальше, собственно, и начинается задница, потому что плохо помню последующие события.

Замычав от боли, помассировал виски, принуждая воспоминания всплыть. Что, черт возьми, я делал, где был? Вроде стоял, опираясь о столб, стукнулся головой, садясь в такси, приехал домой…

А дальше — чудесный сон. Нелли, я под ней, лихорадочные грубые ласки, жадные поцелуи ну и закономерный оргазм, срывающий крышу. Такие эротические фантазии-сновидения стали уже рутиной. А заодно и напоминанием о том, что подзадержался в этом состоянии добровольного целибата, пора бы уже снять кольцо, найти себе другую. Или других.

Но будь проклято все. Я мазохист! И, когда не пьян, наслаждаюсь своей болью, обидой и ненавистью к бывшей. Временами даже уверен, что именно ради этих чувств и живу. Этакий стимул вставать каждое утро, собираться на работу, возвращаться домой после девяти вечера, есть и дышать.

В общем, проехали. Руки, ноги целы, голова на месте, значит, неприятностей на нетрезвые мозги себе не нажил. Пора встать, принять таблетку и начать новый день.

Пошевелился, пытаясь приподняться, но не тут-то было. Сила тяжести будто обрушилась сверху, придавив к постели, голова взорвалась адской болью. Ох, мать твою… Теперь все выходные в себя буду приходить. Хотя разве не для этого я, собственно, и надираюсь? Похмелье — отвратительная вещь, отлично изгоняющая мысли о Нелли.

— Доброе утро, Егор Валерьевич, — раздалось ехидное, насмешливое откуда-то справа, с противоположного конца комнаты.

Я вздрогнул. Меньше всего ожидал услышать этот голос, с грудными нотками, тягучий, прохладный и мягкий, как компресс, положенный на мои пульсирующие виски. От удивления забыл о похмелье и буквально подскочил, сев в постели.

Охренеть. Что я здесь делаю? Как тут оказался?

Я осматривал комнату. Спальню в квартире, которую оставил Нелли. Бывшую нашу с ней спальню. Поменялись лишь шторы на окне, ковровое покрытие, лампа на тумбочке да и сама кровать. В широком кресле в правом углу, на спинку которого был брошен банный халат, сидела моя экс-супруга. Полностью одетая, с уложенными волосами, она внимательно, выжидающе, с холодным, нет, даже надменным, любопытством смотрела на меня, полуголого, встрепанного, с опухшей от похмелья рожей.

Потрясающе настолько, что все точные описания нецензурной бранью застряли в глотке.

— Доброе, — проскрипел я и сжал виски, в которых замолотила боль.

Элеонора поморщилась, кашлянула. Вздохнув, произнесла:

— Там на столике две таблетки обезболивающего и вода.

Какая забота, однако. Может, это слабительное на самом деле? Да и ради бога, все равно уже.

— Спасибо. — Повернулся, нашел воду и лекарство рядом взглядом и потянулся дрожащей рукой за стаканом. Потом проглотил таблетки.