Разжав кулаки, обхватил тонкие плечи, скрытые мягким кружевом, прижал эту невозможную женщину к решетке.
— Я уже задолбался повторять одно и то же! Как чертов попугай! Я. Не. Изменял. Тебе! — процедил, наклонившись к ее лицу.
— У меня другое мнение! — Ее взгляд заледенел. Она умолкла, будто в каком-то бессилии прикрыла глаза, прикусила задрожавшую нижнюю губу.
— Просто уйди. Уходи и не возвращайся… — Произнесла тихо.
— А хрена с два… — взвился было я, но остановился, глядя в болезненно исказившееся красивое лицо.
— Господи, как подумаю, что скажет твоя мать… Что скажут все эти люди… Будь ты проклят, Доронин! Напасть на Севу… Заявить такое… — Она, всхлипнув, закрыла лицо руками.
У меня все помертвело внутри. Порывисто обняв, я крепко притиснул Нелли к себе, пробормотал в макушку и растерянно, и шутя:
— Поверь, все будут в восторге от праздника. Не на каждом юбилее, знаешь, драки начинаются, собственно, еще до культурной программы и возлияния.
— И ты еще можешь шутить в такой момент… — пробурчала она куда-то в мое плечо.
Я осторожно поглаживал ее затылок, спину, успокаивая и сам успокаиваясь. Накат гнева схлынул, но какое-то задорное раздражение не уходило. Мне хотелось уволочь Элеонору отсюда подальше, привязать где-нибудь к кровати и наказать, и утешить, и объяснить, и оставить ее совершенно невменяемой от страсти. Ко мне. И чтобы никто никогда нам не мешал: ни юбилей, ни остолопы-гости, ни тем более этот сволочной Сева!
Проклятое дерьмо! И зачем я его вспомнил? Тут же внутренности скрутила бешеная потребность стереть со своей женщины его прикосновения, доказать и ей, и всему миру, что она — моя…
Ну я не из тех, кто способен долго сопротивляться сильнейшему соблазну. Поэтому наклонился и осторожно, не торопясь, проверяя, пробуя, коснулся губами мягкой щеки, вдохнул тонкий манящий запах духов, поцеловал еще раз — ближе к приоткрывшимся губам.
Нелли не оттолкнула. Замерла, едва дыша, с готовностью встретила мой жадный рот, откликнулась, на краткий миг задрожав. Ее руки скользнули по груди, обняли за шею — почувствовал пальчики в своих волосах.
Толкнул ее ближе к решетке, чтобы нас совсем скрыла тень от любопытных глаз, и с энтузиазмом принялся с нуля создавать этот вечер. К чертям все, что было вначале, главное — сейчас мы целуемся нежно-нетерпеливо, вжимаясь друг в друга, теряясь друг в друге, ловим губами выдохи, тихие стоны.
Платье на ней красивое: тонкие мягкие кружева, ласкающий тело шелк… Но как же оно раздражает сейчас! Я целовал ее шею, едва справляясь с головокружением от умопомрачительного запаха и тепла ее кожи, от быстроты ее пульса, оглаживал бедра, все выше задирая подол, мечтая, как займемся любовью прямо здесь, и плевать на всё и всех…
— Гош… — Простонав, Нелли попыталась оттолкнуть мою руку, забиравшуюся под подол. — Прекрати…
Прекратил. Ни в чем не могу отказать любимой. Теперь моя ладонь, огладив талию, живот, обхватила грудь, большой палец ласково подразнил упругую плоть. Я ощутил, как через тонкое белье (наверняка кружевное!) затвердел сосок.
Боже, как же сильно хочу ее…
— Егор…
Протест утонул в горячечном поцелуе. Но этот прелестный ротик удалось занять ненадолго, увы. Через минуту Элеонора увернулась, отпрянула, попыталась оттолкнуть меня руками.
— Не надо!
С растрепанной прической и вишневыми припухшими губами, тяжело дышавшая, Элеонора Вишневецкая была чистейшим афродизиаком. До осознания с трудом дошли это «Не надо», ситуация в целом, а также то, что весьма болезненное «хочу» придется отложить.
Хотя решетка-то удобная… Нелли могла бы опираться спиной на нее, пока я, стянув с нее трусики (интересно, что ждет меня под ее платьем сегодня?), придерживая под бедра, неспешно, наслаждаясь каждым мигом, входил бы в нее, поглощая поцелуем стоны…
— … просто не следует, — закончила фразу жена, нахмурившись, глядела в мое лицо.
— Ты меня не слушаешь, — вздохнула она через секунду.
Ладошки упирались в мою грудь, по-прежнему пытаясь оттолкнуть. Нехотя выпустил Вишенку из своих объятий, тут же почувствовав прохладу вечера и какую-то внутреннюю пустоту, рождавшую злость.
— Почему? Слушаю. Хочешь поговорить? Давай поговорим. Тем более, что разговор давно назрел.
— Да. Ты прав.
Я кивнул. Конечно, прав. Случаи, когда не прав, можно пересчитать по пальцам одной руки.
— Первое, что ты должна знать, что я люблю тебя. С ума схожу по тебе…
— Боже, Егор… — Нелли устало закрыла лицо руками.
— Не перебивай, — я предупреждающе прищурился. — И даже не думай тыкать мне в лицо этим своим стандартным, мол, ты мне изменил, бла-бла-бла, все мужчины козлы и всегда разделяют секс и любовь. Я наслушался, любимая, этого бреда. Так что дай мне высказаться.
Потер лоб, собираясь. Как в несколько предложений уложить то, что осмысливал месяцами, если не годами? А иногда и не осмысливал, это просто всегда было в душе, как херово божественное знание.
— Я разделяю, Нелли, конечно, секс не равно любовь. Но ты — вне конкурса и вне всяких систем исчислений! Всегда так было, ты знаешь. С того дня, как увидел тебя. Ты — моя жизнь. Нет тебя, и я в аду. И быть с другой… — усмехнулся, вспомнив Дину, — даже физически невозможно. Про психологически вообще не заикаюсь.
Вишенка поморщилась. Ясно — не верит.
— Пусть так, но я своими глазами…
— Что ты видела своими глазами, Нелли? — Взбеленился, стиснул кулаки. — Жуткого цвета стринги? Так они могли попасть в мой карман любым путем!
— Было и еще кое-что, помимо белья! — выдала она.
— И что же?
— Сообщение от твоей… любовницы.
Бля. Очень и очень неожиданно. Хорошая улика. Можно ведь установить, кто меня подставил и превратил мою жизнь в треклятое адище.
— Какой интересный поворот. Неожиданно выясняющийся спустя месяцы после развода. И что же она писала? С какого номера? Ты сохранила его? — уцепился я.
— Я удалила. И не хочу пересказывать. Тошно просто. Скажу так: оснований не поверить своим глазам у меня не было.
Паршиво. Но я все равно докопаюсь, кто этот ублюдок. Или сучка?
— Глаза здесь ни при чем! Надо верить мужу!
— Знаешь что…
— Что?
Мы одновременно умолкли. Бесконечную минуту испепеляли друг друга непримиримыми пристальными взглядами. Элеонора вдруг успокоилась, горько усмехнулась.
— Давай оставим этот эпизод в прошлом. Какая теперь разница, что произошло в тот вечер, — тихо проговорила она, убирая с лица выпавшие из прически волосы. — Развод все изменил…
Меня затопило облегчение, а после в голову ударил хмель радости. Оставить эту дичь в прошлом! Никогда к ней не возвращаться! То, что невероятно сильно хотелось в последние дни, даже во сне виделось, о чем среди бела дня мечталось. И что сам хотел Нелли предложить.
Шагнув к ней, снова обхватил талию. Вишенка уперлась руками в мою грудь, выгнулась, увеличивая расстояние между нашими лицами.
— Егор…
— Не отталкивай, не надо, — прошептал заполошно, шалея от того, что она снова близко, в моих руках. — Я тоже хочу этого. Хочу забыть о том, что случилось в апреле, обо всех этих проклятых месяцах. Давай начнем с нуля, с чистого листа, перечеркнем прошлое. Я не представляю жизни без тебя. И ведь ты тоже. Ты тоже нуждаешься во мне, любишь меня, я чувствую.
Нелли сникла. Освободившись из объятий, она шагнула к решетке, плечи опустились.
— Люблю, — выдохнула, обхватила себя руками, будто защищаясь, отгораживаясь. Взгляд больной, рассеянный, устремлен куда-то в темноту за моим плечом. — До сих пор. Не смотря ни на что. И, видимо, еще долго буду любить. Это такое мое проклятие: любить и грезить о том, что мне недоступно и что мне не принадлежит. Такой вечный источник боли и вдохновения.
Охрененное признание. Словно смертная казнь. Или чьи-то похороны. Я сглотнул, ощутив холодок, пробежавший по позвоночнику.
— Нелли, что за ….
— Нет, теперь ты меня выслушай. — Жена выставила вперед ладонь, заставляя меня замолчать. — Я верю тебе. Верю, что по-своему ты любишь меня, дорожишь и ценишь. Но ты всегда ведь был практичным, разумным. Настоящий мужчина. Так загляни вглубь себя, оцени чувства правильно. На что они похожи, Гош? Только честно ответь.
